Читаем без скачивания Эта тварь неизвестной природы - Сергей Жарковский

– «Николаич» мне говори… Ты не спорь! Ты не спорь! – Петрович сплюнул. – Морду кривит, смотри-ка. Я тебе дело говорю, парень, а ты морду кривишь… Я ж таких вот вас в Афгане только и делал, что хоронил, и в Зоне только и делаю, что хороню, а скоро стану сам вас убивать…

– Николаич, товарищ старший прапорщик. Спасибо. Я понял. Мне нужно быть здесь. Понимаете? Давайте дальше идти, товарищ… Николаич.

– Ты что, решил, я тебя на вшивость бабками проверяю сейчас, щенок? – зло спросил Петрович.

Вадим так удивился, что почти обиделся. В кои-то веки не заподозрил советского прапорщика в подлянке – и получил за это тут же. Петрович прочитал это и как-то ссутулился. Видимо, это было «извини».

В неуставную неловкость впёрся Башкало, которого, наконец, пробрало. Или замутило.

– Э, ну что вы там?

– И-э-эх, дети! – сказал Петрович очень не по-военному. – Ну и хер с вами. Вперёд, с левой ноги, к «рискам», обходим их я слева, ты справа. Не наступать. И дальше – молчим, понял, пацан? Башкало, отсюда молча продолжаем движение! Как понял?

– Я-то понял… – откликнулся Башкало.

– Ещё метров сто по карте, объективно полкилометра. Увидишь, как оно здесь бывает и что здесь есть. Нужно ему… – пробормотал Петрович не для Вадима, а себе под нос. А Вадиму сказал: – Думай! И вперёд пошли, давай, рядом.

Они подошли к цели через двадцать минут, израсходовав дюжину «рисок» и найдя столько же старых. Вадим отметил про себя, что Петрович так и не приказал поставить ни одной вешки. Справа так же тянулась железнодорожная насыпь, и всё было так одинаково и обычно, степь, пасмурное летнее небо, насыпь, но так длилось-длилось и тянулось-тянулось, что опять можно было вообразить себе от скуки, что они внутри «комбинированной съёмки», идут на месте на фоне барабана с накрашенным на нём пейзажем.

Цель обозначил собой труп. Или увенчал, как мог бы сказать Вадим, если бы он был начитанным парнем. Труп выглядел жутко. Вадим попытался понять, в какой позе человек умер. Груда переломанных костей в ОЗК. В одном комке. Вадим изменил позицию, сделал шаг вбок, Петрович бормотнул машинально: «Аккуратней передвижения». Вадим понял. Погибший сидел спиной к ним, вытянув ноги, и ноги эти, словно пластилиновые, размазаны огромным пальцем по земле на пять метров вперёд, обрывки ткани штанин, целые носки шерстяные, сплющенные ботинки. А голова в собачьей шапке провалена в торс. Над шапкой торчит погнутый ствол АК-47 с презервативом на пламегасителе, как делают богатые американцы. Руки, как у сломанной марионетки, лежали, по сторонам сплющенного торса, ладонями вверх, будто человек, умирая, всплеснул руками, и они оторвались от плеч.

– Кто это? – спросил Башкало негромко.

Петрович ответил не сразу, и ответил поверх исполняемой работы по обследованию местности. Присев и оглядывая ближайшие к ним метры квадратные степи, сказал через минуту-полторы:

– Знакомьтесь. Кандидат в доктора наук Малютин Лёха. Москвич. Совершили мы с ним открытие. Впервые в мире обнаружили и исследовали участок гравитационной локали аномальной, сука, интенсивности и этого… вектора направления. Тоже, сука, аномального. Вроде всё правильно сказал. Ну, здорово, Лёша-кандидат… Главное, говорит мне: понимаете, товарищ Петрович, всё дело в марле! Мы же, говорит мне, не в вакууме, гайка изначально тяжелей, поэтому, говорит, горизонтальный, что ли, вектор аномальной гравитации успевает… ну, схватить марлю и потянуть, как я его понял. И плотность воздуха. И это возможно увидеть невооружённым глазом. Это, говорит, мы и должны зафиксировать. Вы сейчас будете бросать, а я всё сфотографирую… Лёша называл эту штуку «прокруста». Был такой древний грек-садист. Мы здесь с ним, то есть с Лёшей, были четыре раза. Обжились даже… Вон наше кострище… Приборы таскали, да впустую. Всех измерений у Лёши и вышло – пружинные весы работали, дымовухи, пёрышки гусиные да марля на «рисках». А какие-то ящики с электричеством – ни черта. Да вот ещё фотоаппарат. Тогда можно было оптику, не сжигало глаза. Но фотоаппарат-то Лёху и погубил… Ладно. Группа, свободно. Обозначаю пределы безопасности. Вот отсюда – вот досюда. Кострище. Безопасно. Левее пятнадцать метров – неизвестно. Поняли?

– Так точно, – хором вразнобой сказали Вадим и Башкало, и старший прапорщик вытащил свои королевские «родопи» и угостил Башкалу. Покуривая, Петрович продолжил:

– Но всё равно Лёха тетрадок десять по девяносто шесть копеек тут исписал. А их, видишь, теперь и достать нельзя… – Петрович закашлялся. – Они в рюкзаке у него… По два, по три дня тут жили. Стульчик Лёха с собой таскал.

Вадим заметил стульчик: складное сооружение из стальной проволоки с мокрым брезентовым сиденьем.

– Он погиб, меня под следствие. Пришлось сюда особиста сводить, чтобы не сесть за убийство ведущего научного сотрудника. Ещё полгода назад за потерю бойца в Зоне посадить могли, знаешь такое, новый? Пьёт сейчас тот особист… Начерно, до смерти. Говорят, вплоть до увольнения судом офицерской чести. И докладные пишет на обивке палаты. Пальцем.

– Ну понятно, Николаич, – сказал соскучившийся Башкало. (Интересно, у него от усов рвотой не воняет? – подумал то ли Вадим, то ли Бубнилда. Свербело в носу от присутствия Башкалы.) – Мы полюбовались, – продолжал Башкало, счищая пепелок с сигареты мизинцем. – Земля пухом, кости всмятку. А нас зачем сюда притащил? Гуся нашего попугать? Я же всё слышал, как ты ему пять тысяч сулил. И акт по дурке. Макаренко.

– Слышал, говоришь? – переспросил Петрович. – Ну, слышал и слышал. Бывает в Зоне. Шёпот, как в церкви. Поэтому тут так важна деликатность. Знаешь, Вася, как в тюремной камере?

Он вдруг хлопнул Башкалу по плечу, сжал плечо своей граблей и рывком развернул куска к себе, едва своей сигаретой не угодив ему в глаз.

– Нет, Вася, мы сюда не за тем пришли, не за страхом. Будем мы сейчас науку делать, понял? Что Лёха не сумел, а мы сумеем. Тут не в тяжести дело, тут другое. Ценное. Ты поймёшь.

Прапорщик Башкало вырваться не пытался. Он даже и не испугался видимо. Он курил, поднося к усам сигарету сбоку и выдувая дым в сторону, и глаз не отвёл.

– Лёша-кандидат одну штуку высчитал и мне объяснил, хочу я её проверить, наконец, – сказал Петрович. – Если он верно придумал – денег зашибём. Учёные удавятся. А ты, Вася-куркуль, мне поможешь. Проверить.

Послышался звук мотора. С той стороны насыпи, с бетонки. Вадим бросил смотреть на театральную сцену «кто кого перепузырит» и даже на носки привстал, пытаясь разглядеть едущий механизм.

– Товарищ старший прапорщик!.. Едет кто-то!

А ехал мимо них пятичасовым рейсом ровно три года назад, летом тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года автобус ЛИАЗ, пассажирский транспорт вс 20224. В этом автобусе сидел рядом с доктором Вяткиным сам Вадим, рука у него была сломана, болела до белых точек в глазах. Везли его, рядового черпака, в госпиталь, и не помнил он сейчас, но показалось ему тогда сквозь боль, что за насыпью какие-то три фигуры стоят вооружённые, но автобус тряхнуло, фигуры пропали, рука болела, и Вадим забыл, забыл, забыл о них…

Вадим очнулся.

Прапорщик Башкало лежал на земле навзничь, спокойно смотрел на нависшего над ним Петровича и продолжал курить окровавленным ртом. Вадим замер. Драку он пропустил напрочь. Противостояние из партера длилось, наверное, ещё с минуту. У Башкало кончилась сигарета, дотлел до фильтра аргумент. Он поднёс его к окровавленным усам, уголёк упал с фильтра, пшикнул в крови, Башкало скривился, сплюнул в сторону и раздавил фильтр пальцами.

Старший прапорщик Николай Николаевич по фамилии Петрович, стоя над ним, молчал.

– Товарищ старший прапорщик!.. – сказал Вадим. – Автобус вроде проехал.

– Да тут бывает, – ответил спокойно Петрович. – Ездиют. Призраки. Ясный хрен. Восемь тысяч восемьсот шестьдесят два человека. Пропавших без вести. Только в городе. В один час. Ни одного тела не нашли. Конечно, призраки. Навалом тут призраков должно быть. Восемь тысяч восемьсот шестьдесят два призрака, включая женщин и детей. Плюс шесть тысяч двести два офицера, прапорщика и солдата срочной службы в степи. Не считая неучтённых колхозников и прочих на точках… А иногда и не призраки ездиют. Бывает! Отставить базлать, рядовой. Василий! Обращаюсь к тебе лично. Ты понял меня, Василий? Или опять отказываешься выполнять боевой приказ?

– Слышь, салага! – так же спокойно и так же не шевеля ни членом единым сказал Башкало из партера. – Он рехнулся, в натуре. В карантине давно молва идёт, что Коля Петрович рехнулся. Выходит с группой, а с выхода один. И вишь ты, говорит, главное, что сажать за это перестали. На слово стали верить. Погибли при выполнении спасательной или разведывательной операции в районе стихийного бедствия неизвестной природы. И нам же с тобой он сейчас и говорит это. Понял, гусила? Слышь, Николаич, а я не верил! – сказал Башкало Петровичу. – Я одному в морду дал за такие слова! Ты же меня знаешь, Николаич, в одной части служили вместе! А оно вон как. Оно правда, оказывается. Вышел с группой, вернулся один. Ты их хоть убивал? Или заводил да бросал?