Читаем без скачивания Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Они лежали здесь, они лежали прямо на земле! Я думала, они все мертвые!

Заметив чужих мужчин, дети перестали реветь, сбились в тесную кучку и замолчали, настороженно их оглядывая из-под падающих на глаза светлых влажных волос. Теперь было видно, что они все или почти все близкие родичи – одинаковые узоры на рубашках, очень схожие лица, как и бывает в родах, где жизнь проживают бок о бок и даже думают одинаково.

– Они из Межи, – пояснила Дивляна. – И их кто-то хотел съесть…

Один из мальчишек вдруг сорвался с места и бросился бежать. Другие тоже встрепенулись. На опушке того леса, за которым, по словам детей, находилась Межа, появились люди – мужики с кое-как завязанными поверх сорочек поясами, женщины в поспешно намотанных убрусах, с заплаканными лицами. Сорвавшись с места, дети кинулись к ним, женщины бежали им навстречу, причитая на ходу, а мужчины настороженно и враждебно разглядывали чужаков. Многие сжимали топоры…

Белотур поднял руку, словно призывая к вниманию, и сделал шаг вперед. Несмотря на простую одежду, весь его облик был полон уверенной силы и дышал привычкой повелевать – он был безоружен, но местные попятились.

– Здоровы будьте, люди добрые! – окликнул он. – Чьего вы роду, чьего племени?

– Мы-то – Кореничи межевские. – Один из мужиков вышел вперед, еще сжимая топор в опущенной руке. Лет ему было на вид сорок с чем-то, а светлые волосы и голубые глаза позволяли предполагать в нем отца или деда кого-то из озябших детишек. Судя по беспокойным взглядам, которые он невольно бросал, в детской стайке и впрямь имелись его потомки. – Я – Милоум, Кручинович сын, Пытигневов внук. Со мной братья мои Кореничи, а еще Синеличи, себры наши и сваты. Земля эта наша, уж пятое колено наших родов ею владеет. А вы кто и что на нашем жальнике родовом делаете?

– Я – Белотур, Гудимов сын, Ратиборов внук, брат полянского князя Аскольда и князя Святослава Всеволодовича внук. Здесь дружина моя киевская и сваты мои ладожские. Вон – Велемысл Домагостевич, сын воеводы ладожского Домагостя Витонежича. Держим путь из Ладоги в полянскую землю, в Киев-город. Кому дань даете?

– Князю смолянскому Громолюду Удачевичу – уж пять лет как. А до того давали кривичскому князю Велебрану.

Белотур кивнул: он знал, как произошла эта перемена.

– Это она нас оживила! – раздался рядом знакомый тонкий голосок, приглушенный почтением к старшим, но, тем не менее, Милоум обернулся.

Держась за руку женщины средних лет, рядом стояла та восьмилетняя девочка с костяной птичкой на шее.

– Это она! – Девочка показала на Дивляну. – Батя, это Сауле. Она сама сказала. И она нас оживила.

Милоум вытаращил глаза. Он и раньше приметил Дивляну, стоявшую между Белотуром и Велемом, и, наверное, задумался бы, что это за красивая девушка в самой поре, но без обычной девичьей тканки на голове, если бы у него было на это время. Но… Сауле? Само солнце, почему-то сошедшее на землю?

– Это невеста брата моего, князя Аскольда. – Белотур положил руку ей на плечо. – И она – Дева Ильмера, Огнедева волховских и ильмерских словен. Благословение богов на ней. Она нашла ваших детей спящими на жальнике и разбудила их. Может, вы расскажете, что здесь происходит?

– Ты… Огнедева? – Женщина, держащая бойкую девочку за руку, сделала шаг вперед, подавшись ближе к Дивляне. – Ты – Дева Ильмера? Я знаю… Моя бабка из Взвада родом… Она рассказывала про Деву Ильмеру, ее звали Благочеста… но она была последней!

– Благочеста Гостивитовна моей бабки Доброчесты была родной сестрой, – ответила Дивляна. – После нее боги семь десятков лет не находили новой избранницы, но этим летом, когда я приехала в Перынь6, огонь на жертвеннике Лели-Солнцедевы вновь загорелся.

– Это правда, – подтвердил Велем, и Белотур кивнул.

Жители Межи в изумлении разглядывали девушку, и в ее красивом лице, в косе, сияющей червонным золотом, уже видели отражение божественного света. И хотя любому было трудно свыкнуться с мыслью, что перед ним стоит богиня, никто не сомневался: именно таким и должно быть земное воплощение Солнечной Девы.

– Это боги нам тебя послали! – среди наступившей тишины выдохнула женщина и всхлипнула. – Солнцедева! Спасение наше! Слава чурам! Слава Макоши-матушке! Услышали деды наши мольбы! Как уж мы ждали, как просили – когда солнце взойдет и к нам на порог…

– Ну, коли боги саму Сауле с небес свели нам на помощь, что же мы, как дивьи7 неученые, ее в дом не зовем? – усмехнулся другой мужик, постарше и поплотнее, с такой же, как и у Милоума, светлой бородой и веселыми голубыми глазами. – Что застыл, Миленя, стоишь, будто лунь болотный? Кланяйся, зови Огнедеву в дом!

– Пожалуй, Солнцедева! – Милоум, еще раз окинув взглядом лица родичей, неуверенно, хотя и без неохоты, поклонился сперва Дивляне, потом ее спутникам. – Пожалуйте, воеводы, будьте нашими гостями!

Межа действительно оказалась довольно обширное весью, и даже недавний мор, о котором рассказывал Мезга, не нанес заметного ущерба численности его населения. Избы были срубные, под дерновыми и соломенными крышами, но в жилье старого Кручины, где теперь обитал его сын и наследник Милоум, имелся очаг в земляном полу – в виде вытянутой ямы, обложенной камнями, вокруг которой стояли горшки, вылепленные руками местных женщин – серые, желтые, темно-бурые, простые и без узоров. Только один горшок был красивый, с ровными стенками и цветной росписью, как бы свидетельствуя, что жители Межи не чужды торговли. Оно и понятно – живут рядом с торговым путем. Еще при дедах была сложена печь, обычная для словенских жилищ, но и старинный очаг не решались засыпать: под его камнями обитали чуры, которым не понравится, если потомки перестанут их кормить и греть.

Первоначально в Меже жили всего два рода – кривича Корени и голядский род Синелиса, иначе Синели, как его стали называть соседи. За четыре-пять поколений семьи разрослись и так перемешались, что брать жен друг у друга Кореничи и Синеличи больше не могли – все в родстве. И хотя в семьях Синеличей еще сохранялись родовые голядские имена, говорили все на одном языке и жили одинаково. Дивляна не сразу начала различать, кто из снующих вокруг детей и взрослых из Кореничей, а кто – из Синеличей, пока не приметила на подолах родовые знаки, – тогда все стало ясно.

Старейшиной над всеми в последние лет двадцать или больше признавался глава Кореничей – Кручина. Когда он умер, его права и влияние унаследовал сын Милоум – но не меньшим весом обладала и его мать, вдова Кручиниха. Причиной тому был ее решительный нрав, хозяйственная опытность, а также немалые ведовские знания и умения. Неуживчивой старухи боялись и свои, и чужие, но никто лучше ее не лечил скотину и людей, не умел приносить жертвы, чтобы выпросить у богов дождей в нужное время или отвести тучи, когда дождя не надо, отвадить волков и медведей от пасущегося в лесу стада. Наиболее она славилась как зелейница8, знающая сотни съедобных, лечебных, волшебных трав. Кручинихе во всем помогали духи, невидимые слуги, которым она всегда, садясь есть, бросала по несколько ложек или кусков от каждого блюда под стол.

И вот недавно бабка Кручиниха умерла. Умерла внезапно и в одночасье – шла в одиночку с выгона и упала замертво. Ее нашли только к вечеру – бездыханную, с искаженным лицом, то ли испуганным, то ли разгневанным. Женщины подняли крик и плач, мужчины ходили, «будто лунем склеванные», как тут говорили, – то есть растерянные и ошарашенные. За тридцать последних лет все привыкли, что их жизнь и благополучие в надежных руках знающей бабки, а без нее все разом ощутили себя беззащитными и брошенными. Ходили слухи, что старуха умерла не просто так, а что догнала ее прилетевшая с ветром чужая, наведенная порча. Конечно, врагов она успела нажить немало, но до сих пор поблизости не находилось равных ей соперников в колдовском деле. Неужели таки нашелся? Винили «дикую голядь», жившую в лесах на восточной стороне, но что же тут докажешь? От этих мыслей было еще страшнее, и все до одного ждали неминучих бед.