Читаем без скачивания Лёнька едет в Джаркуль - Самуил Полетаев

И странное дело: Зинка не стала возражать — она послушно пересела и даже покраснела от удовольствия, а Павлик, расставшись с дружком, с которым мечтал просидеть весь год, вдруг смертельно обиделся и ткнул изо всей силы свою новую соседку в бок. На этот раз Зинка почему-то даже не пикнула, а только, хихикнув, шлепнула его по руке, словно только и ждала, чтобы их посадили вместе.

— Опять, Одинцов? — удивилась Юлия Михайловна и чуть побледнела. — Ну что с тобой делать? Придется тебе оставить класс.

Павлика словно стукнули: он сидел и не верил. Может, ему показалось или он ослышался? Нет, Юлия Михайловна, быстро стуча каблучками, подошла, крепко взяла его за руку и повела из класса вон.

Он стоял за дверью, сопел и прислушивался, но урок шел, как обычно, как будто ничего не произошло. Все сидели за партами, не шумели, не просили за Павлика, не возмущались несправедливостью, а глядели новой учительнице в рот, потому что теперь она сама им что-то оживленно рассказывала. Даже его лучший друг, Колька Кожухов, забыл о нем. Только одна Зинка таращила глаза на дверь. Но разве от этого легче? Он был вышвырнут, как нашкодивший щенок, и кем? Юлькой, своей соседкой, с которой так дружил! Все они, взрослые, только прикидываются, что дружат с ребятами, а на самом деле обманщики и предатели. Павлик терзался от горькой обиды.

Пришел Павлик домой и прямо с порога запустил ранец в угол. Подвернулся под ноги кот Кудеяр — он поддал его носком и выбросил за дверь, как мяч.

— Ты чего разоряешься? — спросила мать, хлопотавшая у печи.

— Нам Юльку в школу прислали. Тоже нашлась учительница! Не пойду я больше в школу.

— Это что такое ты говоришь? Чем она тебе не угодила? Сколько училась, похвальную грамоту привезла, а тебе не нравится?

— Да ну ее!.. Я лучше в Пеструхинскую школу попрошусь.

— Ишь чего надумал!

— И попрошусь!

На другой день Павлик собрал книги в ранец, отломил краюху хлеба и пошел в Пеструхино — в шести верстах от Карповки.

Но до Пеструхина не дошел — застрял в лесу. Лес, прихваченный осенней позолотой, был тихий и грустный. Под ногами мягко хрустела опавшая листва, на верхушке березы сидел кобчик и молча следил за Павликом. Скрипнула где-то пичуга, но тут же умолкла.

«Рти-ти-ти-ти?» — несмело спросила синичка.

«Цвиу-цвиу!» — ответила другая.

И на этом кончился их разговор. Лес жил предчувствием осени — все казалось в нем теперь недолговечным и прощальным.

Павлик бродил, охваченный неясной болью, и вглядывался в знакомые места. Вот здесь, на озере, затянутом палыми листьями, они не раз бывали с Юлькой. Там, под осокорем, есть мосточек, с которого можно нырнуть и не достать дна. Он не раз, желая похвастать ловкостью, прыгал в озеро и выплывал далеко от берега.

Юлька кричала, чтобы вылезал, а потом выбирала у него из мокрого чубчика водяную сосенку и расчесывала его своим гребнем.

А вот и старые, обвалившиеся блиндажи, заросшие густым малинником. Здесь надо быть осторожным — до сих пор валялись неприметные в зелени мотки колючей проволоки. Сколько собирали они здесь с Юлькой малины!..

Павлик долго бродил по малиннику, а когда проголодался, съел краюху, напился воды из озера и пошел домой.

«Раз так, — думал он, — навовсе школу брошу и попрошусь в леспромхоз плотником или сторожем. Вон Васька Кузин в бочарной учеником работает, а что я, хуже его, что ли? Он старше меня, а я, может, посильней».

Домой Павлик пришел под вечер. В горнице, запахнувшись в пуховый платок, сидела Юлька. Она озабоченно осмотрела его:

— Где пропадал?

Павлик весь напрягся и застыл. Глаза его, холодные и злые, уткнулись в пол.

— Не буду учиться у тебя, — буркнул он.

Юлька подошла к нему, выпростала руку из платка и осторожно погладила голову. Павлик чуть вздрогнул и сгорбился, будто на плечи ему взвалили тяжелый мешок.

— Это почему же? — спросила она удивленно. — Или думаешь, по старому знакомству все тебе можно?

— Не буду, — повторил Павлик и повернулся, чтобы уйти.

— Нет, ты постой, от меня никуда не уйдешь. — Юлька решительно и сильно повернула его к себе. — Это как же «не буду»? Что ж, Ксения из Гриднева лучше меня, что ли? Вместе кончали, тоже, в своей деревне учит ребят. Или хуже я Лиды Семидворовой? Просилась она к себе, да места не нашлось. Это что же получится, если никто не захочет у своих учиться?..

И пошла его ругать, и пошла — долго не могла остановиться.

— Так вот ты, оказывается, друг какой, приятель, называется!

— Не буду! — упрямо бубнил Павлик. — Не буду!

Тогда Юлька обхватила вдруг горячими ладонями голову мальчика и повернула к себе лицом.

— Что это с тобой?

Сквозь туман Павлик увидел ее глаза — большие, серые, участливые. Она притянула его к себе и тепло дохнула в нахмуренный лоб. Сердце его беспомощно и быстро заколотилось, глаза зачесались, и по щеке покатилась слеза.

— Ах ты парень, бедовый мой парень! — дрогнувшим голосом сказала она так, как никогда еще не говорила.

Павлик всхлипывал, хватая воздух. А Юлька мягким платком, теплым от ее плеча, вытерла его красный, заплаканный нос, растрепала чубчик и рассмеялась:

— Ой, мамочки, слезищи какие! Как жучищи!

Неизвестно, что здесь было смешного, но смеялась она все пуще и никак не могла остановиться, и в смехе этом, как льдинки весной, таяли последние остатки его обиды. А потом она успокоилась, накинула на плечи платок и покачала головой:

— Сколько из-за тебя переволновалась. В Пеструхино звонила, мать тут вся избегалась… А сейчас пришла сказать, какие уроки на дом заданы. Вот как поешь, достанем учебники и будем заниматься.

Сперва они вместе поели, а потом долго сидели за столом, склонившись головами, и Юлька, как давным-давно, в то время, когда Павлик еще не ходил в школу, читала ему книжку, а потом помогала готовить уроки.

И между прочим, попросила решить задачку, ту самую, с которой он не смог справиться в классе. И, странное дело, Павлик без всякого труда решил ее.

Видно, лето уже прошло, и все теперь в голове укладывалось по местам.

Дед приехал

С вечера Настя принесла из арыка воды и ползала с подоткнутым подолом по углам, вывозила слякоть к порогу и скребла половицы. Потом скрипела тряпкой по оконному стеклу, ходила босая по чистому полу и устало улыбалась.

В полночь пришел Петька, сын ее. Настя стирала возле печки белье; откинула свисавшую прядь и посмотрела на него мутными от горячего пара глазами. Он прошел к буфету, распахнул дверцу и разочарованно свистнул.

— С петухами еще приходи. Не помрешь, так поспишь.

— Веселенькая жизнь!

Петька выгреб из сахарницы все, что там было, опрокинул в рот и, не раздеваясь, лег в постель прямо в ботинках.

— Снова, значит, замуж собираешься?

Настя разогнулась над корытом и вытерла руки о подол.

— От тебя услышишь ласковое слово. День и ночь мотаешься, чтобы копейку заработать, тебя, дармоеда, одеть-обуть…

— Ладно уж, завелась!

Петька вытащил из кармана смятую пачку «Севера». Курил, пуская дым к потолку, ленивым постукиванием пальца стряхивал пепел на подоконник и мечтал. Мечтал о приятных и не очень ясных переменах, к которым готовилась мать. Так и заснул, позабыв раздеться…

Утром прибыл дед, Настин свекор, Андрей Никифорович Горшков — тот самый гость, которого ждала, убираясь в доме, Настя. Собственно, признавать ли его настоящим свекром, Настя и сама не знала, потому что со Степаном, сыном его, не была в законном браке. Раньше, бывало, наезжал Степан ненадолго и снова исчезал, изредка напоминая о себе небольшими переводами то из Сибири, то из Заполярья. А теперь и вовсе пропал — третий год о нем ни слуху ни духу. Ну и Настя мужем его не считала, не особенно ждала его, встречалась с разными, да все нескладно как-то, не всерьез — больше разговоров по соседям, чем настоящей радости. И свекром не интересовалась. И вдруг такое: ехать ей в дом отдыха, сына не с кем оставить. Ну и написала ему: приезжайте, мол, пожить на время. Написала безо всякой надежды, а он взял и приехал, чем сильно обрадовал: все же дед он Петьке, а и не виделись даже.

Петька спал еще, спрятав голову под подушку, а взрослые, перешептываясь, заносили вещи в дом: ящик, чемодан, рыболовную сетку с завернутыми в нее удочками и другими снастями. Во дворе стоял мохнатый ослик с тележкой и потряхивал ушами. Настя заглянула в ящик, оставленный в сенях:

— Ой, батя, меду привез…

Нравилось ей слово это — «батя», часто и со значением произносила его, по-собачьи заглядывая старику в глаза, чем немало смущала его — не привык.

— Как же, на пасеке жить — и без меду. — Он покашливал и смотрел в сторону. — А у вас тут как в саду? Есть чего? Ну ладно, иди на работу, опоздаешь.