Читаем без скачивания ДУ/РА - Диана Килина

Вот так было всегда, с тех пор, как Оля с Игорем уехали и Лазарев передал бразды правления Тимуру. Нет, он не плохой начальник, в плане ведения дел – ответственный и дисциплинированный. Но слишком строгий. Из всего штата, с ним общается только Стасик. Ну, и я по долгу службы.

Иногда мне кажется, что Агеева просто боятся. Ему бы какой-нибудь корпоратив организовать, выпить с коллективом, в баньку сходить-расслабиться. Мужики это любят, частенько слышу, как они обсуждают свои походы по клубам и боулингам. Но нет, вместо этого он дерет с них три шкуры, пока они работают и не поощряет, когда те успешно сдают дела.

– Я позвонил в сервис, – голос Тимура буквально ворвался в мои мысли, и я вздрогнула, – Твоя машина будет готова завтра вечером.

– Угу, – промычала я, поднимаясь на ноги, – Сколько?

– Проведем, как служебные расходы, – он пожал плечами и, обогнав меня, направился к лифту.

Удивленно моргнув, я побежала за ним и чуть не влетела в его спину, когда Агеев резко остановился.

– Тимур Маратович, не надо, как служебные. Я заплачу.

Он вошел в раскрывающиеся двери – естественно, не пропустив меня вперед – и хмыкнул.

– Богатенькая, что ли? – издевка в его голосе моментально напомнила мне про соль, которую он, судя по всему, давненько не отведывал в бодрящем черном.

– Я заплачу, – рыкнув, я отвернулась.

Снова это дурацкое хмыканье, которое раздражает донельзя. Тихий гул поднимающейся кабины, ровное дыхание Агеева и скрип моих зубов, когда я сжала челюсти от злости.

Тимур

Тихий писк телефона вывел меня из раздумий, и я не глядя снял трубку:

– Что?

– Тимур Маратович, на связи Андрей Стариков, – пропела Илона фальшиво-вежливым голосом.

Я сразу же вспомнил подслушанный мною разговор в столовой и градус моей раздражительности подскочил на новый уровень.

Ишь, какая. «Ни за что в жизни». Тоже мне, красавица нашлась. Да будь она последней женщиной на планете, я б на нее не посмотрел. И плевать, что человечество бы вымерло.

Ни за что. Да у меня на нее даже не встанет.

– Тимур Маратович?

– Соединяй, – я откинулся на кресле и поморщился от щелчка в трубке.

– Агеев, вы там совсем в своем агентстве охренели? – рявкнул без приветствий мой бывший коллега, – Вы почему мне Астахова сдали с переломом руки?

– Ты у него спроси, Стариков.

– Он молчит, падла. А мне что в отчете прикажешь писать? С меня же спросят – как нашел, кто нашел, как доставили в участок и почему с травмами при задержании.

– Андрюх, ну напишите, что упал неудачно при попытке побега, – я закрыл глаза и мой голос прозвучал на удивление устало, – Пусть спасибо скажут, что не пристрелили. Между прочим, один из моих ребят до сих пор в больнице.

В трубке раздался глубокий вздох, а потом Стариков немного понизил голос:

– Как он?

– Жить будет, – отрезал я, – Пуля навылет прошла, но задела там что-то. И кровищи в служебной машине было море.

– Он хоть в сознании?

– Да куда он денется.

– Ладно, что-нибудь придумаю, – на том конце провода послышалась возня и шорох бумаг, – Ты сам-то как? Не думаешь вернуться в отдел?

– Нет, однозначно нет, – я нахмурился, припоминая работу в убойном и для утвердительности покачал головой, да только Андрюха этого не может видеть.

– Ну, дело твое, хотя тебя ждут сами-знаешь-кто, – понизив голос, многозначительно сказал он и я живо представил, как он возводит глаза к потолку.

Да, есть имена и фамилии, которые всуе не упоминают, дабы не накликать чего-нибудь там.

– Ты зайди в отделение с бумагами, чтобы мы оформили.

– Зайду. Могу сегодня, после четырех заскочить.

– Отлично, я маякну дежурному, чтобы он тебя пропустил.

– Договорились.

Вернув трубку на место я помедитировал на телефон и снова поднял ее.

– Илона, принеси мне кофе и подготовь бумаги по делу Астахова. В четыре я отъеду.

– Хорошо, Тимур Маратович.

Сама вежливость, блин.

Уставившись в монитор, я проверил почту и сделал несколько заметок в блокноте. Обычно все клиенты проходят через Илону, но иногда я разбирал предварительные дела сам. По мелочи, то там, то сям. Официально через фирму ведутся только большие заказы, прибыльные. Но бывает, что кто-то ищет пропавшего дальнего родственника, или первую любовь. Короче, иногда я добрый и выполняю роль «Жди меня».

И да, я верю в карму.

Хотя, признаюсь вам честно. Когда Ольга с Игорем вернулись в Питер, и я привез Илону на встречу с сестрой… В этом было что-то такое мощное и необъяснимое, что описать словами это просто невозможно.

Тогда мы с Лазарем даже не решались подойти к ним, потому что они так сильно вцепились друг в друга и просто… Просто не отпускали. С полчаса точно. Вытирали слезы с щек, что-то неразборчиво бормотали и даже у меня глаза были непривычно влажными. Они держались за руку еще два часа, что мы с другом терпеливо наблюдали с террасы дома, и просто молча смотрели друг на друга, словно им и не нужны были слова. И у обеих по лицу градом катились слезы.

Я не верил во всю эту затею с поисками Илоны. Думал, что за десять лет она бы давным-давно нашла сестру. Думал, что она опустила руки или попросту выбросила из головы тот факт, что у нее была Ольга.

Но нет. Она не забыла. Она помнила. И кто я такой, чтобы судить ее?

Тихий стук в дверь, затем в проеме появляется Илона. Ставит чашку на мой стол и протягивает мне папку с отчетом, натянуто улыбаясь.

– Спасибо, – пробормотал я.

Романова удивленно моргнула и даже отступила на шаг. Я нахмурился такой реакции и кивнул на дверь.

– Можешь идти.

Девушка удалилась с выражением растерянности на лице и, впервые за год, тихо прикрыла за собой дверь, а не хлопнула ей так, что с потолка штукатурка посыпалась. Теперь я удивленно заморгал ей вслед, а потом просто пожал плечами и выпил свой кофе.

Сделав несколько звонков, взял папку с документами, выключил компьютер. Мельком взглянул в окно на Невский и вышел из кабинета. Подойдя к стойке, посмотрел на Романову.

– Дай ручку и бумагу.

Она послушно протянула мне то, что я попросил. Набросав неровным почерком адрес сервиса и стоимость ремонта ее машины, я протянул квадратный листок для заметок ей, коротко кивнул и пошел к лифту.

До отделения добирался почти полтора часа – спасибо пробкам. Я итак был на взводе из-за идиотов-градостроителей, благодаря которым некоторые улочки были узкими; и дебилов-водителей, которым лучше бы на метро ездить, так еще и дежурный целых семь минут не мог понять, кто я и по чью душу пришел.

– Стариков, меняйте штат. У вас в дежурке одни идиоты сидят, – выпалил, едва вошел в кабинет бывшего коллеги.

– Но-но, Агеев. Ты полегче, нормальные у нас ребята. Зеленые просто, – тот рассмеялся и встал со стула, протягивая мне руку.

Я пожал ее и плюхнулся в кресло, а потом уставился на кофеварку, что стояла на тумбочке у дальней стены. Стариков уловил мою мысль и направился к аппарату. Через две минуты тот тихонько зашипел и начал по капле выдавать черный кофе.

– Вот видишь, – я невольно усмехнулся, глядя на его действия, – Поэтому я не хочу возвращаться.

Андрей снова захохотал, и сквозь смех изрек:

– Да, кофе Илоночки – это что-то. Я тебя понимаю.

Вот почему ее все называют уменьшительно-ласкательным? Один я что ли вижу монстра за миловидным личиком?

Поглядев отчет и сверив бумаги, мы с Андрюхой выпили по кружке бодрящего, а затем я отправился восвояси. Стариков никогда не заострял внимание на том, что я не могу находиться в отделении больше пятнадцати-двадцати минут и всегда быстро ретируюсь.

Не люблю эти голубые стены, этот большой Т-образный стол, покрытый темным лаком, словно из прошлого века (впрочем, так оно и есть), портрет с тем-самым, который глядит на тебя тяжелым взглядом со стены. Мне даже кажется, что он следит за тобой, когда ты перемещаешься по помещению.

Жуть, в общем.

Я с содроганием вспоминаю работу в убойном. Постоянное ощущение беспомощности; того, что у тебя связаны руки. Желание изменить ситуацию, исправить ее и помочь людям, которое смешивается с дерьмом, едва ты сталкиваешься с реальностью. Даже в Чечне было легче. Война была простой и понятной – бей или умри. Взрывай, ломай, разрушай или разрушат и уничтожат тебя. Война была на уровне инстинкта – выживает сильнейший. Просто, как пять копеек.

Но на гражданке… Я видел такие ужасы там, в сорокаградусной жаре. Я видел, как разрывает людей на куски в буквальном смысле, я видел выпотрошенные кишки, изнасилованных женщин и детей – и все это померкло, когда я пришел на службу в милицию. Я думал, что война превращает людей в зверей.

Но я ошибался. Власть и деньги делает людей дикими и беспощадными. Безнаказанность пробуждает в них самое низменное и жестокое. Равнодушие убивает все зачатки человечности и стирает в пыль то, что делает нас людьми.