Читаем без скачивания Как пишут стихи - Вадим Кожинов

Н. Коржавин - вольно или невольно - выступает против самого понятия мастерства, "искусности" в поэзии, против самого того факта, что, как он пишет, "к стихам предъявляют определенные формальные требования", то есть оценивают их с точки зрения словесной образности, строения фразы, ритма, рифмы, звуковой организации и т. п. Он недвусмысленно утверждает, что творческая деятельность исчерпывается приведением себя в особое "состояние", когда поэту открывается "нечто такое важное, высокое", и задача поэта - всего лишь "только точно почувствовать и выразить свое существо"9.

Можно бы привести много подобных суждений из статьи Н. Коржавина. Но не случайно так неудачно ее название - "В защиту банальных истин"; под "истинами" автор имеет в виду истинное понимание сущности поэзии. Истина не может быть банальной! Банальной может быть только частная, односторонняя правда.

Н. Коржавин прав, когда он говорит, что сами по себе формальные ухищрения не ведут к поэзии. Но это именно банальная и узкая правда. Истина гораздо сложнее, и она никогда не станет банальной, всегда будет заставлять думать, искать, сомневаться.

Напомню в этой связи великолепное рассуждение Михаила Пришвина:

"Есть книги для всех, и есть книги для каждого. Для всех - учебники, хрестоматии; для каждого книга - это зеркало, в которое он смотрится, и сам себя узнает, и познает в истине.

Книга для всех учит нас, как нам надо за правду стоять. Книга для каждого освещает наше личное движение к истине.

Правда требует стойкости: за правду надо стоять или висеть на кресте, к истине человек движется.

Правды надо держаться, - истину надо искать"10.

В своей статье Н. Коржавин разбирает известное всем стихотворение Пушкина "Я вас любил: любовь еще, быть может..." Он противопоставляет его искусным, "изобретательным" стихам - в частности, стихам А. Вознесенского,где много метафор, сравнений, эпитетов, где создан сложный, изощренный ритм, звучные рифмы и повторы, необычное строение фраз, неожиданные словосочетания и т. п. "технические" ухищрения.

В отличие от этого, утверждает Н. Коржавин, стихотворение Пушкина предельно просто, непосредственно, безыскусно; все в нем "высказано прямо, без всяких ухищрений", "максимально ясно". В нем как бы вообще нет "техники", нет искусности в собственном смысле этого слова. Но зато, продолжает автор, "сколько есть в этом стихотворении такого, чего нет в восьми строчках текста". Все дело в "подтексте" стихотворения. А "подтекстом является все то, что связано с мыслью, конкретным чувством, породившим стихотворение, но присутствует в нем незримо, как бы не имея к нему прямого отношения".

Но как можем мы воспринять то, что "незримо"? Как прочитать то, чего нет в "тексте" - то есть в материально, предметно существующем стихотворении Пушкина? Нельзя сомневаться в том, что "мысль" и "конкретное чувство", породившие стихотворение, осуществлены и существуют в нем вполне "зримо", реально - в его "тексте", в его стихотворных фразах.

Но не будем пока разбирать общетеоретический смысл рассуждений Н. Коржавина. Обратимся к самому стихотворению Пушкина. Н. Коржавин считает, что в этом стихотворении поэта - в отличие, например, от сочинений А. Вознесенского - нет никакой искусности, никакой изощренности.

Для меня совершенно ясно, прежде всего, что стихотворение Пушкина неизмеримо искуснее стихов А. Вознесенского. Более того, в "Я вас любил..." перед нами предстает принципиально иная ступень, иной, неизмеримо высший уровень искусности.

Стихотворение Пушкина исполнено в очень сложном и строгом ритме, обладает поразительно тонкой синтаксической, интонационной и звуковой структурой. В нем воплотились многообразные "ухищрения", причем ухищрения именно "формальные".

Говоря об искусности этого стихотворения, нам придется иметь дело с различными категориями и понятиями (и, естественно, терминами) поэтики учения о литературной форме. Кажется целесообразным начать как раз с общей характеристики формы стихотворения - пусть и не каждому читателю все будет сразу ясным. Ибо именно так можно показать важность отдельных понятий, убедить в том, что их нужно знать всем интересующимся поэзией. Итак, обратимся к стихотворению Пушкина.

Прежде всего, оно написано сложнейшим стихотворным размером пятистопным ямбом. Ямб (что, очевидно, известно многим) - это такое ритмическое строение стихотворной фразы, при котором ударения падают на четные слоги строки (второй, четвертый и т. д.).

Я вас любил: любовь еще, быть может...

Иногда думают, что в строке ямба ударными являются все четные слоги (т. е. 2, 4, 6, 8 и т. д.). Но это неверно. Такое чередование ударений просто невозможно в русской речи, где одно ударение приходится в среднем лишь на три слога. Ударения на всех четных слогах строки - это исключение: из каждых десяти строк, написанных ямбом, лишь одна-две имеют ударения на всех четных слогах11. Даже в приведенной только что строке Пушкина, строго говоря, не все четные слоги ударны: слово "еще", в сущности, лишено ударения, оно сливается со словом "любовь" в одно фонетическое слово ("любовь-еще"), как, скажем, и слова "я-вас" или "быть-может" в этой же строке. То есть ударными в этой строке являются 2, 4, 6 и 10-й слоги.

Итак, в ямбе ударения падают на четные слоги, но вовсе не обязательно на каждый из них, кроме последнего слога в самом конце строки. Ритм обеспечивается уже тем, что ударения падают обязательно на четные слоги. В строке пятистопного ямба десять или одиннадцать слогов. Ударения могут падать, скажем, на 2, 8, 10-й слоги, или на 4, 8, 10-й, или на 2, 6, 10-й и т. п.

Как уже говорилось, невозможно, не совершая насилия над русской речью, постоянно выдерживать все четные ударения. Но мало того: очень трудно также написать ямбические стихи, в которых ударения будут падать хотя и не на все, но на какие-то определенные по порядку слоги (например, все время будут ударными именно 2, 6, 8, 10-й). Для этого пришлось бы очень равномерно распределить слова по их длине, по их слоговой структуре. В пятистопном ямбе порядок ударных слогов обычно то и дело меняется, варьируется.

Однако в стихотворении Пушкина этот порядок очень точен: за исключением всего двух случаев ударения в каждой строке падают на 2, 4, 6 и 10-й слоги. Стройность и упорядоченность ритма еще более возрастает оттого, что в каждой строке после четвертого слога (на котором всякий раз заканчивается какое-либо слово) есть отчетливая пауза, так называемая цезура.

Прочитаем стихотворение, отмечая для себя ударные слоги и цезуры:

Я вас любил: / любовь еще, быть может,

В душе моей / угасла не совсем;

Но пусть она / вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил / безмолвно, безнадежно,

То робостью, / то ревностью томим;

Я вас любил / так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог / любимой быть другим.

Итак, стихи Пушкина предельно стройны и организованны с ритмической точки зрения. Конечно, само по себе это еще не является свидетельством искусности поэта. Чудо искусности обнаруживается в том, что при всей стихотворной упорядоченности и организации речь поэта совершенно естественна. Попробуйте хоть что-нибудь изменить в его речи: порядок слов, интонацию, синтаксический оборот, форму глагола или существительного - и окажется, что при этом не только нарушится ритм, но и сама речь станет менее естественной, обретет какую-то нарочитость, неоправданную усложненность.

Это действительно чудо искусности: Пушкин, казалось бы, просто говорит, просто ведет речь о чем-то и в то же время эта речь оказывается стройными и гармоническими стихами...

Вспомним слова героя повести Пушкина "Египетские ночи": "...Талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске каррарского мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет, резцом и молотом, раздробляя его оболочку? Почему мысль из головы поэта выходит уже вооруженная четырьмя рифмами, размеренная стройными однообразными стопами?.."

В одном из писем Пушкин рассказывает: "...Тут посетили меня рифмы, я думал стихами..."

Думать и говорить как бы прямо и непосредственно стихами - это и есть высшая искусность поэта. Если пристально вглядеться, вчувствоваться в это размеренное движение:

Я вас любил: любовь еще, быть может...

в конце концов, рождается впечатление настоящего волшебства: русская речь как бы сама, естественно, непроизвольно, без усилий вылилась в строгую и музыкальную ритмическую форму! Но на самом-то деле это совершило несравненное искусство Пушкина.

Восхищаясь этим искусством, Лев Толстой говорил: "У Пушкина не чувствуешь стиха; несмотря на то, что у него рифма и размер, чувствуешь, что иначе нельзя сказать". В слабых же стихах чувствуешь, "что то же самое можно сказать на тысячу различных ладов"12.

И в самом деле: точнее, естественней и короче, чем сказал Пушкин, не скажешь. Но странно заблуждается Н. Коржавин, полагая, что здесь нет никакой формальной искусности, никакой "техники". Нужно обладать удивительной искусностью, чтобы создать такое стихотворение.