Читаем без скачивания Старые тетради - Владимир Невский

– Собираемся, – приказал я, когда мы отыграли половину программы, – у нас сегодня концерт. В деревне. Согласны?

– Согласны, – парни принялись чехлить инструменты.

– А ты? – я повернулся к Крошке, и только сейчас заметил в её глазах дикую усталость и боль. Она молчала.

– Сможешь?

– Смогу, – тихо, и как-то не уверенно ответила она.

Договорились, что парни подъедут в деревню через пару часов на нашем микроавтобусе. Я ж тем временем подготовлю сцену. Не прощаясь, я вскочил в седло мотоцикла и рванул обратно. На этот раз даже не подвёз Крошку до дома, что до этого было всегда.

Концерт прошел с большим успехом. Вот удивились все местные. Я и Крошка поймали волну, и пели не хуже признанных звёзд. Я чувствовал, что девочка сильно волнуется. Мне бы подержать её, взглянуть лишний раз, подмигнуть. Но я смотрел только в зал, где видел только одного человека. Стелла была белее снега. Каждая песня, каждое слово, каждое гитарное соло, приносили ей душевные раны. Она была на грани истерики, наверняка, держалась из последних сил. Но я продолжал, ослеплённый своей обидой, своим эгоизмом. И Крошка мне в этом помогала. Тексты, написанные мной, символизировавшие Стелу, выставляли её в не очень приятном свете. Короче, получалась, что жертва я, а девушка – коварное и бессердечное создание. Крошка справилась отлично.

А я и не догадывался, сколько душевных сил ей понадобилось на это. После концерта я чувствовал себя опустошенным. Во мне не осталось ни капельки силы. Потому я и не сопротивлялся, когда парни решили отметить наш успех. Пожарить шашлыки и встретить рассвет на речке. Настроение моё кардинально изменилось. Я словно выплеснул со сцены весь негатив и злость. Осталось только усталость и грусть. Люблю смотреть на огонь. Наверное, я не достиг того, чего хотел. Я так и не увидел слёзы на лице Стеллы. Но я не остановлюсь на этом. Уже сейчас в голове рождаются новые мотивы и свежие стихи. И они будут ещё лучше. Я не заметил, как уснул, как меня заботливо укрыли пледом. Проспал до самого утра, когда солнышко уже разогрелось, и мне стало жарко. У потухшего костра сидела Крошка, положив голову на колени согнутых ног, и не спускающая взгляда с медленного течения реки. Она почувствовала, как я проснулся, но не сменила позу. Просто тихо попросила:

– Отвези меня домой.

Я спустился к речке и умылся еще холодной водой.

– Ты любишь её?

Я вздрогнул, вопрос застал меня врасплох.

– Кого?

– Ту, на которую ты всё время смотрел.

Боже, только невинная душа, в свои шестнадцать лет, могла вот просто так задать сложный риторический вопрос. Чистая, наивная, не вкусившая ни измены, ни боли расставания, ни любви, в конце концов. Ничего я ей не ответил. Кажется, только сегодня она вступает во взрослую жизнь, и такой горький пример ей пойдёт не на пользу. А может наоборот. Она всё сама поймёт.

Целую неделю я безвылазно сидел в общежитие. Мне никого не хотелось видеть. Никого, кроме Стеллы. Почему-то я ждал её прихода, каждый вечер надеялся и ждал. Но она не пришла. Николай вот приехал. Я угостил его кофе.

– Шеф вернулся из города. Инструменты выбил. Новенькие, отличные. Узнал о нашем концерте. Рассердился – жуть.

Я просто пожал плечами, мне было всё равно.

– А потом ничего, отмяк. – Продолжил Коля, – и теперь решено устроить концерт уже в райцентре. И масштаб другой, и размах покруче.

– Хорошо, – новость и правда приятно ласкала самолюбие.

– А Марина уходит из группы.

– Какая Марина? – я не сразу понял о ком речь. – Почему уходит?

– А ты не догадываешься?

– Нет. – Искренне ответил я.

– Она же любит тебя.

Я был просто шокирован такой новостью. Любит? Крошка любит меня? Это совсем не радовало, но и не огорчало. Равнодушно я воспринял это, что раньше за собой такое не замечал. Прошло мимо моего сознания. Да какое там серьёзное чувство в столь юном возрасте. Так, увлечение, не долговечное, мимолётное. Скоро пройдёт, и забудется как плохой сон.

В райцентр мы поехали вместе. И я, по привычке заехал за Крошкой. Посигналил, и она тут же вышла. Словно ждала, хотя договорённости на сегодняшний день не было.

– Ты решила уйти?

– Да. – Она старательно прятала взгляд, да и я не настраивался в гляделки играть.

– У меня к тебе только одна просьба. Ещё один концерт, и всё.

И тут она всё же посмотрела в мои глаза. Ну, нужна она, необходима, для концерта. Нужна напарница, тексты написаны монологами.

– Что всё?

– Уйдешь.

Она молчала. Долго молчала, я уж начал терять терпение.

– Хорошо, – согласилась она, – в последний раз.

А мне больше и не надо было. Я просто шестым чувством знал, что ещё один концерт Стелла не выдержит. Проснется всё-таки в её сердечке чувство ко мне. Поймёт она, что моя любовь стоит того, чтобы наплевать на прошлое, на пересуды односельчан, да на всё на свете.

И вот снова мы на сцене. И снова полон зал. Опять звучит музыка, горят огоньки. И я снова смотрю в зал. Как прежде вижу только одного человека, одного зрителя, одного слушателя. Ради которого я и затеял всё это. Я вижу её глаза. Близко вижу, хотя она в центре зала. Я даже замечаю капельки слезинок в уголках её глаз. Она готова заплакать! Она готова! Еще одна песня – и они затрепещут на кончиках ресниц. Я чувствовал свой триумф, свою победу.

И вот она – финальная песня. Мы с Крошкой стоим, друг против друга и поём. И тут она вместо слов «Теперь чужой ты для меня» поёт на высокой ноте, на грани срыва голосовых связок «А я люблю, люблю тебя». Я смотрю в ее глазки, и вижу в них такое, что забываю обо всем на свете. Забываю отыграть прощальные аккорды, смазывая концовку концерта, оставляя зрителям чуть испорченные впечатления и подмоченное настроение. Ни разу в жизни я не видел, что одним взглядом можно столько рассказать! Всю душу она вложила в эту строчку, все силы отдала взгляду своему. Долго я находился в шоковом состоянии, не замечая никого вокруг. Сидел за кулисами, низко опустив голову, мучительно переживая потрясение чувств. Меня тронул за плечо Олег:

– С тобой хочет поговорить Стелла.

И тут я вышел из шокового состояния. Оглядел толпу, которая мельтешила перед глазами. Я искал глазами Марину, но никак не мог отыскать её в пёстрой толпе.

Я догнал её на дороге. Она словно обезумевшая бежала по трассе без определённой цели. Лицо её горело ярким румянцем, а по щекам бежали слёзы. Я смотрел в её влажные глазки, и читал их как открытую книгу. Я мысленно попросил у неё прощение, а потом припал к её солёным от слёз губам.

1993

Записные книжки

Прохожий

Это был не обыкновенный дождь. Не весенний – с грохотом грома и величием молнии, с крупными каплями, тяжесть которых чувствовали на себе горожане, попавшие врасплох, не летний – чьи слезинки образовывали в выемках асфальта пузырящиеся лужи, не осенний – медленный, нудный, однотонный. Тоска и уныние. И даже не зимний, чьи миллионы колючих льдинок были не только очень чувствительны, но и неприятно резали слух. Нет. Он не был похож ни на один из них. Миллионы мельчайших крупиц воды не падали на город. Они просто висели в воздухе, образовывая сплошные водяные занавесы, пропитывающие все вокруг. Этот дождь не мешал ни работе городского транспорта, ни говорливой толпе горожан. Жизнь не останавливалась ни на одно мгновение, продолжая идти по дорогам судьбы.

Семен Иванович стоял на перекрестке двух самых оживленных улиц и подгадывал время перейти на другую сторону. Решиться на это у него не хватало смелости и уверенности. Совсем он стал слабым человеком. Да и что говорить? Как-никак уже девятый десяток разменял. Он окинул взглядом толпу, ища в ней того, кто бы смог помочь ему. Лица серые и унылые. Здесь нет ни сострадания, ни понимания. На всех лежал отпечаток собственных проблем и задач. Каждый был закрыт в своей скорлупе, и никто не видел дальше ее. И тут Семен Иванович заметил его. Парень хромал, его походка напоминала поступь медведя. Шел с непокрытой головой, глядя себе под ноги. Было сразу видно, что он старается никого не замечать и самому быть не заметным. Словно совершил какой-то тяжелый грех, и теперь, чувствуя себя виноватым, идет на судилище. Когда парень поравнялся, Семен Иванович окликнул его:

– Парнишка, помоги мне.

– Пожалуйста, – парень словно очнулся и огляделся.

Взяв парня под руку, старик почувствовал, как от того пахнуло спиртным. Он уже хотел отказаться от помощи пьяного, но какая-то внутренняя сила остановила его намерения. Они медленно пересекли перекресток.

– Ты пьешь? – Семен Иванович на мгновение поймал взгляд паренька.

– Нет, ответил тот, – и добавил после паузы. – Я обретаю свободу.

– Это утопия. – Покачал головой старик.

– Я стесняюсь людей.

Семен Иванович понял его. Он сам вернулся с войны хромым. Но тогда таких было тысячи. Да и время было иное. Другие нравы и иные ценности. Мир стал жестоким. И разве можно осуждать его за эту фобию: боязнь людей?