Читаем без скачивания Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров

Вот и сейчас она, приоткрыв рот, напряженно вглядывалась в кадры, демонстрируемые прямо в ее окно.

— Беги, сынок, беги! — шамкала старуха беззубым ртом, подбадривая Ивана.

Еще она отметила, что голый самчик породист, как арабский жеребец. И уж точно, производитель из него получится отменный. Жаль, скакуны недолго живут. Если их только не кастрируют. Но этих яиц Вальке Пыховой было жаль.

Иван промчался мимо окна старухи Григовой, и она тотчас забыла о нем, готовая к новым сериям фантастического кино.

Взлетев к своей квартире, выбив дверь, он рухнул на пол, вбирая всем телом тепло старого дубового паркета. Антиматерию из руки не выпускал, словно она птица и может улететь в ночное небо безвозвратно. А потом, согревшись, уняв бешеное биение сердца, он долго мочился в унитаз. Как-будто выпил весь Стрелковский пруд, а сейчас возвращает природе одолженное.

От Настенькиной готовки остался кусочек мяса. Он съел его и решился положить антиматерию на стол. Положил и долго смотрел.

Иван был уверен, что предмет как-нибудь проявится, может, свечение из него какое последует или он левитацией удивит.

— Давай-давай! — уговаривал он находку.

Ему подумалось, что вдруг это и не антиматерия вовсе. Случилось, и ему нафантазировались сии фантастические качества обычного камня. И вот так просидит он целую вечность, а булыжник так и останется булыжником!

А как же рыба, вдруг вспомнил Иван. Рыба зачем на него напала и сражалась за находку? Но он тотчас сам себе и ответил: а что рыба, в ней разума нет!

Иван схватил камень, набрал воды в кухонную раковину, нервно выдохнул и бросил камень в воду. Аккуратно бросил — и напряг глаза… Как и на пруду, камень не пустил кругов во время своего погружения в жидкость, а, наоборот, притянул к себе окружности, убеждая Ивана в своей необычности. Он судорожно выхватил камень из раковины, сжал в кулаке и вытянул руку вверх, как Данко сердце свое. Но антиматерия не светилась, и не указывала пути к счастью человеческому, и не сообщала обладателю, для чего она вообще нужна.

Тем не менее Иван прокричал на весь спящий дом странное слово:

— Эврика!

В коллективном разуме жильцов во время сна слагался очередной план мести неугомонному соседу. План был чрезвычайно прост: «Смерть чеченцу»!

— Эврика! — продолжал вопить Иван. Он даже попытался станцевать нечто похожее на лезгинку, но получился танец у него коряво, лишь мебель столкнул с мест костлявыми боками.

— Заткнись! — закричали снизу. — Бешбармак!

Иван тотчас перестал удивлять жизнь пластикой своего тела. Он уважал общественный порядок. Просто редко думал о нем. А может быть, общественный порядок его не уважал?

Он вновь положил магический камень на стол и сел перед ним, глядя на предмет напряженно и непрерывно. Как телепат.

А в пять часов сорок три минуты, почесав ногу, он взял антиматерию, засунул ее в рот и проглотил.

Он сам не понял, зачем это сделал. Событие произошло инстинктивным образом, само собой, и разуму было неподотчетно.

В первый момент Иван решил было вернуть предмет естественным образом, с помощью двух пальцев, но тотчас мозг изменил решение. Если антиматерия попала в его нутро, значит, ей это было зачем-то нужно. Как истинный испытатель, он решил посмотреть, что из этой ситуации произойдет.

Из чьей-то соседской квартиры радиоприемник донес информацию о текущем времени:

— В Москве семь часов пять минут.

Далее следовала информация о погоде и о перенаселенности пражского зоопарка. Слушатели посочувствовали чехам и решили в отпуск отправиться к ним на выручку.

А потом Иван обнаружил себя лежащим возле окна. Его правый висок был прижат к раскаленной батарее, а левый глаз уставился на термометр, приспособленный к ней же. Шкала термометра показывала чуть более шестидесяти градусов, а соседский радиоприемник сообщал, что в столице наступил полдень. Иван понял, что где-то потерял пять часов. Будто кто-то стер файл из компьютера его мозга. Вероятно, это антиматерия сыграла с ним такую штуку, обокрала его жизнь беспамятством. Значит, она действует, заключил экспериментатор. От этого открытия он не испытал радости, ему не хотелось, как некоторое время назад, кричать идиотское «Эврика!». Скорее наоборот, Ивану вдруг захотелось плакать. И хоть это желание для него было обычным, рядовым, сейчас он воспринял его неким движением в сторону депрессии. Но откуда взяться депрессии, если в его жизни происходят революционные события? Мироздание послало ему свою античасть, не кому-то, а именно ему, вооружила смысловой наполненностью, а он приближался к депрессии. Вот так вот, вероятно, самые великие ученые, сделавшие фундаментальные открытия, чувствуют лишь беспредельную опустошенность, единение с одиночеством, становясь символами этого одиночества. И им абсолютно плевать на почести, на Нобелевскую премию, на мировое признание в сравнении с немотивированной пропастью.

Иван все же заплакал.

Надо сказать, что он вовсе не был слабым человеком. Скорее наоборот, дух его был силен необычайно, но, как у всех сильных духом, душа была составлена из всяких нежностей, страданий, мучилась вселенскими вопросами и второстепенным отвлечением — сосуществованием с женщиной, которая не обладает сильным духом, но лишь чувствует душой наличие сего возможного духа в мужчине, ее сострадания к его выдающимся мыслям и колоссальным мукам.

Если бы Ивана спросили, почему он плачет, вряд ли бы этот огромный сильный человек объяснился доходчиво. Да и оратором он не был, даже больше молчуном слыл, а из-за этого всем казалось, что носит он в себе враждебный замысел, тем более что физиономия его внушала коренным жителям страх — рожа чеченская. Вот соседи и строчили периодически доносы в ФСБ. Однажды коллективный разум сочинил шедевр, в котором говорилось, что Иван Ласкин роет на заднем дворе их девятиэтажного дома шахту для запуска из нее ракеты «земля-земля». При всем идиотизме этого сочинительства дом единогласно подписался под новеллой и отослал ее прямиком в Кремль.

Власть вынуждена была реагировать, ссылаясь на персонифицированность депеши. Ну и перебздеть решили, памятуя о взорванных в столице домах. И тогда Ивана приняли по полной программе. Мало кто верил, что он приемный сын еврея, заслуженного военврача, дважды награжденного орденом Мужества. Зверь есть зверь!

Конечно, ничего не накопали, но, запытав чечена основательно, предложили Ивану вернуться на историческую родину. Обещали даже в Грозном отдельную квартиру.

— Я русский! — убеждал служивых мастеров Иван. — Никогда на Кавказе не был!

— Тогда езжай в Израиль! Ты еврей!

— Так то по папе, мама-то русская, а там национальность по маме! Да и приемный я, к тому же не чеченец, а афганский узбек!

От этой ситуации дурели даже в антитеррористической группе:

— Ты на себя в зеркало смотрел? Как тебе здесь жить? Изведут обыватели!

Его жалели и зла не желали.

— Я в зеркале вижу себя и не раздражаюсь, как и вы не раздражаетесь, когда смотрите на себя.

Если мы будем смотреться вместе, то вы будете видеть меня, а я — вас. Это межнациональная вражда. Но мы же в одном зеркале! А потом мы выпьем компанией, поедим вкусно, посмотримся в зеркало все вместе, после сфотографируемся радостные, и вот на фотографии — компания друзей…

Позже на одном закрытом мероприятии один из генералов специальной службы повторил эту сентенцию, не сославшись на чужое авторство. Забыл.

Время от времени Ивана оставляли в покое, как жильцы, так и спецслужбы.

Вот и сейчас он лежал возле огненной батареи и плакал, не чувствуя, как его правая щека почти зажарилась в котлету. Он вдруг понял, что его правый глаз не видит, а левый уставился в одну точку, в которой расположился муравей. Насекомое казалось огромным, вероятно, увеличенное слезой Ивана. Муравей смотрел на человека и шевелил усами. Он воспринимал гиганта как мертвое тело, как мясо и прикидывал, сможет ли перетащить падаль к муравейнику, выстроенному в углу за платяным шкафом.

Муравей не стал принимать решение, рассудив, что всегда сумеет это сделать, призвав на помощь сородичей. В этом муравьиное сообщество было идентичным сообществу дома, в котором проживал Иван. Коллективный разум.

Если есть коллективный разум, есть и коллективное безумие, подумал Иван. Слеза скатилась с его щеки, и муравей стал маленьким. Из ноздрей человека вырвался горячий воздух, и муравья снесло под диван…

Вот и меня так сдует ветром вечности, подумал Иван и ослеп на второй глаз.

Я проглотил антиматерию, думал Иван, хлопая ресницами, под которыми косили слепые глаза. Сейчас я ослеп… Наверное, с моей стороны было глупостью глотать то, о чем я понятия не имею.

Иван потерял сознание…

В ноздри ворвался запах жареного мяса.