Читаем без скачивания Средневековые города и возрождение торговли - Анри Пиренн

Равным образом, было бы большой ошибкой их недооценить. Конечно, экономический строй Меровингской Галлии базировался скорее на сельском хозяйстве, чем на каких-либо других формах хозяйственной деятельности. Последние, конечно, были более распространены в эпоху Римской империи.

Но это не исключает того факта, что внутренняя торговля, ввоз и вывоз товаров и товарооборот, имела значительное распространение. Она была важным фактором в деле сохранения общества. Косвенное доказательство этого дано институтом рыночных пошлин (telonea). Так назывались пошлины, собираемые римской администрацией с дорог, гаваней, с мостов и в других местах. Франкские короли сохранили их в силе и получали с них такие значительные доходы, что сборщики этого вида пошлин telonearii фигурировали среди самых полезных чиновников.

Продолжающаяся торговая деятельность после исчезновения империи и равным образом сохранившаяся жизнь городов, которые были центрами торговли, и купцы, которые были ее носителями, все это находит себе объяснение в продолжение средиземноморской торговли. Во всем самое характерное было то же самое, от V до VIII столетия, как оно было тотчас после Константина. Если, что вероятно, упадок шел быстрее после германских вторжений, то остается не менее верно и то, что тогдашний порядок представлял картину непрерывного торгового обмена между византийским востоком и западом, где господствовали варвары. Посредством флота, который плавал от берегов Испании и Галлии до берегов Сирии и М. Азии, бассейн Средиземного моря не переставал в эпоху политического разделения, имевшего тогда место, являть экономическое единство, которое выкристаллизовалось столетиями под имперским господством. Таким образом экономическая организация мира жила после политического преобразования последнего.

При недостатке других доказательств монетная система франкских королей убедительно доказывает эту истину. Эта система, как это слишком хорошо известно, чтобы делать здесь необходимыми утомительные рассуждения, была чисто римской или, точнее говоря, римсковизантийской. Это видно из чекана монеты; тогда чеканились: солид (solidus), триен (triens), динарий (dinarius). Это видно даже из употребляемого металла: золото употреблялось для чекана солидов и триенов. Это видно из веса, который имела звонкая монета.

Это видно, наконец, из изображений, которые были вычеканены на монетах. В этой связи нет ничего более достойного замечания, как то, что эта чеканка сохранилась на долгое время при Меровингских королях, а также обычай давать на монетах бюст императора, а на обратной стороне викторию Августа (Victoria Augusti); эта имитация была доведена до крайности, когда византийцы заменили крестом символ этой виктории, а франки стали делать тоже самое. Такой крайний сервилизм мог быть объяснен только продолжением влияния империи.

Очевидной причиной была необходимость сохранения между местной и имперской ходячей монетой единообразия, которое было бы бесцельно, если бы не существовали очень тесные связи между меровингской торговлей и общей торговлей Средиземного моря. Другими словами, эта торговля продолжала быть тесно связанной с торговлей Византийской империи. Много можно привести доказательств таких связей, тут будет достаточно напомнить немногое, наиболее любопытное.[6]

Следует запомнить, прежде всего, что в начале VIII века Марсель был все еще крупным портом Галлии. Термины, употребляемые Григорием Турским, в многочисленных рассказах, в которых он случайно говорит об этом городе, показывают, что экономический центр был замечательно оживленным[7]. Бойкое мореплавание связывало его с Константинополем, Сирией, Африкой, Египтом, Испанией и Италией. Продукты востока — папирус, специи, дорогие ткани, вино, масло — были основой правильной ввозной торговли.

Иностранные купцы, евреи и сирийцы по большой части, имели здесь свои квартиры, и их национальность является сама по себе доказательством тесных связей, поддерживаемых марсельцами с Византией. Наконец, чрезвычайное обилие монет, которые были отчеканены в продолжение Меровингской эры, дает вещественное доказательство активности тогдашней торговли.[8] Население города должно было состоять, кроме купцов, из большого числа ремесленников.[9] Видно, во всех отношениях сохранялся, под управлением франкских королей, ясно выраженный муниципальный характер римских городов.

Экономическое развитие Марселя, естественно ощущалось и за пределами порта. Под его давлением вся торговля Галлии ориентировалась в направлении Средиземного моря. Большинство важных рыночных таможен франкского королевства было расположено по соседству от городов Фоса, Арля, Тулона, Сорге, Валенса, Вьена и Авиньона.[10] В этом лежит ясное доказательство, что торговля, базировавшаяся на город, была излучаема во внутрь страны. По течению Роны и Соны, так же как и по римским дорогам, торговля направлялась на север страны. До сих пор сохранились хартии, в силу которых Корбейское аббатство (департамент Па де Кале) получило от королей изъятие от пошлины в Фосе на большое число товаров, среди которых может быть отмечено удивительное разнообразие пряностей восточного происхождения, а также папирус.[11] При таком положении дел нет ничего удивительного в утверждении, что коммерческая деятельность портов Руана и Нанта, на берегах Атлантического океана, Квентовика и Дюрстеда, на берегах Северного моря, была поддерживаемая разветвлениями экспортной торговли, идущей от Марселя.

Но на юге страны это действие было особенно заметно. Все самые крупные города Меровингской Галлии находились еще, как и в дни Римской империи, на юг от Луары. Детали, которые Григорий Турский добавляет относительно Клермона и Орлеана, показывают, что они имели внутри своих стен настоящие колонии евреев и сирийцев, и если так обстояло дело с такими городами, в отношении которых нет оснований верить, что они пользовались привилегированным положением, то это должно быть так с очень многими важными центрами, как Бордо или Лион. Установленный факт, что Лион еще в Каролингскую эпоху имел очень большое еврейское население.[12]

Приведенных данных совершенно достаточно, чтобы сделать заключение, что Меровингская эпоха, благодаря сохранению мореплавания по Средиземному морю и посредничеству Марселя, знает то, что мы можем действительно назвать крупной торговлей. Было бы ошибочно утверждать, что дела восточных купцов Галлии ограничивались только продажей предметов роскоши. Конечно, продажа драгоценностей, эмали и шелковых тканей давала приличную прибыль, но она недостаточна, чтобы объяснить их число и их чрезвычайное рассеяние по всей стране. Торговля Марселя, вдобавок ко всему этому, питалась товарами общего потребления, как вино и масло, пряности и папирус. Эти товары, как уже было подчеркнуто, регулярно вывозились на север.

Восточные купцы франкского королевства были, возможно, заняты оптовой торговлей. Их корабли, выгруженные на набережной Марселя, конечно, везли назад, оставляя берега Прованса, не только пассажиров, но и груз. Источники нашей информации не дают много относительно характера этих грузов. Среди возможных предположений, одно из самых вероятных состоит в том, что по большей части груз состоял в человеческом товаре, т. е. в рабах. Торговля рабами не прекращалась во франкском королевстве до конца IX века. Войны, которые велись против варваров Саксонии и Тюрингии и славянских стран, обеспечивали источник пополнения, который, кажется, был довольно обилен. Григорий Турский говорит о саксонских рабах, принадлежавших купцу из Орлеана[13], и есть положительное основание утверждать, что этот Само, который отправлялся в первой половине VII века с дружиной товарищей в страну вендов, королем которых он случайно оказался, был не чем иным, как авантюристом, торгующим рабами.[14] И, конечно, очевидно, что торговля рабами, которой евреи еще так прилежно занимались в IX веке, должна была иметь свое происхождение в раннюю эпоху.

Если даже главная торговля в Меровингской Галлии находилась в руках восточных купцов, их влияние все же не надо преувеличивать. Бок о бок с ними упоминаются туземные купцы. Григорий Турский не упускает случая пополнить информацию относительно их, которая, очевидно, была бы более обширна, если бы она не была внесена в его рассказ только случайно. Он сообщает, что король согласился дать взаймы купцам Вердена, личные дела которых шли так удачно, что они в состоянии ему уплатить занятое.[15] Он упоминает существование в Париже купеческого дома domus negotiantium, т. е., очевидно, чего-то в роде рынка или базара.[16] Он говорит об одном купце, получившем выгоды от большого голода 585 года и ставшего богачом.[17] И во всех этих рассказах он имеет дело, без всякого сомнения, с профессионалами, а не со случайными продавцами и покупателями.