Читаем без скачивания Неповторимое. Книга 6 - Валентин Варенников

А вот с началом перестройки и на съездах народных депутатов появилось много «пены». Выделялись две категории людей. Первая — это те, кто фактически уже открыто выступал против социалистического строя (хотя он закреплен Конституцией) и против КПСС. Они кричали о том, что 6-я статья Основного закона, закрепляющая партию в качестве основной направляющей и организующей силы в стране, должна быть изъята из Конституции. Все напоминало театр абсурда. На XIX конференции КПСС, как и на каждом пленуме ЦК, Горбачев и его соратники говорили: нам надо больше социализма; только под руководством партии мы сможем достигнуть цели, при этом плюрализм мнений и гласность должны развиваться в самой партии. А на заседаниях съезда народных депутатов Горбачев и иже с ним молчаливо соглашались со всеми антисоветчиками и антикоммунистами, которым, сидя в президиуме съезда, они преимущественно давали слово. И с трибуны съезда звучало: долой социализм, долой Советы, долой КПСС, да здравствует многопартийность и капитализм. Причем некоторые из «народных избранников» о капитализме говорили завуалированно, тогда как более откровенные вопрос ставили прямо: «Почему мы краснеем, когда говорим о капитализме?»

Другая категория людей — это открытые хулиганы и лица с неуравновешенной, мягко выражаясь, психикой. Им просто не нравилось все советское. Они примыкали к первой группе, хотя ни по своему интеллекту, ни по внутреннему содержанию не имели с ней ничего общего.

А первая группа, напомню, была четко организована в так называемую Межрегиональную депутатскую группу, антисоветскую по своим целям и программе действий. Хулиганствующие элементы (типа народного депутата Шаповаленко, который в годы Ельцина, кстати, был представителем президента РФ в одной из областей России, что не удивительно), как правило, «цеплялись» к наиболее порядочным и авторитетным депутатам-коммунистам, старались своим хамством и невежеством всячески их унизить и оскорбить, невзирая на возраст, заслуги и т. д. Особенно «неравнодушны» они были к генералам, тем более если кто-то из них был еще и Героем Советского Союза — делали все, чтобы опорочить героев, а вместе с ними и все Вооруженные Силы.

Им было ясно, как и любому, даже тупому человеку, что генералами становятся не сразу. Прежде они проходят тяжелый, часто боевой путь. На заре своей службы, как и все офицеры, они были лейтенантами, а некоторые — и солдатами. «Носила» их служба по всему свету. К примеру, мой младший сын (старший уволился в связи с событиями августа 91 года) родился в Заполярье и прожил там со мной почти пятнадцать лет. Став лейтенантом, он прошел суровую школу, служил во многих местах, от Калининграда (Прибалтийский военный округ) до Афганистана (где воевал 2 года), Туркестанского и Дальневосточного военных округов. В последнем служил вначале в центральной части Сахалина, затем — на Камчатке, сейчас — опять на Сахалине. Имеет три боевых ордена. Его судьба типична для многих наших офицеров. А ведь в офицерском корпусе есть те, кто является участником Великой Отечественной и других войн. Как же может повернуться у кого-то язык сказать в их адрес что-то оскорбительное?

Но так можно рассуждать в нормальном обществе. Но тогда благодаря Горбачеву — Яковлеву атмосфера уже была наэлектризована экстремизмом, национализмом, сепаратизмом и другими подобными «измами». Гласность и демократию многие восприняли как вседозволенность, считая, что можно говорить все, везде и сколько хочешь, не придерживаясь при этом не только норм культуры, но и справедливости. Кто этим воспользовался? Конечно, все эти распущенные, психически ненормальные и непорядочные люди, чисто случайно попавшие в народные депутаты.

Грустно вспоминать, но все те, кто стоял за Советы и социализм, за Советский Союз и КПСС, лишь робко оправдывались и как могли отбивались от этих выпадов. Однако их робость объяснялась не только тем, что они впервые попали в такую обстановку и им фактически не в чем оправдываться. Нет, они вынуждены были занимать такую позицию именно под давлением Горбачева и его окружения. Внушалась мысль: если мы подавим их (то есть эту антисоветскую мразь и хулиганствующих шизофреников), то из нашей гласности и демократии ничего не получится. «Надо дать им разговориться, — поучал Горбачев, — а потом уж будет видно». Вот и дали «разговориться», так что и сам Горбачев загремел со своего поста, но самое главное — не стало Советского Союза.

А ведь уже открытие Первого съезда предвещало нечто зловеще-трагичное. Открывать съезд было поручено народному депутату Орлову. Он поднялся на сцену Дворца съездов, вышел к середине стола президиума и, совершенно не обращая внимания на то, что происходит в зале, уселся на место председательствующего и стал что-то монотонно читать. Между тем одновременно из зала направился на центральную трибуну народный депутат от делегации Грузии для выступления. Орлов успел произнести всего две-три фразы, как грузинский депутат, не обращая на него внимания, начал рассказывать об известных трагических событиях 9 апреля 1989 года в Тбилиси, когда погибло 18 человек, хотя люди вышли на мирное гуляние (это «мирное гуляние» происходило в 2, 3 и 4 часа ночи). Депутат обвинил в этом армию и предложил почтить память погибших минутой молчания. Что и было сделано.

Грузинская группа народных депутатов добилась своей цели — она скомкала начало работы съезда, заявила о своей исключительности, бросила тень на Вооруженные Силы, ложно обвинив Закавказский военный округ в применении силы против мирного населения. Но главное — задала работе съезда характер антисоветский, антисоциалистический, антикоммунистический. А что же «председательствующий» Орлов? Вместо того, чтобы с появлением на центральной трибуне непрошеного оратора выключить микрофон и потребовать от нарушителя порядка вернуться на свое место и действовать в соответствии с регламентом, а вопрос грузинских депутатов самому председательствующему поставить перед съездом, Орлов действовал, как послушная кукла — что ему навязали, то он и выполнял. Как и весь съезд, выслушал оратора, как и все, встал почтить память погибших, как и оратор после минуты молчания, сказал: «прошу садиться», а затем продолжал читать то, что ему написали. Большинство депутатов были возмущены поступком грузинских депутатов, но не обостряли этот вопрос потому, что выступление было связано со смертью людей. Но еще больше были возмущены Орловым. Ну, разве с такими «бойцами» какой-нибудь цели достигнешь? Поручили бы открывать съезд одному из старейшин, тому же А. Д. Сахарову — трижды Герою Социалистического Труда. Даже он не допустил бы, чтобы съезд открывался таким базаром.

Во время первого съезда со мной был примечательный эпизод. Как-то во время перерыва ко мне подошла группа незнакомых мне, в основном молодых людей. Представившись, что они из телецентра, они затем сообщили, что к ним из Лондона прилетел английский генерал. Сейчас он в отставке, занимается историей и хотел бы повидаться и побеседовать с кем-нибудь из военных, который тоже, как и он, побывал в свое время в Германии. Видно, мои собеседники предварительно навели обо мне справки, потому что оказалось, что им известна моя биография. Они знали, где воевал я в годы Великой Отечественной войны и что участвовал в штурме Берлина. Знали и то, что по окончании войны я пять лет служил на территории Германии, а затем второй раз служил там в конце 60-х — начале 70-х годов. Я подтвердил, что их данные соответствуют действительности, заметив, что в принципе не возражаю против такой встречи. И мы договорились такое собеседование провести на следующий день в обеденный перерыв.

Генерал оказался в военной форме, и по всему было видно, что человек он заслуженный, однако симпатии не вызвал. Глаза у него не думающие, а бегающие (кстати, у Хрущева такие же), прямо в глаза не смотрит, постоянно суетится. В общем, о нем осталось весьма неприятное воспоминание. Нашу беседу снимали советские и английские телеоператоры. Я знал (точнее, чувствовал), что у них помимо обычной демагогии будет и главный вопрос, ради которого они затеяли эту встречу. Предчувствия меня не обманули. Вначале все шло ровно, плавно — говорили в основном о боях и взятии Берлина. Затем его интересовала длительная служба на территории Германии — как она сказалась на изучении народа, какие отношения сложились между немецким народом и советскими военнослужащими. В свою очередь я спросил генерала — какие отношения были у англичан с немцами в их зоне, припомнив некоторые неприятные для него факты. Беседа по времени шла к концу, а главного вопроса все еще не было. Я посмотрел на часы, давая понять, что пора бы уже и поблагодарить друг друга за беседу. И вдруг он «выстреливает» тот самый главный вопрос:

— А как вы смотрите на объединение двух Германий?