Читаем без скачивания Сквозь дым летучий - Александр Барков

У опушки леса на ближнем перевязочном пункте главный медицинский инспектор 2-й Западной армии Гангарт еще раз тщательно осмотрел рану, почистил ее, вынул «малый осколок» кости и перевязал.

– Везти князя в лазарет! В Москву! – наказал Гангарт.

Придя в сознание после операции, Багратион попросил приподнять его. В последний раз он осмотрел поле боя, стоящих поблизости конногвардейцев и вновь поинтересовался:

– Как на позиции? Как солдаты?

– Стоят насмерть! – твердо прозвучало в ответ.

Заметив поблизости адъютанта Барклая-де-Толли Левенштерна, князь поманил его к себе и дрогнувшим голосом прошептал:

– Голубчик! Передайте генералу Барклаю: участь армии и ее спасение зависит теперь от него. До сих пор идет все хорошо, но пусть он следит за моей армией...

Не в силах превозмочь ужасную боль, полководец глухо застонал. И этот глухой стон как бы вернул его на грешную землю. Вскоре он вновь потерял сознание...

Восьмая атака на флеши. Свист пуль. Надрывный, несмолкающий гул.

Казалось, нет на свете такой силы, которая может устоять перед неудержимой лавиной французов. Еще каких-нибудь пять-десять минут боя – и русские падут костьми и будут разгромлены...

В эти отчаянные минуты сражения, когда Багратион и начальник его штаба Э. Ф. Сен-При пали с коней со смертельными ранами, генерал-майор Александр Тучков – Тучков 4-й – со знаменем в руках повел свои полки на, французов. Враг опрокинут и смят. Однако и сам Тучков не уцелел в жаркой, вихревой схватке: он пал на поле брани смертью героя.

Солдаты русские закручинились было, но тут вперед выдвинулся командир 3-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Коновницын с Измайловским полком.

– Братцы! – крикнул он, строя солдат в шахматное каре. – За нами Москва! Ни шагу назад!

Коновницын возглавил войска в роковой момент боя и отвел их за гребень Семеновского оврага, на вторую линию обороны, где сосредоточились сильные батареи.

Кавалерия неприятеля была встречена картечью и рассеяна. Воспользовавшись паникой в стане врага, измайловские гренадеры окружили всадников, окованных в латы, и повергли их наземь штыками.

Верный соратник Багратиона, дежурный генерал 2-й армии С.И. Маевский так скупо и четко поминал яростные атаки противника на флеши: «26 августа здесь развернулся весь ад! Бедный наш угол, или левый фланг, составивший треугольник позиции, сосредоточил на себе все выстрелы французской армии. Багратион правду сказал, что здесь... трусу места бы не было».

На протяжении всей битвы Кутузов находился на командном пункте. Он неотлучно следил за ходом боевых событий, и ничто – ни гром орудий, ни пламя яростного огня, ни рвущиеся поблизости ядра – не могли поколебать его воли и мужества. Адъютанты и вестовые скакали к нему с позиций с донесениями. Один из них принес особо горестное известие:

– Ваше сиятельство, – тяжело дыша, глухими, срывающимся, подавленным голосом доложил он, – князь Багратион ранен. Горесть в войсках...

– Неужели? Господи! – глубоко обеспокоился главнокомандующий. – Куда ранен?

– В ногу, ваше сиятельство.

– Опасно?

– Не могу знать, ваше сиятельство. Повреждена кость...

– Голубчик, князю надобно срочно оказать помощь. Нельзя забывать, что жизнь его, как никого другого, дорога России. Передайте от меня лично медикам, чтобы они употребили все свое искусство к скорейшему излечению князя. Ибо нас с ним ждут впереди горячие неотложные дела...

– Толь! – после глубокого раздумья промолвил Кутузов.

– Что прикажете, ваше сиятельство! – тотчас же отозвался стройный, щеголеватый генерал-квартирмейстер.

– Моим именем передайте Дмитрию Сергеевичу Дохтурову, чтобы он принял команду над флешами вместо князя Петра.

Фельдмаршал недаром остановил свой выбор на умудренном боевым опытом корпусном генерале Дохтурове, скромном и храбром командире, прославившемся недавно при героической обороне Смоленска.

Кутузов собственноручно написал карандашом предписание генералу Дохтурову принять на себя командование:

«26 августа.

Господину генералу Дохтурову,

Хотя и поехал принц Вюртембергский на левый фланг, но, несмотря на то, имеете вы честь командовать всем левым крылом нашей армии и принц Вютембергский подчинен вам. Рекомендую вам держаться до тех пор, пока от меня не воспоследует повеление к отступлению.

Кн. Г.-Кутузов».

Адъютант, взяв предписание, тотчас же ускакал.

Начальник штаба 1-й Западной армии, один из видных и опытнейших русских генералов Ермолов, вместе с начальником артиллерии той же армии Кутайсовым узнали, что солдаты батареи Раевского на левом фланге отступили. Испросив разрешения у главнокомандующего, они возглавили войска в критические минуты сражения. Генералы смело повернули солдат лицом к неприятелю, повели бой в штыки и отбили у врага батарею. В этой яростной и блестящей контратаке был пленен французский генерал Бонами.

Генерал Дохтуров по приказу Кутузова заступил на левое крыло армии, заняв место князя Багратиона.

С той минуты Дохтуров, казалось, стал еще более напорист, решителен и вездесущ. Его видели в тех местах битвы, где нависала смертельная опасность. Под генералом убили одного коня, однако он тут же пересел на другого... Но и другого коня вскоре сразил осколок ядра. А генерал, хранимый своим ангелом, остался невредим.

В самой гуще сражения он стойко отражал шквал атак неприятеля, вдохновляя личным примером солдат:

– Ни шагу назад!

Когда битва закончилась, Дохтуров перекрестился и молвил по праву:

– Пред нами дрогнул и отступил грозный враг! Воины проявили чудеса героизма! Полагаю, что Бородино осталось за нами...

Меж тем Багратиона подняли с земли, бережно положили на телегу и на лошадях отправили в первопрестольную столицу.

Доблестные защитники флешей, испив до дна горькую чашу сражения, в шесть утра 27 августа по приказу Кутузова оставили дымящиеся разрушенные укрепления и отошли к Большой Смоленской дороге...

Покинув армию, тяжело раненный Багратион продолжал думать о боевых соратниках: «В сей день... войско русское показало совершенную неустрашимость и неслыханную храбрость от генерала до солдата. Неприятель видел и узнал, что русские воины, горящие истинною к... Отечеству любовию, бесстрашно все готовы пролить кровь, защищая... Отечество. День сей пребудет и в предбудущие времена заменит редким героизмом русских воинов».

В предписании на имя дежурного князь приказал собрать списки отличившихся в боях 24–26 августа и представить их в штаб фельдмаршала Кутузова для награждения. Об этом свидетельствуют скупые строки рапорта самого П. И. Багратиона М. И. Кутузову.

«№ 745

1 сентября 1812 года Москва.

Ваша светлость были очевидным свидетелем того мужественного и неустрашимого геройства, с каковым в 24-й и 26-й день августа войска вверенной мне 2-й Западной армии до отчаяния дрались с неприятелем. Беспримерный сей подвиг, ознаменованный ранами весьма многих сподвижников, заслуживает по всей справедливости награды. Я, пользуясь властью всевысочайше присвоенного звания главнокомандующего, наградив теперь чинами и знаками отличия находившихся при мне и в глазах моих особенно отличившихся, имею честь препроводить при сем именной об них список, равно и другой таковым же, лично при мне отличившимся, награждение коих зависит от всевысочайшей воли; покорнейше прошу вашу светлость об утверждении награды мною по всей справедливости сделанной, как и о награждениях других в списке показанных, употребить ваше ходатайство у всевысочайшего престола. А как о прочих отличившихся по армии высочайше мне вверенной не мог я, за отъездом моим для излечения раны, собрать подробных сведений, то долгом поставляю покорнейше просить вашей светлости о награждении и сих сделать ваше рассмотрение.

Генерал от инфантерии Багратион».

Печаль солдат была бы неутешной, если бы кто-нибудь осмелился молвить, что уже не суждено им более увидеть своего любимого генерала на вороном коне.

Подбадривая друг друга в пути, солдаты, несмотря на отступление и усталость, затянули песню, сложенную здесь же у бивачного огня:

Тщетны Россам все препоны,

Уж таков судьбы закон:

Есть у нас Багратионы —

Будет бит Наполеон.

Подвиг Багратиона в Отечественной войне заключался также и в том, что когда 22 июля соединились две русские армии под древним Смоленском, порушив тем самым генеральный стратегический план Наполеона разбить их поодиночке, встал коварный вопрос: к кому из главнокомандующих перейдет начальство над ними? Причем на этот счет не было высказано никакого высочайшего повеления.