Читаем без скачивания Длинный путь, трудный путь - Элмер Келтон

— Тогда садись в седло, — выдохнул Оверстрит. — Поедешь с нами.

Торговец начал было спорить, но Уиллер ткнул его в живот дулом карабина, и Боудену пришлось послушаться.

Седлая в загоне толстую малорослую лошадь, он бросал на Оверстрита полные ненависти взгляды.

— Клянусь, ты не уйдешь далеко… — бормотал он, — мои друзья пойдут за тобой, не успеет осесть пыль, поднятая вашими лошадьми… завтра в это же время ваши скальпы будут сохнуть на шестах…

Оверстрит со злостью схватил мужчину за шиворот и грубо толкнул его к лошади.

— Если ты собираешься заманить нас в засаду, лучше забудь про это. Ты умрешь вместе с нами, потому что прежде всего мы перережем тебе горло, как мясник быку. Запомни это. А теперь — вперед!

Они посадили раненого парнишку в седло, и один солдат поехал рядом с ним, поддерживая под здоровую руку. Отряд тронулся в путь. Впереди ехали трое солдат, подгоняя взятых у индейцев лошадей. Оверстрит один раз обернулся назад, чтобы взглянуть на черные клубы, высоко поднимавшиеся в подернутое дымкой небо. Увидев отчаяние на жирном лице Боудена, он испытал мрачное удовлетворение.

Лейтенант знал, что индейцы с фактории не станут преследовать их пешком, и уж точно они не пойдут за помощью к северянам. Но они могут получить подмогу с другой стороны — от темнокожих дикарей с размалеванными лицами, вооруженных мушкетами и короткими луками, а также копьями и ножами для снятия скальпов. Эта мысль заставила Оверстрита пришпорить лошадь.

Они ехали до поздней ночи, затем разбили лагерь, не разжигая огня и не разогревая ужин. Всю ночь Сэмми Мак-Гаффин стонал, ворочаясь в болезненном полусне. До рассвета отряд уже был на ногах и снова двинулся в путь, то и дело оглядываясь назад в ожидании погони.

Это был длинный путь, трудный путь. Устало покачиваясь в седле, Оверстрит позволил памяти вернуться назад сквозь годы и вспоминал другие дороги, которые он прошел в своей жизни. Эти путешествия тоже были длинными, и он проделал их, сидя на лошади стремя в стремя со своим отцом. В детстве расстояния значили для него немного, потому что в дороге всегда находилось что-то интересное. И всегда горел властный огонь в глазах старого Джоба Оверстрита.

Джоб Оверстрит был миссионером. В черном пальто и с Библией в кармане он изъездил границу верхом вдоль и поперек, неся Слово Божие разобщенным поселенцам, которые годами не бывали в церкви. Это была трудная жизнь, которая заставила мальчика оставить все свои слабости на обочине дороги. Но все эти трудности стоили того благоговейного трепета, который охватывал Майлза, когда он внимал полному величественной страсти голосу отца, стоявшего перед толпой слушателей на поляне, склоне холма или на берегу реки.

Но постепенно, исподволь, в нем произошли перемены. У юного Майлза Оверстрита появились другие интересы. Все реже и реже совершал он длинные верховые поездки рядом со старым Джобом. Страстный голос отца больше не вызывал дрожи в позвоночнике, и сомнения постепенно вытесняли веру, которая жила в душе Майлза столько времени.

Он никогда не забудет то день, когда спрыгнул с лошади возле невысокого бревенчатого сруба, служившего им домом, и сказал отцу, что вступил в отряд техасских рейнджеров. С болью наблюдал он, как на загорелом худом лице отца проступает горькое разочарование.

— Не спеши принимать решение, сынок, — тихо сказал Джоб, и только сейчас Майлз заметил, как сильно поседел его отец. — Печально видеть, как человек отворачивается от Библии и берется за оружие. Оружие приносит отчаяние и смерть человеческому телу. Но Библия, сынок, Библия, это пища, вода и жизнь для души.

Но Майлз был молод, дерзок, радостен сердцем, и, повернув коня, он ускакал прочь. Быстрый взгляд, брошенный через плечо — тогда Оверстрит еще не знал, что видит отца в последний раз. Эта картина так и врезалась ему в память — отец, стоявший, словно мощный дуб, слегка ссутулив широкие плечи и склонив голову в молитве.

Вскоре после этого Джоб Оверстрит отбыл на побережье, чтобы утешить поселенцев, умиравших от эпидемии желтой лихорадки. Но лихорадка поразила и его самого. И когда ушла эпидемия, ушел из жизни и Джоб Оверстрит.

Эта новость поразила Майлза словно удар грома. Человеку, который всю свою жизнь отдал служению Господу, пришлось умереть в страдании, выполняя миссию милосердия… Вера Майлза Оверстрита угасла и никогда уже не возвращалась.

3. Девушка из Альбукерке

В полдень лейтенант стал замечать, что Боуден снова уводит их слегка на восток. Его охватила тревога, и он послал разведчиков вперед, чтобы разузнать ситуацию.

Возвращения их не пришлось ждать долго. Васкес мчался, пришпоривая лошадь и возбужденно размахивая шляпой.

— Индейский лагерь, сэр! — задыхаясь, прокричал он. — До него около мили. Там сорок или пятьдесят человек. Этот негодяй, — он указал на Боудена, — пытается привести нас прямо к ним!

Оверстрит в ярости повернулся к торговцу.

— Ты вел нас по ложному пути, Боуден! Помнишь, что я сказал тебе?

Толстые щеки вмиг побледнели, воспаленные глаза расширись от страха. Внезапно Боуден пришпорил лошадь и помчался вниз по каменистому склону, видимо, надеясь добраться до индейского лагеря. Полдюжины солдат вскинули ружья.

— Не стрелять! — крикнул Оверстрит. — Вы приведете сюда весь лагерь.

Он помчался за Боуденом. Толстая индейская лошадка не была достойным противником откормленному кавалерийскому коню, пусть даже уставшему от многодневных переходов. Поравнявшись с торговцем, Оверстрит протянул длинную руку и, обхватив его за шею, выдернул из седла. Затем швырнул предателя на землю и бесстрастно наблюдал, как тот, кувыркаясь, бьется об острые камни. Выждав немного, лейтенант спешился, рывком поднял торговца на ноги и несколько раз ударил его кулаком в лицо, снова заставив повалиться на камни.

Краем глаза он заметил, что Васкес поймал лошадь торговца и ведет ее назад.

Наконец Оверстрит остановился, стиснув кулаки и наблюдая, как кровь струится по жирному подбородку.

— Я повторю, что сказал тебе в фактории, Боуден. Ты должен привести нас на ранчо Шафтера. Если понадобится, я обвяжу веревку вокруг твоей шеи и потащу тебя по камням. Но ты поведешь нас, и поведешь в нужном направлении!

С разбитых губ Боудена не сорвалось ни слова, но в потемневших глазах бурлила ненависть. Он с трудом взобрался на лошадь и снова поехал впереди, слегка сменив курс на юго-запад.

Им пришлось разбить еще один сухой холодный лагерь. Лежа без сна, завернувшись в грязное одеяло, Оверстрит снова дал волю мыслям. В основном они вращались вокруг девушки из Альбукерке. Было приятно вспоминать ее темные глаза, ее красивое лицо. Время стерло грубость ее слов, тех единственных слов, которые она ему тогда сказала. Странно, но иногда просто мысль о женщине может успокоить переполненную тревогой душу мужчины.