Читаем без скачивания Ефремовы. Без ретуши - Федор Раззаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другое дело, что Высоцкому в марте 53-го было 15 лет, а Ефремову на десять лет больше. Но думали они тогда одинаково. Впрочем, они и потом будут двигаться в русле единомыслия, но уже противоположного характера — как антисталинисты. При этом Ефремов будет иметь в кармане билет члена КПСС, а Высоцкий так и останется беспартийным. Но Сталина они будут ненавидеть одинаково, в духе заложенного Хрущевым шестидесятничества. Но не будем забегать вперед.
В 1954 году в ЦДТ пришел новый режиссер — Анатолий Эфрос. И тут же взялся ставить пьесу В. Розова «В добрый час!», которая спустя два года будет экранизирована Виктором Эйсымонтом на Киностудии имени Горького. Как написал в своем отклике на спектакль Н. Погодин[2]:
«В этой пьесе и в этом спектакле перед зрителем предстает живая, неотразимая современность. Когда смотришь спектакль, то все время радуешься тому, как автор, а вместе с ним и актеры сумели передать эту бездну жизненности, жизненности, схваченной во множестве точных черт, жизненности, дорогой нам, потому что она до конца правдива и, значит, поучительна. Слово это обычно отпугивает нас от книг и пьес, как отпугивало во все времена и эпохи читателей и зрителей. Поучительно — часто значит скучно. Но в пьесе «В добрый час!» нет ни одного резонерского места, и в спектакле нет ни одной скучной минуты. И если пьеса эта поучительна и педагогична, то лишь постольку, поскольку поучительно и педагогично всякое глубокое, умное, сильное художественное произведение…
Большое искусство писать пьесу, между прочим, состоит в том, чтоб зритель не только не чувствовал ее тенденции, но и не замечал самой пьесы с ее ходами, нитями, узлами. Мне думается, что у автора много тенденций, потому что пьеса зовет к большим раздумьям о людских отношениях в семье, в делах дружбы, любви, отношениях поколений и о многом другом, чем поучительна наша жизнь. Но раздумья эти — светлые, от которых радостно жить. А причина этой большой радости от спектакля состоит в том, что автор и театр смело и поэтично выделили из жизни черты нового, составляющего гордость и достоинство советских людей».
В этом спектакле Ефремов исполнил одну из главных ролей — Алексея, который приехал из Сибири к своей московской родне, чтобы поступить в институт. Вот как написал об этой его роли в «Московском комсомольце» 22 января 1955 года Ю. Волгин:
«Артист О. Ефремов вводит своего героя, племянника Авериных Алексея, в первый раз в дом Авериных просто, без излишних восторгов, какие, возможно, были бы и уместны в поведении юноши, добравшегося, наконец, до близкого ему дома после шести суток езды. Скромно, но уверенно, проходит по комнате Алексей — Ефремов, и твердо взвешивает все за и против в первом недоразумении с Анастасией Ефремовной, выражающей сомнение в надобности приезда к ним гостя, сразу находит правильный — не высокомерный и в то же время достаточно «взрослый» — тон в отношениях с Андреем, во многом отставшим от своего нового приятеля в жизненном опыте.
Алексею не доставалось все так легко, как Андрею, жившему под крылышком не в меру заботливой матери. На плечи Алексея после гибели на фронте отца легла значительная часть заботы о семье.
Черты волевого характера юноши, не всегда легко, но твердо и уверенно делающего первые шаги в жизни, нашли образное отражение в игре О. Ефремова. Сдержанная, скромная по внешнему рисунку манера игры артиста как нельзя лучше выражает облик сибирского паренька Алексея…»
В других ролях были заняты: В. Заливин (Андрей Аверин), М. Нейман (Петр Иванович Аверин), Л. Чернышева (Анастасия Ефремовна Аверина; эту же роль она исполнит и в фильме), Г. Печников (Аркадий Аверин), А. Елисеева (Маша, возлюбленная Аркадия), О. Анофриев (Вадим Развалов; эту же роль он исполнит и в фильме), Л. Дуров (Афанасий, друг Алексея).
Кстати, Лев Дуров пришел в ЦДТ в том же 54-м. Вот как об этом вспоминает все тот же Г. Печников:
«Вот поступил в труппу Лев Дуров. Сначала пытался втиснуться в нашу с Олегом пару, потом отошел. А годами позже признался: «Вы с Олегом так дружили, что я из зависти пытался вас поссорить! Но не вышло». Надо отдать должное, поссориться с Олегом было не так просто. Он был необидчив, совершенно немнителен. Ну а мне для него ничего было не жалко, из-за чего же ссориться? Помню, мы с ним по очереди играли рабочего Николая в пьесе «Романтики». Но роль эта так подходила Олегу, что я ему ее совсем отдал. А себе попросил у режиссера бессловесную роль вахтера. Надел фуражку, приклеил усы — все как у дяди Мити из нашего подъезда. В итоге мой маленький выход стал неожиданно срывать аплодисменты. От ревнивого к успеху Олега это не укрылось, и он говорит: «Давай по очереди: то ты вахтера играешь, а я Николая, то наоборот».
Ну да, Олег был тщеславен, конечно, как и любой актер. Помню, уже много лет спустя мы ехали в машине втроем со Смоктуновским. И тот говорил Ефремову: «Ты, Олег, — лучший артист России!» Ефремов насторожился: «А как же ты, Кеша?» Смоктуновский развел руками: «Ну, я… Я — это вообще уже космос!» Вот тогда, помню, Ефремов разозлился, аж желваки заиграли. Так было всегда, когда он приходил в ярость. Помню, когда в Центральном детском театре его вводили в спектакль «Горе от ума» на роль Молчалина. И режиссер, Мария Кнебель, деликатно, немного краснея, говорила ему на репетиции: «Понимаете, Олег… Вот эта сцена с Лизой… Понимаете, вам тут немного… немного не хватает мужского начала». Он покраснел от злости да как жахнет кулаком по столу: «Зато есть конец!» Режиссер сразу смутилась: «Дальше, дальше!»
Вообще, шутки у Олега были смелые, порой — просто мальчишеские выходки. Однажды придумал себе в штаны положить спринцовку с водой. И вот сидим в гостях, чинно, благородно, и вдруг Олег: «Ой, я так хочу в туалет, уже нет сил терпеть!» И прыснул водой. Гости в шоке! В другой раз он пустил в ход свою спринцовку, встретив в туалете одного актера, который вечно с ним ругался. Слово за слово, стали препираться, ну Олег его и обдал струей. Того актера не сразу удалось успокоить и убедить, что это была вода…»
А вот что вспоминает о тех годах другой приятель Ефремова — друг его детства Н. Якушин: «По выходным Олег приходил ко мне — я уже жил отдельно от родителей. У меня он мог расслабиться, отдохнуть от театральных разговоров. Мы играли в шахматы, а то и в карты. Когда не было денег, на кон ставилась какая-нибудь книга. Олег садился играть, считая, что ни в коем случае не проиграет. А когда это все-таки случалось, он страшно огорчался. Один раз в сердцах оставил такую надпись на проигранном томике (это был сборник американских новелл): «Чтоб ты подавился этой книгой!» Ну а когда деньги у нас появлялись, мы с Олегом шли в Сандуны, стоившие аж шесть рублей за посещение. Там были хорошие банщики. Уже тогда Олег следил за собой, как и положено артисту: делал не только маникюр, но и педикюр. Иногда мы могли зайти и в пивную, выпить по сто граммов. Там встречалась интереснейшая публика, фронтовики, и Олег любил расспрашивать их о жизни. Этот опыт позже помогал ему правдоподобнее играть свои роли…»
