Читаем без скачивания Вопрос и ответ - Патрик Несс

Шум.

В тишине затаившегося города разносится его Шум.

И он, несомненно, слышит мой.

Тодд Хьюитт? — думает он.

Чувствую: его лицо расползается в улыбке.

Я тут нашел одну вещицу, Тодд, громко думает он, поднимая голову к башне. Твою Вещицу.

Я ничего не говорю. И ни о чем не думаю.

Молча смотрю, как он тянется за спину, достает что-то и протягивает вверх.

Даже отсюдова, даже при свете лун, я понимаю, что это.

Дневник моей ма.

У Дейви Прентисса — дневник моей ма.

2

НОГА НА ШЕЕ

Наступило следующее утро, и у подножия колокольной башни быстро и шумно возвели дощатую сцену с микрофоном. Постепенно к ней подтягиваются мужчины Нью-Прентисстауна.

— Что происходит? — спрашиваю я, выглядывая наружу.

— А ты как думаешь? — говорит мэр Леджер, сидя в своем темном углу и растирая виски. Его раскаленный металлический Шум визжит, точно бензопила. — Будут знакомиться с новым вожаком.

Мужчины почти ничего не говорят, лица у них бледные и мрачные, но мыслей, конечно, не угадаешь — без Шума-то! Впрочем, выглядят они опрятнее, чем жители моего родного города: волосы подстрижены, подбородки гладко выбриты, да и одежда получше. Многие из них круглы и румяны, как мэр Леджер.

Хейвен, видать, был славным местечком. Людям тут не приходилось гнуть спины каждый день, чтобы выжить.

Может, это их и размягчило.

Мэр Леджер фыркает, услышав мои мысли, но ничего не говорит.

По периметру площади выстраиваются люди мэра Прентисса с винтовками наперевес — они будут поддерживать порядок. Я вижу мистера Тейта, мистера Моргана и мистера О’Хару — мужчин, с которыми я рос, которых видел каждый день и считал простыми фермерами. Пока они не стали кое-кем другим.

Дейви Прентисса нигде не видно, и мой Шум при мысли о нем опять начинает клокотать.

Видимо, придя в себя, он спустился в долину той же дорогой и случайно нашел по пути мой рюкзак. Внутри оказались только тряпки и книжка.

Дневник моей ма.

Слова, которые она писала спецально для меня.

Писала, когда я родился. Перед самой смертью.

Перед тем, как ее убили.

Мой ненаглядный сын… клянусь, ты своими глазами увидишь, как жизнь в нашем мире наладится.

Эти слова читала мне Виола, потомушто я сам не мог…

А теперь они у гаденыша Дейви Прентисса…

— Очень тебя прошу, — цедит мэр Леджер сквозь стиснутые зубы, — будь так любезен, хотя бы попытайся…

Он умолкает и виновато глядит на меня.

— Прости, — повторят он уже в миллионный раз после того, как мистер Коллинз принес нам завтрак.

Не успев и слова вымолвить, я внезапно ощущаю ужасную боль в сердце, такую невыносимую печаль, что от неожиданности охаю.

И снова смотрю в окно.

На площадь выходят женщины Нью-Прентисстауна.

Они идут группками, держась на расстоянии от мужчин — ближе не пускают конники мэра Прентисса.

Я чувствую их тишину так же ясно, как не чувствую Шума мужчин. Она похожа на огромную боль утраты, и группки женщин на дороге — словно островки невыразимой печали в общем мирском шуме. Я вытираю глаза и прижимаюсь к стенке, пытаясь рассмотреть каждую из идущих.

Пытаясь увидеть ее.

Но ее там нет.

Ее нет.

Они похожи на мужчин: большинство одеты в рабочие брюки и рубашки разного фасона, на некоторых длинные юбки, почти все выглядят опрятными и сытыми. Прически у всех разные: короткие и длинные стрижки, косы, хвосты, а блондинок среди них куда меньше, чем я видел в Шуме прентисстаунцев.

А еще многие из них шагают по улице со скрещенными на груди руками… и с подозрением на лице.

Гнева на этих лицах намного больше, чем на мужских.

— Хоть кто-нибудь пытался вам возражать? — спрашиваю я мэра Леджера. — Хоть один человек?

— У нас димакратия, Тодд, — вздыхает он. — Ты знаешь, что это значит?

— Понятия не имею, — отвечаю я, все еще глядя вниз и не находя искомого.

— Это значит, что к мнению меньшинства прислушиваются, — поясняет мэр, — но решает все мнение большинства.

Я смотрю на него:

— То есть все эти люди захотели сдаться?

— Президент сделал предложение Городскому совету, членов которого избрал народ, — говорит мэр Леджер, трогая разбитую губу, — что город останется невредим, если мы сдадимся.

— И вы поверили?

Его глаза вспыхивают.

— Ты или забыл, или не знаешь, что одна кровопролитная война на этом свете уже была. Война, которая должна была положить конец всем войнам. И если можно как-то избежать повторения тех событий…

— Тогда вы как миленькие сдадитесь на растерзание убийце.

Он снова вздыхает:

— Большинство членов Совета, включая меня, решили, что так нам удастся сохранить больше жизней. — Он опирается головой о кирпичную стенку. — Наш мир — не совсем черно-белый, Тодд. Верней, совсем не черно-белый.

— Но что если…

Лязгает дверной замок, и к нам заходит мистер Коллинз с пистолетом в руке.

Он опускает глаза на мэра Леджера:

— Подымайся.

Я недоуменно смотрю то на него, то на мэра:

— Что происходит?!

Мэр Леджер медленно встает.

— Похоже, пришел мой час, Тодд, — говорит он с напускной беззаботностью, но я слышу страх в его гуле. — Это был прекрасный город, — говорит он мне. — А я был хорошим человеком. Прошу тебя, помни об этом.

— Да о чем вы? — не понимаю я.

Мистер Коллинз берет его за руку и выталкивает за дверь.

— Эй! — ору я им вслед. — Куда вы его ведете?

Мистер Коллинз заносит кулак, чтобы ударить меня…

И я отшатываюсь.

(заткнись)

Он хохочет и запирает дверь.

Лязгает замок.

И я остаюсь один в башне.

А когда гул мэра Леджера потихоньку утихает, я начинаю различать…

Марш марш марш — из далекой дали.

Подхожу к окошку.

Это они.

Армия завоевателей входит в Хейвен.

Они спускаются по зигзагу дороги, бутто черная река — пыльный и грязный поток, прорвавший плотину. Они идут по четыре-пять человек в ряд, и первый такой ряд скрывается в зарослях у подножия холма, когда последний появляется на его вершине. За ними наблюдает толпа на городской площади: мужчины отворачиваются от помоста и смотрят на холм, женщины выглядывают из переулков.

Марш марш марш становится громче, эхом разносится по улицам города. Бутто тиканье огромных часов.

Толпа ждет. Я жду вместе с ними.

И вот, между деревьев, у поворота дороги…

Появляются они.

Армия.

Первым идем мистер Хаммар.

Мистер Хаммар, который жил на заправке, мистер Хаммар, который думал о всяких гнусностях, мистер Хаммар, который стрелял по бегущим жителям Фарбранча.

Мистер Хаммар ведет за собой армию.

Я уже слышу его: он выкрикивает слова военного марша, чтобы остальные не сбивались с ритма. «Нога!» — вопит он снова и снова.

Нога!

Нога!

Нога на шее!

Они входят на площадь и идут вдоль одного ее бока, оттесняя в сторону мужчин и женщин Хейвена. Мистер Хаммар проходит довольно близко к башне, и я вижу на его лице хорошо знакомую улыбку — улыбку, которая бьет, которая терзает, которая властвует.

И чем ближе он подходит, тем ясней я сознаю.

Эта улыбка — без Шума.

Кто-то выехал из города навстречу армии. Кто-то с большим запасом лекарства. Армия не издает ни звука, если не считать марша и топота.

Нога, нога, нога на шее!

Они идут вдоль площади к помосту. Мистер Хаммар останавливается на углу и начинает строить солдат за помостом: они встают спиной ко мне, лицом к собравшимся на площади горожанам.

Я начинаю понемногу узнавать солдат. Вот мистер Уоллас. Мистер Смит-младший. Мистер Фелпс, хозяин лавки. Люди Прентисстауна и бессчетное множество других.

Армия «шла и росла».

Я вижу Ивана, с которым работал в Фарбранче и который по секрету рассказал мне о сторонниках мэра Прентисса. Он стоит во главе одного из строев, и наглядные доказательства его слов стоят за ним, с винтовками наготове.

Наконец последний солдат входит на площадь и останавливается под последнее слово марша.

Нога на ШЕЕ!

Наступает полная тишина, обдувающая Нью-Прентисстаун, точно ветер.

Где-то подо мной раскрываются ворота собора.

И на помост выходит мэр Прентисс. Он хочет говорить со своим новым городом.

— Сейчас, — чеканит он в микрофон, отсалютовав мистеру Хаммару и поднявшись по ступеням на помост, — вы все напуганы.

Мужчины города тихо смотрят на него.

Женщины в переулках тоже молчат.

Армия стоит начеку, готовая ко всему.

Даже я, оказывается, затаил дыхание.