Читаем без скачивания Комендант Транссиба - Павел Алин

Но двадцать разведчиков из эскадрона Набокова, сели на борт ещё на Блочной. Комфортные вагоны бывшего рельсового автобуса им понравились. Манжура, склонный к оценке всякого имущества, щупал кресла, постукивал по деревянным лакированным столикам, покачался на широченных диванах и остался доволен.

— Я, может, от вас, сюда перейду, — сказал он своему напарнику Ринату. — А то, говорят, мы на лошадях до самого Китая поедем. Охранять поезда снаружи будем.

— А экзамены ты сдашь? — Ринат хмуро посмотрел на Манжуру. — Ты знаешь, что у них, железнодорожников на «Фантомасе» — норматив по замене колеса всего три минуты? Попробуй, поменяй.

Николай представил себя, вручную откручивающего вагонное колесо, и решил, что всадником быть попроще.

С Блочной «Фантомас» зашёл на плотину Камской ГЭС и потянулся к левому берегу. Егоров, машинист, двигал бронепоезд малым ходом. Пути на плотине не чинили лет пять, надо быть внимательным.

Вдруг приближающиеся дома и деревья на берегу качнулись, ещё качнулись. Егоров машинально, повинуясь вколоченным десятки лет назад рефлексам, немедленно затормозил. Он выбросил вперёд руку, самортизировать толчок, но его не было. Поезд стоял, а деревья и постройки продолжали покачиваться. В кабине дизельвагона звякнул телефон. Помощник Егорова, собравшийся выскочить наружу, остановился и взял трубку.

— Это что там у вас? — мощный динамик разнёс на всю кабину голос командира разведвзвода. — Землетрясение, что ли? Чего стоим? Или плотину размывает?

Машинист словно очнулся. Мягко опустив ладонь на контроллер, он дал малый ход. Но бронепоезд стоял. Помощник, сунув Егорову телефонную трубку, открыл дверь кабины и вылез на полотно.

Несколько секунд он постоял, фокусируя взгляд то на замёрзшей Каме, то на берегах и обернувшись к машинисту, закричал:

— Всё нормально тут!!

И тут же добавил, глядя на тепловоз:

— Ё — моё! Это мы качаемся.

Выбравшиеся разведчики и экипаж «Фантомаса» вскоре обнаружили причину остановки. Бронепоезд натурально висел в воздухе. Его тяжёлые, тронутые ржавчиной колёса не доставали до блестящих головок рельс сантиметра три — четыре. Все три вагона болтались над полотном, слегка кренясь по сторонам.

Вскоре на плотину приехали Набоков, инженеры с пушечного завода, железнодорожники и главный кинолог. Он был у командира, когда тому сообщили о непонятном происшествии и заинтересовался случившемся.

В это время разведчики слушали Манжуру. Присев на корточки, тот водил руками под бронепоездом.

— Тут что-то есть, — вполголоса бормотал он. — Неужели вы чувствуете? Вот оно прогибается, пощипывает, гладит.

Все уже попробовали, но никаких ощущений не чуяли. Помощник машиниста даже рискнул проползти под вагоном, испачкал куртку и штаны, и ничего не ощутил.

Начальники, инженеры, шурша щебнем насыпи, ходили вдоль бронепоезда и пытались найти хоть какое-то объяснение. Главный кинолог внимательно посмотрел на Манжуру, перевёл взгляд на висящие колёса и вдруг схватился за голову.

— Что это? — он опёрся рукой на вагон. — Шериф?! Нет, не Шериф. Что это?

Услышав возглас кинолога, Манжура начал подниматься, повернул голову и упал. Пальцы согнулись, сгребая смёрзшуюся щебенку. Николай замычал и расслабился.

К ним подбежали разведчики.

Манжура растерянно посмотрел на них и качаясь, встал на ноги.

— Это живое, — он глянул в подвагонную пустоту. — Оно окатило меня внутри чем-то. Что-то приятное, доброе такое. Я вижу, здесь всё искрится, — Манжура отошёл на пару шагов и огляделся. — Весь путь искрится, на всей плотине. Переливается, мягкий свет такой.

Народ заозирался по сторонам. Пулемётчик из команды «Фантомаса» даже залез на крышу вагона и приставив ладошку ко лбу, начал внимательно осматривать колею.

Набоков с инженерами, увидев оживление возле вагона, тоже подошли. Манжура, подбирая слова, пытался пояснить свои ощущения. В это время главный кинолог тронул за руку Набокова.

— Я чувствую их, — он качнул головой. — Как свою собаку Шерифа. Нет, по — другому. Общаться не могу. Они какие-то доброжелательные.

Набоков молчал. Положение было странным. Боевой бронепоезд висел в воздухе, слегка кренясь под сильным ветром со стрелки Камы с Чусовой. Разведчик Манжура что-то видел, а кинолог Никитин что-то чувствовал.

Никитину командир доверял. Он знал, что кинологи могли чувствовать своих псов. Никакой телепатии, конечно, и в помине не было, но эмоциональная связь между проводником и его собакой присутствовала. Это знали все, и потому в кинологи попадали только те, кто мог установить хороший, качественный контакт со своим подопечным.

Но кто был под вагонами? Или что?

После катастрофы происходили разные чудные вещи, но вынужденные к выживанию люди не обращали на них внимания, если те не мешали. Есть странное и пусть будет, но в наши дела не вмешивается. К тому же Набоков был военным и удивляться и бояться просто не умел.

Сейчас же надо было вызволять бронепоезд.

Вдруг «Фантомас» двинулся. Все невольно отпрянули в сторону и тут же глянули на вагонные колёса. Те не крутились и так же висели в трёх — четырех сантиметрах над рельсами.

Главный кинолог замер. Он глубоко вдохнул холодный воздух и медленно выдохнул. Белый пар заструился на лохматый шарф, обволакивая изморозью шерстинки. «Фантомас» плавно пошёл вперёд. Остановился.

— Я попросил ехать, — Никитин часто дышал. — Картинку такую представил у себя в голове, а оно, они уловили.

Набоков скомандовал всем грузиться в бронепоезд и приказал главному кинологу довести его до пушечного завода. Потерявшего сознание Манжуру отправили в госпиталь.

Но рейд до Кунгура никто не отменял. Вместо зависшего «Фантомаса — 2» на восток отправили «Фантомас — 3». Разведвзвод, за исключением Манжуры, перёшел на него.

Налёт

С утра в Кунгуре вьюжило, но потом погода успокоилась, и с неба засияло нежаркое февральское солнце. К вокзалу на санях подъехал начальник станции. Привязав лошадь к коновязи, он осмотрелся. Несмотря на то, что утренняя метель заровняла снег, его уже испятнали следы. Люди знали, что сегодня через Кунгур на Екатеринбург пройдёт поезд, и вечером вернётся. Многим надо было побывать в Перми, как по служебным делам, так и по личным. На лошадях за сотню вёрст много не наездишься, а бензина для автомобилей было в обрез. Проще сэкономить на топливе и скататься в город на бронепоезде. Вот и начали потихоньку собираться на вокзале.

Зайдя в свой кабинет, начальник станции начал дозваниваться до Перми. Связь шла через два коммутатора.

— Ергач, Ергач, — бубнил он в трубку телефона, подкручивая ручку зуммера.

— Слушаю, Ергач, — услышал он через пару минут женский голос.

— Опять по своим делам носилась, Света? — сурово спросил железнодорожник. — А если чего случилось бы? Инструкцию забыла? Я вот докладную на тебя подам.

Бойкая Светлана из Ергача ловко отбрила абонента, сославшись на неполадки связи, и соединила его с центральным коммутатором в Перми. Оттуда перевели на железнодорожную станцию Пермь II.

— Это Кунгур звонит, — представился начальник станции.

— Здорово, Григорьевич, — донёсся до него бодрый баритон дежурного по станции. — Знаю, зачем на связь вышел. Сообщаю тебе государственную тайну, бронепоезд со снегоочистителем вышли к вам два часа назад. Так что скоро прибудут. Я там тебе лекарства послал, папаверин, ношпа, жене твоей от давления снадобья. В общем, всё по списку. Народу скажи, что через неделю к вам медицинская бригада выезжает, диспансеризацию делать будут. Пусть ваш мэр место для них приготовит. Понял меня?

— Всё понял, Николай Аркадьевич, спасибо, — кунгуряк посопел носом. — Я тебе мешок с лосятиной и бутылёк медвежьего жира со снегоочистителем отправлю. Там машинист-то Игорь Чудинов?

— Ага, он.

— Ну ещё раз спасибо, жди гостинцев. До свидания.

— Всего хорошего, супруге привет.

Григорьевич положил трубку, откашлялся, сплюнул жёлтой слюной в урну, и хотел было выйти в зал вокзала, но подумал, что с бронепоездом может какое-нибудь начальство прибыть, а у него оружие не чищено.

Он расстелил на столе кусок серой ткани, разложил на нём автомат Калашникова и потратил минут двадцать на разборку, смазку, чистку и сборку. Снарядил два магазина патронами, и аккуратно положил оружие на край стола. Никаких боёв в ближайшее время не предвиделось, но начальство требовало быть всегда наготове. А Григорьевич и не протестовал. Надо, значит, надо.

Окончив возню с оружием, он свернул самокрутку и закурил, выпуская синий дым в сторону огромной картины, висевшей в кабинете начальника станции с незапамятных времён, чуть ли не со сталинской эпохи. На ней сидел за столом грустный Ленин и что-то писал.