Читаем без скачивания Конец света с вариациями (сборник) - Трускиновская Далия Мейеровна

– Что за…? – я вылупился на невиданное зрелище: жуки строили из своих тел статую.

– Помнишь, они тут бегали, искали что-то? – спросил Коля, не открывая глаз.

– Ну?

– Клей они искали. Нашли. Я им тюбик открыл, а они измазали в нем кончики своих лап, ног или что там у них и теперь… сам видишь.

Я видел.

Это была рука, самая настоящая человеческая рука, сотворенная из движущихся, карабкающихся друг на друга жуков. Рука покачивалась над полом и все время меняла форму; пальцы двигались, сгибались, а потом жуки сложили их вместе и протянули Коле раскрытую ладонь для рукопожатия.

– Здорово! – прошептал Коля, открыв один глаз, нормальный. – Знаешь, что я придумал? Мы с тобой, Саша, будем богами для этих жуков. Мы дадим им рай, а потом отберем.

– Че?

Коля осторожно протянул руку и легонько пожал ладонь. Не отнимая руки, он открыл другой глаз, розовый и гноящийся, и сказал:

– У вас, жуков, логика хромает. Мы не сможем дать рай вам всем, потому что жратвы мало, а вас много; вас должно быть… – он жутковато улыбнулся, – …немного меньше.

И крепко, до мерзкого хруста, он сжал свою ладонь в кулак.

Ина Голдин

Увидеть Париж

Говорят, у эскимосов есть двадцать с лишним названий для снега. Я думаю – каким же адом для них должна быть жизнь. За то время, что я провел в России, я едва ли научился различать пять. Но мне хватило. Помню, дома хоронили моего товарища; он погиб под самое Рождество, и во время похорон пошел снег. Обычно его в это время не допросишься, а тут он посыпался, будто издеваясь, напоминая о радости, звенящих колокольчиках – мелкий, яркий, будто прошедший через сито с блестками. Он падал на гроб, так что в конце концов тот стал похож на странное блюдо с сахарной пудрой. Обиднее всего было знать, что вот священник сейчас бросит на крышку гроба последнее «Аминь» и пойдет домой выпить, согреться и приготовиться к праздничной мессе.

Здесь людей заваливает при жизни, и покрепче, чем тогда моего друга.

Но в том-то и дело, что снег сходит. Скоро его сменит град, дождь. Потом придут молнии. И зимы уже никогда не будет. В этой мысли я ловлю какое-то странное утешение. Когда ненавидишь что-то с такой силой, желаешь, чтобы оно исчезло, даже если сам исчезнешь тоже. Психология шахида, мой дорогой Матье. Как говорят здесь, с кем боролись…

– Вы можете мне просто ответить, летают самолеты или нет? – я еще сдерживаюсь. У девушки белесое непробиваемое лицо. Во взгляде – обычная служебная ненависть к любому, кто задает вопрос.

– У нас нелетная погода. Мы дожидаемся специального разрешения… Я не могу…

Мне стыдно, но я начинаю загибаться от смеха, одной рукой держась за стойку.

– Н-нелетная погода… Ничего себе эвфемизм…

Она вдруг начинает шмыгать носом. Плечи дергаются под нелепой блузкой цвета хаки. Только этого не хватало.

– Ну что я-то могу сделать?! Думаете, вы один такой?

Их коллективизм меня умиляет. Не то важно, чтобы ты не страдал. Важно, чтобы страдал сосед.

А в данном случае я генерально не один.

Скопившаяся в аэропорту толпа дружно ахает, напрягшись с задранными головами. Они смотрят в телевизор под потолком. Там только диктор, картинки не показывают. Наверное, показывать уже нечего.

– …Африка… Невиданные по силе грозы… Мы потеряли связь… По последним свидетельствам… Кейптауна больше нет.

Это «нет» падает в тишину, как комок снега на крышку гроба.

– Грозовой фронт движется…

Но Европа-то еще есть, правда?

– Думаете, раз иностранец – так все позволено?! – продолжает негодовать девушка. Она даже не заметила исчезновения Африки. Да и какое им здесь до нее дело.

– Простите, – говорю я. – Я очень хочу домой.

Отхожу от стойки. Характерная особенность этой страны – если завтра праздник, сегодня уже никто не работает. Если завтра конец света, сегодня все уже умерло. Не работает отопление, закрыты все бары, где можно было хотя бы перехватить полутеплого, чересчур сладкого кофе. На поле стоят, понурив носы, самолеты, а внутри узкого ящика аэропорта бешеным сердцем бьется толпа.

Да – электричество еще не выключили.

– Сантерр! Господин атташе!

Я оборачиваюсь. Передо мной стоит Роберт Крэйг, служащий Посольства Соединенных Штатов Америки, отдел науки, культуры и образования. Подтянутый, в сером костюме, в галстуке. Отсиживался тут, хотя не так давно участвовал в удачной операции на Среднем Востоке.

Удачная операция, о которой я буду помнить всю жизнь. Из-за которой на новогоднем приеме я едва удержался, чтобы не разбить ему морду. Странно – всего две недели назад.

– А, мистер Крэйг, – говорю, – что, Управление до сих пор не прислало за Вами самолета?

Крэйг слегка раздувается:

– Ваша шутка крайне неуместна и некорректна.

Он в аэропорту один, вся консульская свита улетела раньше. Кажется, мы одинаково здесь застряли. На любом тонущем корабле найдется человек, который будет заботливо сажать в шлюпку женщин и детей до тех пор, пока не заметит, что все лодки ушли, а его забыли взять. Думаю, что и Крэйг оставался до последнего в своем представительстве, цепляясь за телефон, как капитан за уходящий в воду штурвал. В последний раз, когда я связывался с нашими, мне сказали сидеть спокойно и ничего не предпринимать. До нового распоряжения.

Вначале, разумеется, никто не верил. Новость была из серии «ученые предупреждают», из тех, что на новостных сайтах печатают в левом нижнем углу. Но сообщили из серьезной организации. Из тех, что ставят консульских в известность, если используют дезинформацию. В кабинетах оживились – прервалась, наконец-то, обычная рутина. Люди собирались у кофейного автомата, под таким предлогом отщепляя от работы лишние десять минут.

Я плюнул на график связи и послал запрос – правда ли? Ответили – правда. Земля не переживет следующей грозы. Греки могут гордиться – именно их бог-громовержец в конце концов поимеет всех. Мы, грешные, думали, что это будет Аллах. Мне сказали – НАСА, русские и наши выясняют, можно ли хоть как-то это предотвратить. Никаких действий, никакой паники – пока они наверху не договорятся. И так мы сидели и делали вид, что все хорошо.

Через три дня нас созвали в конференц-зале.

– Господа, – начал консул. Закашлялся. Замолчал. – Ребята, вам лучше… Лучше всем сейчас вернуться домой. Пока не поздно.

Когда беда хватает людей на чужой территории, они бегут в консульство, как обиженный ребенок к матери. Мы сами виноваты, выстроили слишком высокие стены, люди думают, что могут спрятаться за эти стены от любой напасти.

Когда за нами прислали два внеочередных «Боинга», я впервые подумал – хорошо. Хорошо, что нас здесь мало. Я был на Кот-д-Ивуаре во время эвакуации из зоны конфликта.

Все граждане Франции, которых занесло в этот несчастный сибирский город, уместились в хвостовом салоне. Русские улетали тоже. Моя секретарша сказала, что хочет напоследок увидеть Париж.

Связаться с Отделом я больше не мог. Ни один из адресов не отвечал. Здешние операторы связи заблаговременно отключились. В конце концов я уничтожил всю информацию. Стер следы. Устроил компьютеру его собственный апокалипсис. Не знаю, закрыл ли кто-то консульство, когда я вышел. Вопрос: кто похоронит последнего могильщика?

– Ладно, – говорю я, – мистер Крэйг. Давайте называть кошку кошкой. Или – как там у вас – лопату лопатой? Тоже не можете связаться со своими?

– Мне нужно срочно вернуться в Америку, – говорит он. – Думаю, это будет не так просто, учитывая, что здесь творится.

– Думаю, теперь везде так, – говорю я. – Кажется, и телефонная связь полетела в тартарары.

– Мне нужно улететь в Америку, – повторяет он.

Он что, совсем тупой?

– Мистер Крэйг, – говорю я мягко. – Отсюда самолеты в Америку не летают? Или вы надеетесь на специальный рейс? Все специальные рейсы уже улетели. Без нас.

У него с локтя свисает аккуратно сложенное пальто. Я начинаю чувствовать себя рабочим классом, в моей старой кожаной куртке и кроссовках. Но я, по крайней мере, не смотрюсь здесь таким чужеродным элементом, как он. Осведомляется эдак светски: