Читаем без скачивания Через реку - Джон Голсуорси

Динни не участвовала в избирательной кампании. По её собственным словам, она для этого не годилась и к тому же, видимо, понимала всю нелепость поднятой шумихи. Зато Клер, хотя и она не без иронии взирала на происходящее, обладала слишком деятельной натурой, чтобы оставаться в стороне. Её активности весьма способствовало то, что люди вообще положительно реагируют на подобные начинания. Они ведь привыкли, что их убеждают, и любят, чтобы их убеждали. Предвыборная агитация для их ушей довольно безобидное развлечение, нечто вроде жужжания мошкары, которая не кусает. Когда же настаёт время отдать голоса, они руководствуются совсем иными мотивами: тем, за кого голосовали их отцы; тем, как голосование может отразиться на их работе; тем, на чьей стороне их лендлорд, церковь, профсоюз; тем, что они жаждут перемены, хотя ничего всерьёз от неё не ждут; а нередко просто тем, что им подсказывает здравый смысл.

Опасаясь вопросов, Клер старалась разглагольствовать поменьше и побыстрее переводить разговор на детей и самочувствие избирателей. Она обычно заканчивала тем, что спрашивала, в каком часу за ними заехать, отмечала время в записной книжке и уходила, чувствуя себя такой же растерянной, как и они. Поскольку она была Черрел, а не «чужая», они воспринимали её как нечто само собой разумеющееся, хотя лично были знакомы только с Динни, а не с ней. Клер представлялась им элементом чего-то незыблемого, потому что никто из них не мыслил себе Кондафорд без Черрелов.

В субботу, накануне выборов, Клер к четырём часам выполнила свои добровольные обязательства и, объехав избирателей, направлялась домой, когда её обогнала двухместная машина; человек, сидевший за рулём, окликнул её по имени, и она узнала молодого Тони Крума.

— Каким ветром вас занесло сюда, Тони?

— Я не мог больше выдержать без вас.

— Приезд сюда — вещь слишком заметная, милый мальчик.

— Согласен. Зато я увидел вас.

— Уж не собирались ли вы зайти к нам?

— Только в том случае, если бы не встретил вас. Клер, вы прелестны!

— Допустим. Но это ещё не даёт вам права ставить меня в неудобное положение перед родными.

— У меня такого и в мыслях не было. Но я рехнусь, если хоть изредка не буду видеть вас.

Он сказал это так взволнованно и с таким серьёзным лицом, что Клер в первый раз почувствовала смятение в той банальной области нашего «я», которую принято именовать сердцем.

— Нехорошо! — объявила она. — Я должна стать на ноги и не могу осложнять своё положение.

— Дайте хоть поцеловать вас, и я уеду счастливый.

Клер пришла в ещё большее смятение, подставила ему щеку и бросила:

— Только быстро!

Тони прильнул к её щеке, но когда он стал искать её губы, она отстранилась:

— Не надо. Уезжайте, Тони. Если хотите видеть меня, подождите, пока я вернусь в город. Впрочем, зачем вам встречаться со мной? Это сделает нас обоих несчастными — и только.

— Я так вам благодарен за это «нас»!

Карие глаза Клер улыбнулись. Они были цвета малаги, если поднять бокал к свету.

— Нашли работу, Тони?

— Ничего нет.

— Подождите выборов. После них станет легче. Сама я подумываю поступить в модистки.

— Вы?

— Надо же на что-то жить. Моей семье так же несладко, как и остальным. Тони, вы, кажется, собирались уехать?..

— Обещайте, что дадите мне знать, как только будете в городе.

Клер кивнула и нажала на стартер. Когда автомобиль мягко тронулся с места, она повернула голову и ещё раз улыбнулась молодому человеку.

Тот стоял на дороге, стиснув руками виски, пока её машина не исчезла за поворотом.

Загнав — автомобиль под навес, Клер подумала: «Бедный мальчик!» — и на душе у неё отлегло. Каждой молодой и красивой женщине, вне зависимости от её положения перед лицом закона и морали, становится легче дышать, когда она вдыхает фимиам поклонения. Какие бы благие намеренья её ни преисполняли, она знает, что ей должны поклоняться, и страдает, когда этого не происходит. Поэтому весь вечер Клер чувствовала себя более интересной и счастливой. Потом наступила ночь, такая лунная, что полный месяц, заглядывая в комнату Клер, долго не давал ей уснуть. Она вскочила, раздвинула занавески и, кутаясь в шубу, встала у окна. На улице, очевидно, подморозило, потому что низко над полями, как руно, стелился туман. Причудливые контуры вязов медленно плыли над его белой пеленой. Земля, раскинувшаяся за окном, казалась Клер незнакомой, словно упавшей с луны. Она вздрогнула. Картина, может быть, и красивая, но в этом морозном великолепии слишком уж холодно и неуютно. Она вспомнила о ночах в Красном море, когда приходилось спать без простыней и сама луна казалась раскалённой. Судя по некоторым признакам, пассажиры парохода сплетничали о ней и Тони, но она не обращала на это внимания. Да и с какой стати? Он ни разу не поцеловал её за весь переезд — даже в тот вечер, когда зашёл к ней в каюту, и она показывала ему фотографии, и они долго болтали. Милый скромный мальчик, настоящий джентльмен! Она не виновата, что он влюбился, — его никто не завлекал. А о будущем не стоит думать: что ни делай, жизнь все равно подставит тебе ножку. Пусть всё идёт само собой. Задаваться целью, строить планы, заранее обдумывать так называемую «линию поведения» — пустая трата времени. Она уже перепробовала все это с Джерри. Клер вздрогнула, рассмеялась и опять застыла, охваченная какой-то яростью. Нет! Тони жестоко ошибается, если думает, что она бросится в его объятия. Физическая любовь! Она знает, что у той за изнанка. Нет, довольно. Теперь она холодна, как лунный свет! Но говорить об этом она не может. Ни с кем — даже с матерью, и пусть они с отцом думают что хотят.

Динни, видимо, на что-то им намекнула, — они были страшно деликатны. Но всего не знает даже Динни. И никто никогда не узнает! Главное — чтобы у неё были деньги, остальное — неважно. Разумеется, «разбитая жизнь» и прочее — просто старомодная чушь. Каждый сам делает свою жизнь интересной. Она не намерена сидеть сложа руки и хныкать. Отнюдь! Но зарабатывать как-то надо. Клер дрожала, хотя на ней была меховая шубка. Лунный свет, казалось, леденил её до самых костей. Ах, эти старые дома! В них нет даже центрального отопления, — владельцы не могут себе его позволить. Сразу же после выборов она отправляется в Лондон на разведку. Может быть, Флёр что-нибудь подскажет. Если шляпное дело бесперспективно, она поищет место секретаря у какого-нибудь политического деятеля. Она хорошо печатает, свободно владеет французским, у неё разборчивый почерк. Умеет водить машину, объезжать лошадей. Досконально знает загородную жизнь, её обычаи и порядки. Немало членов парламента были бы, наверно, не прочь заполучить к себе человека, который научит их, как надо одеваться, как, не обидев никого, отклонять приглашения, и вообще поможет им решать разные житейские головоломки. У неё изрядный опыт по части собак, кое-какой — по части цветов: она на редкость красиво расставляет их по кувшинам и вазам. Если потребуется войти в курс политических вопросов, — что ж, она и здесь быстро набьёт себе руку. Так, в призрачном и холодном свете луны, Клер убеждала себя, что людям без неё не обойтись. Жалованья и её двухсот фунтов в год ей хватит за глаза. Луна, стоявшая теперь позади одного из вязов, уже не представлялась Клер грозной и безличной, а с добродушным лукавством соучастницы подмигивала ей из-за все ещё густых ветвей дерева. Клер обхватила руками плечи, сделала несколько антраша, чтобы согреть ноги, и снова юркнула в постель…

Молодой Крум возвращался в Лондон и незаметно для себя выжимал миль шестьдесят в час из взятой им напрокат машины. Впервые поцеловав холодную и вместе с тем жгучую щеку Клер, он пребывал в некотором умоисступлении. Поцелуй означал для него гигантский шаг вперёд: Тони был неиспорченный молодой человек. Он не усматривал преимущества в том, что Клер замужняя женщина, но и не задавал себе вопрос, остались ли бы его чувства столь же пламенными, если бы она не состояла в браке. Новое и неуловимое очарование, которое приобретает женщина, познав физическую любовь, и острота, которую оно придаёт влечению знающего об этом мужчины, — такие вещи интересны для психолога, а не для непосредственного юноши, впервые в жизни влюблённого по-настоящему. Он хотел обладать ею если можно, как женою; если нельзя — всё равно как, лишь бы обладать. Он провёл три года на Цейлоне, где работал, не разгибая спины, встречал очень многих белых женщин и не встретил ни одной, к которой не остался бы равнодушен. До знакомства с Клер страстью его было поло, а познакомился он с ней тогда, когда лишился и поло и работы. В денежном смысле положение у него было такое же, как у Клер, только ещё хуже. Он сумел отложить двести фунтов, но это было всё, на что он мог рассчитывать, пока не найдёт место.

Он отвёл машину в гараж к приятелю, прикинул, где дешевле пообедать, и остановил выбор на своём клубе. Он фактически и жил там, а у себя в комнате на Райдер-стрит только ночевал и завтракал по утрам чашкой чая и яйцами всмятку. Это была скромная комнатка в первом этаже, с кроватью, платяным шкафом и окнами, выходившими на высокую заднюю стену соседнего дома, — словом, такая же, как та, где его отец, наезжая в город, ночевал и завтракал в девяностых годах за половину теперешней цены.