Читаем без скачивания Офицер особого назначения - Николай Стариков

— А что, я — за. Обещаю справиться. Это мне по душе. Настоящая живая работа! Никто другой лучше не справится.

Вагон резко дернуло. Вихров едва удержался на своей верхотуре, со столика свалилась алюминиевая кружка.

— Не дрова все-таки везешь, офицеров, — обратился Блошкин к невидимому машинисту, — поаккуратнее надо!

Сергей бесцельно глядел на перрон, погрузившись в свои мысли. Машинально посмотрел на здание вокзала, медленно уходящее вправо, прочитал название станции. «Арчеда». «Какая-то «Арчеда». С таким названием есть станция, если ехать поездом из Сталинграда в Москву. А по какой дороге вдет наш эшелон? Так мы же по ней и едем! — пришла радостная мысль. — Это же родные края! Вон по тому фейдеру ехал чуть более года назад на попутке в краткосрочный отпуск!». И новая мысль взбудоражила сердце: «Скоро Михайловка, станция Себряково, а там Зина. Окажемся совсем рядом с моим сыном! — Сергей искренне верил: родится сын. Иначе не могло и быть. У него будет сын! Надо же. — А если не мой? — Настроение всякий раз резко падало при этой мысли. — Ладно, — решил он, — родится, посмотрю. Своего сразу узнаю… А что дальше? — Дальше мысль упиралась, как в стену. — Может, все-таки…»

В сознании сразу громко и отчетливо возникло: «Нет, нет, нет!»

Вот и мост через реку Медведицу. Это уже Михайловка! Отсюда рукой подать до дома.

«Надо посмотреть, возможно, кого знакомых увижу».

Эшелон шел по Михайловке в свете ярких лучей весеннего солнца. Дома вдоль железнодорожного полотна поблескивали стеклами окон, казались нарядными, праздничными. Люди шли по дороге в ту и другую стороны, приветливо улыбались друг другу. Скоро придет настоящая весна! Она всем в радость, хотя и несет с собою массу трудностей и хлопот. Но весна есть весна! Вон две собачки носятся друг за дружкой: то одна другую догонит, потом первая за нею гонится. Прошел высокого роста мужчина — шапка в руках, усы казачьи во все лицо. Глазастая девчонка двенадцати-тринадцати лет остановилась в десятке метров от полотна железной дороги, во все глаза, улыбаясь, смотрит на идущий мимо эшелон, машет приветливо рукой. На девочке телогрейка, серая, из шинельного сукна, юбка, из валенок торчат худенькие колени, пуховый платок на голове. Ничего в ней нет такого особого, а загляденье! Из всех окон смотрят на нее. Воплощение жизни! Тают загрубевшие души людей, только что вышедших из смертельного боя.

И вдруг — стоп! Две женщины не спеша идут по дорожке, о чем-то оживленно разговаривают, жестикулируют, изредка посматривают на проходящие мимо вагоны. Потом одна из них остановилась, внимательно смотрит на окна пассажирского «ветерана», подняла руку для приветствия. Сергей напряженно всматривается в лица через серые с подтеками стекла: видно и не видно. «Зина!» Взгляд притягивается к остановившейся молодой женщине. «Зина!» Восторженно забилось сердце. Но эшелон не замедляет хода, затухает надежда. Вот уже женщины удаляются, лица становятся неразличимы, но они продолжают стоять и смотреть вслед уходящему поезду. Сергей верил и не верил, что встреча взглядами могла произойти. Сердце, однако, настойчиво подсказывало: они увиделись!

Сергей все еще смотрел в окно, пытаясь разглядеть тех женщин, но их силуэты медленно растаяли вдали.

— Товарищ капитан, ужин принесли.

Евтеев стоял рядом и заметил расстроенный вид начальника.

— Что-нибудь случилось?

— Вроде бы знакомых увидел…

— Вы здешний?

— Да. Отсюда у меня начинается малая родина. И станция моя скоро. Видишь небо? Это небо моей юности. Это мои милые сердцу земля, речки, лесные полосы, поля и степи. Жаль, Батурино будем проезжать ночью. Увидели бы, какая это красота!

Капитан постоял в задумчивости.

— Извините мою мимолетную слабость. Расстроился, — спохватился Сергей.

— Дома есть кто-нибудь?

— Мать, брат, сестра.

— Счастливый вы человек. Вся семья у вас жива и здорова. А у меня одна мать, да и то не знаю, где теперь. Жива ли? Война. Жена погибла в Ростове во время бомбежки. Можно сказать, одинок.

— Батурино тоже бомбили, но мои родные не пострадали. А брат демобилизовался без ступни.

— Считайте, повезло ему!

Вихров оказался расторопным малым. Это он разыскал старшину-каптенармуса, принес всей группе одеяла, потом ужин и, к великой радости попутчиков, бутылку водки. Из соседних купе приходили офицеры к нему за опытом достижения столь поразительных успехов.

— Талант не каждому дается! На все воля божья! Хотелось бы мне посмотреть на того, кто возразит, — с лукавой белозубой улыбкой снисходительно отвечал он ходокам.

Над внутренней дверью вагона дневальный зажег керосиновый фонарь. В проходах между купе просветлело, но не намного. Закопченные стекла светильника надежно удерживали и без того скупые неяркие лучи.

Сергей не стал отказываться от фронтовых ста грамм, быстро справился с гречневой кашей, заправленной свиной тушенкой, запил чуть сладким чаем и опять к окну: не проглядеть бы свое Батурино.

Мысли перескакивали с одного на другое: отец, Зина, быстроглазая девочка у железнодорожного полотна в Михайловке, мать, Лида. Понимал, увидеть кого-либо не удастся. А вдруг!

Нет, «вдруг» не получилось. Эшелон, как по заказу нечистой силы, на большой скорости пронесся по прямому второму пути. Увидел огоньки фонарей на знакомых с детства железнодорожных стрелках, несколько привокзальных домов со светящимися окнами, дежурного по вокзалу с фонарем в руках. Потом усмотрел важное: из клуба, что недалеко от железной дороги, выходили люди. Их немного, но клуб работает! Разом нахлынули воспоминания. Всколыхнулся неприятный осадок от последней встречи с ним: танцы под духовой оркестр военных. Совсем рядом садик, где Зина обещала ждать. Теперь он холодной темной массой проплыл мимо. «Вот и свиделись! Жаль, родных не увидел, а ведь были совсем рядом!»

И снова непроницаемая тьма вокруг.

Когда Сергей возвратился в купе, офицеры сочувственно притихли. Понимали, любые слова сейчас ни к чему.

А потом эшелон несколько часов стоял на разъезде всего в нескольких километрах от дома. Надо же!

Наутро все-таки повезло! На станции Ярыженская Сергей увидел деда Михаила Михайловича. Тот шел от вокзала по тропинке к своему дому, прихрамывая на правую ногу. Не сгибалась она после Гражданской войны. Крикнуть бы, позвать родного человека, да поезд идет не сбавляя хода и далековато. Но все же повезло: с дедушкой родимым повидался. Вспомнилось Сергею: когда с Вадимом приезжали к деду в гости, он называл их «ореликами». Обернулся тот на мгновенье, посмотрел на поезд, но пристанционный кирпичный склад закрыл деда. Вот и все! Пролетел «орелик» мимо, не остановился. Теперь впереди служба!

III

Женщины, остановившиеся вблизи железной дороги, по которой проходил воинский эшелон в Михайловке, действительно были Зина с матерью. Они шли из военкомата, куда обращались неоднократно. К сожалению, напрасно! Офицер, которому поручалось разобраться в их деле, встречал и провожал женщин обещаниями: «Хорошенько во всем следует разобраться». Но проходили дни и недели, а каких-либо сдвигов в решении вопроса не наблюдалось. Настроение у просительниц с каждым посещением ухудшалось.

Мать и дочь безразличным взглядом провожали проходящие мимо вагоны, думая о своем.

Внезапно Зина почувствовала взгляд из окна приближающегося вагона. Она остановилась. Мать последовала ее примеру.

— Что-нибудь случилось, дочка?

— Мне кажется, Сережа на меня смотрит.

— Откуда ему взяться? В таких вагонах ездят большие начальники, но никак не капитаны.

— Я чувствую, он только что был здесь. Войска НКВД — это тебе не просто войска. Видела я их… Они где угодно могут оказаться, причем неожиданно. Да и Сергея ты не знаешь.

— Да уж знаю… А твое чувство, будто он только что был здесь, можно объяснить по-разному. Если это действительно так, значит, на близком расстоянии между вами существует телепатическая связь. Жаль, ослабевает она или совсем пропадает на больших расстояниях…

— Мама!

— Ладно, ладно, — улыбнулась Клавдия Сергеевна. Она тоже не делала попыток уйти с этого места. Стояла и смотрела вслед уходящему эшелону.

Начали сгущаться сумерки. Обсуждая события минувшего дня, женщины не спеша направились домой.

Жилище состояло из небольшого коридора, одной комнаты с высоким потолком и двумя большими окнами. В жилом помещении две кровати, небольшой стол, три скрипучие табуретки, платяной шкаф с зеркалом и печка с металлической, на две конфорки, плитой. По-женски обухоженное, чистое, опрятное жилище, где третьему человеку не нашлось бы места. Вкупе с еплой печкой все излучало уют и спокойствие. Висевший на стене портрет Петра Михайловича в черной траурной рамке дополнял интерьер.