Читаем без скачивания Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Каковы были отношения будущего священника с Богом? Вероятно, неважные, и особенно его вера пошатнулась после того, как на городской площади русские власти на виду у всего города повесили двух грузин. И, вполне возможно, что именно там, на площади, будущий диктатор впервые в жизни задался вопросом, почему все эти люди, которые носили кресты, ходили в церковь и проповедовали заповеди Христа, нарушали их на каждом шагу. Сказано же в Евангелии «не убий», и тем не менее они убивали, и Бог никого не наказывал за это! Все это означало для его смущенной души лишь одно: либо Бога нет, либо Его совершенно не волнует то, что происходит на Земле. И сразу же возникал другой вопрос: а зачем же тогда такой Бог?

Нет, он еще не разуверился полностью во всем том, чему его учили в духовной школе, но его отношения с Всевышним стали намного прохладнее, и он с нескрываемой насмешкой смотрел на продолжавшую творить молитвы и бить земные поклоны мать. Начав терять веру в Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа, он в то же время стал больше верить в себя. И странное дело: Бог и не подумал наказывать его за столь греховный поступок, и все шло так, как шло...

Один из школьных товарищей Сосо, некто Глурджидзе, вспоминал, как тринадцатилетний Иосиф как-то сказал ему: «Знаешь, нас обманывают, Бога не существует!» Затем он протянул ему какую-то книгу: «Прочти ее и сам поймешь, что все разговоры о Боге — пустая болтовня!» То была книга Дарвина.

Знакомство же с Дарвиным окончательно подорвало веру Сосо. И дело было даже не в каких-то там научных объяснениях. Он увидел рисунок руки обезьяны и... окончательно прозрел. Нет, люди не созданы Богом, иначе отец не лупил бы его почем зря. И сразу образовалась пустота, поскольку не было для него уже более ненужного, чем совершенно бесполезный Бог, которым ему продолжали забивать в училище голову.

Вызов молодого Сталина Богу много объясняет в его даже не столько характере, сколько мировоззрении, и в какой-то степени он становился похож на известного героя Достоевского, который после длительной внутренней борьбы в конце концов в каком-то гибельном восторге воскликнул: «Все позволено!»

Сосо оставалось учиться всего несколько недель, когда в Бесо снова взыграло ущемленное самолюбие и он потребовал, чтобы Сосо ехал с ним в Тифлис на обувную фабрику. «Ты хочешь, — брызгая слюной, кричал он на жену, — чтобы мой сын стал митрополитом? Ты никогда не доживешь до этого! Я — сапожник, и мой сын тоже должен стать сапожником, и он станет им!» Сосо по-прежнему не желал становиться сапожником, против была и мать, и тогда Бесо пошел на последнюю меру и отказался платить за обучение сына. Нужных двадцати пяти рублей у матери не было, и, к неописуемой радости отца, Сосо исключили из школы.

Но торжествовал он рано. Нашлись добрые люди, и Сосо не только был переведен во второй класс, но даже стал получать стипендию в размере трех рублей. Отец «отметил» это радостное для Сосо и матери событие диким скандалом и... объявил об уходе из семьи. На этот раз он ушел навсегда, и летом 1895 года Сосо писал в записке ректору Тифлисской православной духовной семинарии: «Отец мой уже три года не оказывает мне отцовского попечения в наказание того, что я не по его желанию продолжил образование...»

Как закончил свою жизнь этот человек, точно не известно. В 1909 году Сталин на вопросы жандармов отвечал, что его отец Виссарион Иванович ведет «бродячую жизнь». Но уже в 1912 году он говорил о том, что отец умер.

Иремашвили, как и многие соседи, был уверен, что Бесо погиб в пьяной драке в Тифлисе, и это известие оставило его приятеля совершенно равнодушным. Согласно другому горийскому преданию, Джугашвили-старший дожил до преклонных лет и почил в бозе в собственной постели. Для лучшей сохранности его завернули в шерсть и похоронили в Телави, где на его могиле было поставлено надгробие.

Однако существует и другая легенда. В ней рассказывается о том, что после очередной ссоры сын с отцом отправились в горы, и назад пришел один Сосо. Конечно, это была самая настоящая сказка, но, как и во всякой сказке, в ней имелась своя правда. И кто знает, чем бы закончилось совместное проживание с быстро растущим сыном вечно пьяного и скандального сапожника, останься он в Гори? Однажды Сосо уже бросался на него с ножом, и никто бы не помешал ему сделать это во второй раз. И вряд ли случайно ему так нравился роман с весьма многообещающим названием «Отцеубийца»...

Понятно, что все эти легенды появятся только тогда, когда Сосо превратится в «великого Сталина». А пока живой и невредимый Бесо, устроив на прощание безобразную сцену, уехал в Тифлис. С этой минуты вся тяжесть по содержанию семьи легла на мать. Она работала кухаркой, стирала белье в богатых домах и в конце концов стала подрабатывать шитьем. И, когда ее сын с головой уйдет в революционную деятельность, она будет проходить в жандармских документах как «портниха»...

Выпавшие на долю мальчика тяжкие испытания не могли не наложить отпечаток на его здоровье. Вскоре после ухода отца он заболел тяжелой формой воспаления легких, и... снова Кеке пришлось денно и нощно молить Бога о выздоровлении ребенка. Молитвы и хороший уход сделали свое дело. Сосо выкарабкался и, быстро наверстав упущенное, снова стал лучшим учеником. Ему повысили содержание и как особо способному и прилежному ученику стали выдавать раз в год одежду.

И все же куда большее значение для развития будущего революционера сыграло не увеличение стипендии, а знакомство с братьями Ладо и Вано Кецховели, которые сыграли определенную роль в его идейном становлении. Их родственники были яркими представителями народовольческого движения, и они не только жили их интересами, но и оказывали определенное влияние на своих сверстников.

Ладо Кецховели с восхищением рассказывал о событиях 1893 года в Тифлисской духовной семинарии, когда недовольные порядками воспитанники подняли бунт и потребовали от администрации прекратить постоянные обыски и повальную слежку за семинаристами. Да, тогда руководство исключило из семинарии 87 самых активных участников забастовки, в том числе и Ладо, но память об их дерзком поступке навсегда осталась жить в мрачных стенах семинарии.

Так Сосо познакомился с первым революционным движением в России и с интересом стал читать о первых русских революционерах. Знакомясь с народовольцами, он не мог не задаться вопросом: что же заставило всех этих сытых и культурных людей так остро почувствовать свою вину перед живущим в нищете и страданиях народом и пойти в него искупать свою вину?

В Гори Сосо видел и обеспеченных и культурных людей, и тот самый народ, который так любили и идеализировали народники. Вот только вместо сострадания по отношению к нему он чаще видел брезгливость и высокомерие. Непонятно ему было и то, как те самые крестьяне, вековой мечтой которых была собственность на землю, могут привести к какой-то новой и куда более достойной для всех жизни. И, к его несказанному удивлению, народники видели в деревенской жизни, несмотря на всю ее нищету и грязь, какую-то неведомую ему идиллию, а в хитрых и изворотливых крестьянах — богобоязненный и богоизбранный народ.

И он, наверное, очень бы удивился, если бы узнал, что так оно и было на самом деле. Экономика русского села уже тогда носила в себе черты примитивного социализма. Еще в XV веке русские крестьяне создали общину, социальной целью которой было равенство. Община владела лесами и лугами, решала, что сеять, и даже после реформы 1861 года полученная крестьянами земля делилась всем миром в зависимости от величины и работоспособности семьи. И всей душой ненавидевшие западный капитализм с его трущобами и эксплуатацией народники были убеждены в том, что у России, в отличие от стран Востока и Запада, есть свой собственный путь развития, и на этом пути она может миновать стадию капитализма и перейти к социализму через крестьянскую общину.

Да, Маркс и Энгельс уже написали в «Коммунистическом манифесте» об «идиотизме деревенской жизни» и со своей установкой на рабочего и завод видели в помещике естественного врага, а в крестьянине — с его извечной мечтой о земельной собственности — врага потенциального. И тем не менее народники верили в то, что Россия сможет миновать западный капитализм и предначертание русского народа — разрешить социальный вопрос лучше и быстрее чем на Западе. И опирались они прежде всего на то, что русскому народу было совершенно чуждо понятие римского права о собственности.

Все эти заумные рассуждения о пути России не произвели на Сосо особого впечатления, и куда больший интерес у него вызвала жизнь, наверное, самого яркого представителя народничества Нечаева. Да, что там говорить, это была личность! Просидеть десять лет в страшном Алексеевском равелине и подчинить себе свою стражу способны не многие. А чего стоил нечаевский «Катехизис революционера» с многообещающим названием «Топор, или Народная расправа»! По своей сути, это было наставление для духовной жизни каждого, кто решил посвятить себя революции, и являло предельную форму революционного аскетического отрешения от мира.