Читаем без скачивания Жизнь Маркоса де Обрегон - Висенте Эспинель

– Пусть ваша милость сильно поверит в эти слова и вообразит, что болезнь уже изгнана.

Этим я заставил ее укрепиться в сильной вере, а всех окружающих привел в изумление. Подойдя к ней, уже очень поддавшейся своему воображению, я сказал ей на ухо величайший вздор, который заучил, слушая логику в Саламанке:

Barbara Clarent Darii Ferio BaraliptonCelantes Dabitis Fapesmo Frisesomorum.[326]

И потом, достав гитару, я спел ей тысячу всякого вздора, которого она не понимала, а я ей не объяснял. Была так велика сила ее воображения, что еще раньше, чем я вышел оттуда, она смеялась и просила меня, чтобы я почаще приходил к ней и дал бы ей эти слова, написанные на ее языке.

Я воздал благодарение Богу, видя, что избавился от этого затруднения, и искал способа, чтобы мне больше не лечить. Но так как я приобрел известность, то, если иногда приходили за мной, я притворялся, что у меня болело сердце, и таким образом избавлялся. Но мне остается рассказать о ревности, какая появилась у моей молодой госпожи, потому что, думая, что другой я сказал те же самые слова, что и ей, она плакала от ревности. Так как я мог говорить с ней, я успокоил ее, потому что она верила всему, будучи девушкой не многих лет и еще меньшей опытности; а так как я любил ее больше всего на свете, меня огорчало, если мои поступки могли причинить ей малейшее неудовольствие. Однажды, когда ее родителей не было дома, благодаря доверию, какое они мне оказывали, и так как мне было сказано, что я мог говорить при слугах, потому что они не понимали испанского языка, я сказал ей:

– Госпожа моя, какое несчастье для вас и какая счастливая судьба для меня сделали так, что вы, будучи ангелом по красоте, по нежному возрасту и очень зрелому благоразумию, отдали вашу любовь и желание человеку, обремененному годами, лишенному достоинств и заслуг? Как, будучи достойной самого лучшего и выдающегося человека на свете, вы не отказались принять на служение вам человека побежденного и подавленного всеми бедствиями, какие судьбе угодно было причинить ему? Как этот выброшенный яростью моря червь, раздавленный ударами судьбы, в жалком рабстве, смог найти в вашем невинном сердце столь высокое убежище? Как та цель, на которую направлены взоры и помыслы всех, могла обратить свои взоры на того, кто удовольствовался бы долей вечно быть ее рабом? Ведь само собою разумеется, что никогда я не мог вообразить себе, что я мог бы запятнать ваше целомудрие или что желание будет простираться так далеко, – но благодаря таким великим и незаслуженным милостям я возношусь до мысли, будто я представляю собой нечто, не будучи достойным того, чтобы ваши глаза снисходили взирать на меня.

Ее лицо загорелось нежнейшим кармином, руки ее начали дрожать, и со стыдливой застенчивостью она ответила мне таким образом:

– На первый вопрос я скажу вам, сеньор мой, что я не знаю, что отвечать, потому что все это возникло без старания, без выбора, неведомо почему и как. А на второй я скажу, – не обращая внимания на то, что здесь могло бы быть хорошо для меня, – что, после того как я узнала от моего отца, что была крещена, я сейчас же почувствовала отвращение к тому, что могло ждать меня здесь. И если бы я была так счастлива, что могла бы стать христианкой, я не желала бы ничего, кроме этого и того, чем обладаю в настоящее время.

И, достав платок, как бы для того, чтобы вытереть лицо, она закрылась им, словно порицая себя за откровенный ответ. Она была словно белая лилия среди роз, а я молча только смотрел и созерцал это влюбленное целомудрие, производившее такое необычайное действие.

Я пришел в себя, заслышав на улице шаги ее родителей, и, взяв свою гитару, запел:

Ах, сбылись мои чудесные мечты!

Мои хозяева обрадовались, застав меня поющим, ибо, храня в душе воспоминания об Испании, валенсианец наслаждался, слушая испанские песни. Я заметил из слов девушки и по другим признакам, какие я замечал и которых не упускал из вида, что за мной ухаживали как за будущим обладателем дочери и галеот. Я продолжал обучать сына и как можно лучше наставлял его в христианских правилах, причем отец не отвергал этого, хотя боролся против христиан, причиняя огромный вред берегам Испании и Балеарским островам. Благодаря этому я пользовался некоторыми удобными моментами, чтобы поговорить с дочерью с большой вежливостью и осмотрительностью, так что нельзя было заметить ничего, что не было бы очень пристойно и скромно.

Но так как никогда такими отношениями не наслаждаются и не пользуются без случайностей и неприятностей, то и на этот раз дьявол вселился в сердце одной старой, обремененной годами невольницы отвратительного вида, с большим ртом, с отвисшей, как у овцы, губой, с немногими коренными зубами или совсем без них, с гноящимися глазами, сгорбившейся и с таким скверным характером, что она вечно жаловалась на хозяев, говоря, что они морили ее голодом. И так как я ничем не угощал ее и не давал ей того, чего у меня не было, она начала распространять дурную молву относительно скромности девушки и вежливости моего обращения с ней, вследствие чего родители заставили девушку прекратить беседы со мной, вместе с тем сильно стеснив ее и лишив прежней свободы. Благодаря этому проклятая старуха вообразила, что, снискав таким путем расположение хозяев, она станет жить лучше, чем жила до сих пор. Но все случилось иначе, чем она думала, потому что любовь обладает великой способностью раскрывать тайны, и при помощи немногих приемов я обезвредил сплетню рабыни и в то же время сделал так, что об этом узнала дочь, которую ее родители настолько любили, что поверили всему, что она говорила против рабыни, так что та больше никогда не входила туда, где находились женщины, и не ела и не пила с удовольствием все время, пока я был там; это было справедливым возмездием за сплетню.

И если бы плохо принимали и еще хуже вознаграждали всех, кто распространяет сплетни, то люди жили бы в большем мире и спокойствии. Потому что если бы сплетники знали, какими уйдут они от того, кому передают сплетню, они тогда скорее предпочли бы быть немыми, чем болтунами. А те, которые их слушают, если они хотят быть в курсе дела, скоро ясно заметят, что сплетники передают сплетню не потому, что желают добра выслушивающему ее, а лишь желая зла тому, о ком они говорят, и чтобы отомстить за ненависть к ним чужими руками. Сплетня – это лесть, зародившаяся в низких душах, которая приносит досаду тому, кто ее слушает, и лишает доверия того, кто передает ее. Все люди на свете, кроме сплетников, считают справедливым хранить тайну. Трех лиц оскорбляет сплетня: того, кто ее говорит, того, кому она говорится, и того, о ком говорится. Эта сплетня огорчила родителей, сделала ненавистной старуху, причинила страдания бедной девушке, а меня на время лишила того расположения, какое выказывали ко мне, и уважения, с каким обращались со мной. Ренегат был человеком рассудительным, и хотя обошелся с дочерью так строго, но по отношению ко мне он притворился, ничем не обнаруживая своего гнева против меня, пока не убедится в правильности дела. Однако он заставил меня опуститься до унизительных работ, как, например, носить воду и выполнять другие подобные обязанности, скорее, впрочем, чтобы видеть мое огорчение или смирение, чем для того, чтобы долго держать меня на такой работе.

Очень хорошо поняв его, я делал с величайшей охотой и покорностью все, что он мне ни приказывал, плохое или хорошее, стараясь рассеять подозрение, с которым он жил; ибо, чтоб вырвать из сердца подозрение, задевавшее честь, необходимо пользоваться тысячей хитростей, которые не были бы похожи на истину и не были бы очень далеки от нее. Принять грустный вид – это новость, которая бросается в глаза. Оказывать услуг больше, чем обычно, – значит дать повод убедиться в правильности подозрения. Середина, которую должно соблюдать, достигается только смирением и терпением, и даже это не должно выходить за пределы обычного поведения. Я делал все, что мне приказывали, не изменяя того доброго желания и печали, с какими я делал это раньше.

Очень покорно с большим смирением я ходил за водой к источнику, который называется источником Бабасон, вода которого очень приятна и очень ценится в этом городе. От этого источника питается огромное количество садов, виноградников и оливковых рощ, доставляющих большую пользу и удовольствие. Когда я был там, один турок рассказал мне, что неизвестно, где рождается и откуда идет эта вода, потому что когда два турка и два пленника с величайшей опасностью провели ее с высот этих гор и хребтов, то бывший в то время король или вице-король[327] вознаградил их за труд гарротой,[328] чтобы они никогда не могли разгласить тайны, благодаря которой они могли бы лишить их столь полезной для города воды; потому что во время осады крепости самый большой вред, какой могут причинить ей, чтобы она сдалась или была взята, – это лишить ее воды. И они живут там с такой осторожностью, что всякий вице-король старается узнать какое-нибудь новое изобретение, чтобы лучше укрепить город, до такой крайности, что по пятницам, когда жители идут в свои мечети, они оставляют женщин и невольников запертыми, чтобы предохранить себя от измены, потому что только мужчины идут в храм, оставляя хорошо запертыми свои дома и своих жен в безопасности.