Читаем без скачивания Сквозь сон - Елена Асеева

От этого мощного сверкания у меня мгновенно зарябило в глазах, и вновь прострелила болью голова. Впрочем, я еще успел улечься на тахту, кажется, подсунуть под подушку левую руку, зажав ее угол в ладони и подумать, что мешать спиртное и снотворное было не лучшей идеей.

Еще раз или два я блямкнул веками, стараясь сообразить, что со мной происходит и почему на смену серо-бурому небу и сучковатой ветке с зеленой листвой пришло ослепительное бело-желтое сияние света, словно заглянувшего мне в лицо солнца. А потом свет также неожиданно сменился на плотную темноту, в которой я, кажется, утонул.

Глава третья

Темнота, черно-махровая такая, похоже, правила недолго. А может и долго, кто ж знает? И как это можно определить. С очевидностью, никак. Впрочем, когда она еще не прошла, а чуть поблекла, я внезапно стал ощущать себя целостным, живым. Вроде находясь в этой тьме, окончательно пробудился. Мне показалось, я даже стал озираться, стараясь понять, где нахожусь и что тут вообще забыл.

И тотчас, стоило мне немножко обвыкнуться, темнота сменила цвет с черного на серый, покрывшись сверху сетчатой тканью, по форме и рисунку напоминающей снежинку. И лишь я увидел снежинку, как моментально понял, что стою и притом четко смотрю вперед. Относительно, снежинки, представшей передо мной, она гляделась не ажурной, которую вырезали из бумаги, а была похожа на ледяной кристалл в виде звезды имеющей шесть лучей. Ее круглая середина была дополнительно графлена линиями, а сами лучи держали на кончиках еще более тонкие хвоинки. И каждая такая хвоинка в свою очередь завершалась яркой крохой света. И если снежинка, ее разлинованный центр, лучи и хвоинки переливались голубо-серебристым оттенком, то крохи света мерцали синими огоньками.

Как мне почудилось, немного погодя, эти мерцающие огоньки поддерживали определенный порядок подачи света. Вначале загорались огоньки, удаленные в отношении ко мне, и лишь на верхнем луче, степенно к ним присоединялись более близкие, неизменно спускаясь по часовой стрелке вниз. Время спустя, свершив, таким образом, круг, они вновь останавливали движение и сияние на верхнем луче.

Я смотрел, не отводя глаз на саму снежинку, и следил за движением огоньков, неожиданно для себя принявшись считать. Так, точно мой голос, подстраиваясь под танец огней, выбивал определенный ритм, переводя его в количественный порядок.

«Раз, два, три, четыре…» – повторял я, и как мне казалось, уже минутой спустя, опять начинал сначала. Этот головокружительный счет продолжался до тех пор, пока я не заметил, что поверхность снежинки перемещается ко мне, в частности к лицу, несколько сжимаясь в размерах. Будто подсчетом я ее приманил или только загипнотизировал.

Покрывало снежинки, зрительно колеблющееся, как при дуновении ветра, наконец, коснулось моего лица, и, пройдя насквозь кожу, мясцо, кости дернулось вверх, походу опутав мозг. Однозначно, я смог ощутить, как полотнище снежинки завернуло орган моей центральной нервной системы в кокон, а круглая середина (дополнительно графленая линиями) и вовсе впечаталась в заднюю поверхность моста и продолговатого мозга в задней черепной ямке, походу в сам мозжечок, несущий функции рефлекторной координации движения и распределения мышечного тонуса, а может чего-то еще, того, что поколь не выяснено учеными. Эт, почему я так сказал, оно как когда сформировалась данная оболочка, почувствовал жуткий холод. Вроде меня или мой мозг засунули в морозильную камеру, стараясь сохранить на более долгий срок, как душу, личность или только воспринимающую себя мысль.

В тот самый момент, когда возле моего мозга сформировался кокон, мерцающие огоньки внедрились в его нейроны, те самые электрически возбудимые клетки, которые призваны обрабатывать и передавать информацию, имеющие не только ядра (тело клетки), но и отростки. Наверно, потому как нейроны соприкоснулись с огнями, и тем впитали их в себя, на самой поверхности укутанного мозга проступил сетчато-ажурный рисунок снежинки, повторяющий нейронные связи, где отдельные лучи, хвоинки превратились в отростки.

Мгновенная и очень резкая боль пробила теперь все нейронные связи, отростки, линии снежинки, и видимо все тело. Так, что я, будучи в сознании сказал бы, судорожно дернулись мои конечности, и зябь боли прошлась внутри позвоночника.

Может, так и было на самом деле, но я и прежде не ощущал собственного тела, а когда мозг укрыла сетчатая оболочка, ни в чем не стал уверен. Вместе с тем, я все же почувствовал, как не то, чтобы просто мозг, а именно сомкнутое в оболочку вещество вздрогнуло, передавая электрический разряд нейронам (сменившим огоньки на поверхности снежинки) и вязкий поток плеснулся куда-то вперед, в черно-матовое пространство, схожее с ночным небом. Впрочем, в котором практически полностью отсутствовало мерцание, движение звезд или в целом небесных тел.

Мой полет, того самого, что составляло взаимосвязанные нервные клетки и их отростки, впитавшихся в полотно снежинки, происходил столь стремительно, что я едва заметил, как внезапно и, одновременно, болезненно воткнулся в сияющую радужными переливами овальную массу, покрытую глубокими бороздами и извилинами. Казалось нарисовавшееся тело, изнутри едва подсвечивают сами морщинки, ложбинки, пролегшие по всей поверхности, особенно густо пуская насыщенный алый цвет в местах стыка извилин.

Лишь немного погодя я понял, что вижу перед собой подобный мне мозг, точно разгоревшийся в яркости маяк, противоположный моим голубым огням-нейронам. И тотчас испытал острую боль, потому как резко вошел, вплыл в само полотнище связей, зараз дернув ногами, руками и ощутив зябь боли в позвоночнике. А после тянущее состояние в голове, которое вроде повлекло за собой веки. Так, что открыв их, я увидел над собой далекую синь небосвода, прикрытую слева кривой ветвью дерева, на которой росли продолговато-заостренные листочки, снизу смотрящиеся тускло-зелеными.

Это было высокое дерево с округлой кроной и свисающими вниз тонкими ветвями. Кору ствола вишнево-коричневую покрывало множество неровных трещин, а сама она растрескалась на толстые пластинки. Всем своим видом дерево напоминало березу, так любимую и почитаемую жителями моей страны. Лишь необычный цвет его ствола да местами черные трещины указывали на какой-то незнакомый мне сорт, а может даже и сам вид.

Легкий ветерок, едва коснувшись зеленых, гладких листочков, секундой спустя огладил мое лицо, кинув на щеку плоский, длинный лист притаившегося возле головы куста пырея. Ветер, как и само растение, были такими теплыми, нежными, будто перегревшиеся на солнце. Впрочем, в аромате, принесенном ветром, ощущалась свежесть, сохранившаяся от недавно прошедшего дождя, а что верней напитанная духом расположившегося совсем близко водоема: озера, пруда или реки.

Тишина, весь тот срок сопровождающая меня, сейчас мгновенно сменилась на множество звуков. Не только быстрый стрекот сороки и вторящий ему с разных сторон беспокойный тек-тив воробьев, но и совсем близкий чуть поскрипывающий треск кузнечика, будто взыгравшего на хорошо настроенных струнах своей скрипки. А потом до моего слуха донесся слегка воспринимаемый окрик, в котором я расслышал знакомое имя, Виклина.

И как только я уловил, распознал или осознал это имя, владевшее моими мыслями последнее время, как и та, что его носила, резко поднявшись, сел.

Сел.

Потому как до этого момента лежал, и смотрел на небосвод и ветку дерева его прикрывающую слева.

И вот только когда сел, я попытался осмыслить происходящее. Не только изменение самой обстановки, исчезновение квартиры и моей комнаты, но и смену зимнего времени года на летний период.

А взгляд мой уже исследовал местность, представшую как раз перед ним. Это была пересеченная небольшими оврагами и невысокими вытянутыми кряжами равнина, поросшая высоким разнотравьем так, что порой в зелени трав просматривались большущие голубые, белые, фиолетовые полянки луговых цветов. Покрытые столь мне привычными дубами, липами, березами и даже кленами, длинные с крутыми склонами ложбинки, разрезали равнину в основном в поперечном направлении, порой врезаясь в возвышенности, у которых очертания вершин, как и самих склонов, обрисовывались плавными, ровными линиями. Зелень травы по мере удаления от более возвышенного места, где я сидел, похоже, усиливала яркость и на самом горизонте входила, или всего-навсего смешивалась с тонкой ниткой лазурной реки, и вовсе оттеночным пятном сходясь с небосводом. На всем пространстве равнины, что раскинулась передо мной, как и видимо справа, слева не просматривалось каких-либо построек, технических объектов, линий электропередач. А огромный желто-белый, будто лощенный диск солнца нависал над линией горизонта сравнительно низко, касаясь лазурной поверхности реки своим нижним краешком, толь восходя на небесный купол, толь наоборот собираясь его покинуть.