Читаем без скачивания И возвращу тебя… - Алекс Тарн

Колька вспомнил девочку на шоссе и сцепил руки покрепче. Пусть говорит, ничего… слова, они, как вода… стекут, забудутся. Сколько времени ты его не видел? Пятнадцать лет? Шестнадцать? Ну, вот и дальше так будет. Сейчас он тебе поможет и уйдет из твоей жизни еще настолько же, а то и вовсе навсегда. Зачем же тогда откручивать ему башку? — Ни к чему. Нехай себе землю топчет, сволочь хитрожопая… Колька перевел дыхание и тщательно улыбнулся.

— Неплохо устроился, это да.

— Вот и я говорю! — подхватил Виталик. — Может, еще стану я омоновским генералом, кто знает? Не там, так здесь. Рыба ищет, где глубже… Эх, Колян… давай, и ты сюда, а? Вдвоем мы таких бы дел наворочали… Вот вечерком сядем с бутылочкой, обмоем встречу, поговорим. У тебя, я вижу, со временем проблем нету. Да ты не смущайся — мало ли что с человеком случается! Ну, бомжуешь… ну и что? Сегодня бомж, а завтра — морж. Морж — это знаешь что? Морда жидовская…

Он снова зашелся своим дробным деревянным хохотком. «Так он меня за бомжа принял, — подумал Колька, глянув на свою запыленную, местами рваную одежду. — Немудрено, после такой-то прогулки…»

— А чего ж не посидеть, посидим… — сказал он вслух. — Вечерком-то отчего бы не посидеть… Только знаешь, Виталя, есть у меня кое-какое дельце. Там, за блокпостом, в Гуше. Поможешь? Мне бы туда только на полчасика заскочить и сразу обратно.

Виталик поднял на него округленные глаза.

— Ну ты даешь… — протянул он замирающим голосом. — А я уж было подумал… Тут рядом с «оранжевыми», Колян, бомжи тоже крутятся — побираются, да тырят, чего где попадется. Сволочь к сволочи тянется, так сказать. Бывает, запихнешь такого «оранжевого» клоуна в автобус, а вещички-то его где-нибудь на дороге остаются. Ну, санитары леса и набегают… да…

— Так поможешь?

Бывший волгоградский, а ныне гуш-катифский омоновец задумался.

— Я тебя не спрашиваю, зачем тебе туда, — сказал он наконец. — Все равно не расскажешь. А мне и неинтересно: надо, значит, надо. Ты и тогда, в Афгане, мало что рассказывал… Трудно в Гуш сейчас попасть, Колян, даже в форме. Меня, к примеру, тоже просто так не впустят. Трудно, но можно. Скоро туда бульдозеры повезут, дома ломать… В общем так: ты пока тут посиди, а я сбегаю, проверю кое-что. Лады?

Глава 11

— Я так и думала, что ты меня найдешь… — Геля улыбнулась и нежно провела кончиками пальцев по его щеке. Кольку всегда сводила с ума эта ласка, начинающаяся с водопада легких касаний на затылке, а потом ручьем сбегающая на висок, и по щеке — вниз, к губам, и, перевалив через обрыв скулы, — к шее. Даже сейчас, во сне, он почувствовал ее физически, на уровне счастья, вместе с острым, щемящим сознанием того, что это все-таки сон, а наяву такого не будет уже больше никогда, никогда. И это невозможное, одновременное сочетание счастья и отчаяния до боли скрутило ему душу в разные стороны, как выжимаемую тряпку в красных распаренных руках прачки. И он даже слегка застонал от этого… потому что ведь даже тряпка скрипит, когда ее выкрутить до грани разрыва.

— Не надо, милый, — сказала Геля. — Лучше посмотри, какое красивое сегодня море…

Колька посмотрел и увидел море, то самое, коварное людоедское море, которое чуть-чуть не сожрало его совсем недавно, и он хотел предупредить Гелю об опасности, о том, что ни в коем случае нельзя заходить в воду, а лучше даже не смотреть в ту сторону, потому что никогда не знаешь, какую штуку выкинет этот старый опытный убийца. Но слова отказывались выходить из открытого рта, непонятно почему — ведь язык шевелился и гортань напрягалась, но звука не было, не было, как в заглушенном телевизоре.

— Какой ты все-таки молчун у меня, — сказала Геля и повернулась, и сделала шаг к морю.

А Колька все никак не мог вымолвить ни слова, и счастья уже не было, одно отчаяние и страх за Гелю, и это тоже по здравом размышлении выглядело невозможным, потому что как можно бояться за женщину, которой уже нету в живых? И тогда он попытался остановить ее силой, но для этого нужно было хотя бы сделать шаг, всего один шаг, пока что — один, но и это было совершенно невозможно из-за внезапно отяжелевших и в то же время каких-то ватных ног. Он пытался изо всех сил и все равно не мог, а Геля уже уходила от него, стремительная и легкая, и он снова посмотрел на море, но моря уже не было, а вместо него стоял строй полицейских в голубой форме, а впереди строя — улыбающийся Игорь Синев с ножом в руке.

И тогда Колька подумал, что с такими ватными ногами у него нету никаких шансов в драке, что нужно срочно убегать, спасать Гелю, и вдруг с облегчением обнаружил, что они и в самом деле бегут, взявшись за руки… только Геля вдруг превратилась в Вику, его тринадцатилетнюю дочку, которую он знал только по фотографии, знал, но немного забыл ее лицо и теперь не был уверен — действительно ли это Вика или виденная им на шоссе девочка-демонстрантка с волнистыми волосами и оранжевой лентой на запястье.

Они бежали, и он все с тем же смешанным чувством счастья и отчаяния сжимал в кулаке ее тонкую кисть и шарил глазами по туманному пространству сна в поисках какого-нибудь укрытия, и наконец увидел его — тот самый овражек рядом с блокпостом «Кисуфим», чересчур ненадежный, чересчур мелкий, но другого все равно не было. И уже там, в овражке, прижимая к себе скорчившуюся Гелю… или Вику?.. — не имея времени разглядеть — Колька услышал мерный и сильный грохот наступающего моря. Грохот шел со всех сторон, и, поняв, что теперь уже не спастись, он приподнялся, надеясь умереть первым, чтобы только не увидеть Гелиной гибели, еще более страшной оттого, что она уже однажды произошла.

— Эй!.. — крикнуло море. — Выходи! Эй!.. Как тебя? Эй!!

Колька открыл глаза. Он лежал за сиденьями в кабине грохочущего бульдозера.

— Проснулся? Ну ты даешь… — бульдозерист оскалился, показав два золотых клыка и снова отвернулся на дорогу. — Как прилег, так сразу и отрубился. Бревно бревном, честное слово. Но теперь хватит, будешь меня развлекать. Переходи вперед, дядя. Теперь можно, блокпост проехали. Переходи, говорить будем, а то скучно. Путь у нас далекий. Пока эта зверюга доедет…

Облегченно вздохнув, Колька стряхнул с себя остатки сна. Привидится же такое… Он залег за сиденья сразу же после того, как Виталик сторговался с бульдозеристом о цене «экскурсии» — сто долларов в оба конца. Мощный двигатель мерно урчал под ногами, кабина слегка вибрировала.

— Вылезай, что ты там сидишь? — снова крикнул водитель. — Тебя, вроде, Коля зовут, да? А я — Барух. Меня еще «Бухарским Медведем» называют. Может, слышал?

— Нет, — сказал Колька, перелезая вперед. — Не приходилось. Хотя в Бухаре бывал. Давно, правда.

— Да ну? — обрадовался Барух. — А я вот не бывал. Мы из Коканда. Меня сюда в десять лет привезли, не успел. Надо бы сейчас съездить, да денег нет. Вот твои сто баксов отложу, если не пропью.

Он подмигнул и засмеялся. Росту в «Бухарском Медведе» было еще меньше, чем в Кольке; маленький, бритоголовый, лет тридцати, с круглыми косящими глазами и обильной волосней на руках и на груди, он походил скорее на шимпанзе. «За что ж тебя медведем-то окрестили? — подумал Колька. — Для смеху, что ли?»

— Так что никакой я не «бухарский», — заключил водитель и вытер пот с лица, захватывая короткопалой пятерней всю его небритую плоскость. — А вот с «медведем» не поспоришь…

— Почему не поспоришь? — не удержался Колька.

— Чего?.. — Барух изумленно скосил на него карий сумасшедший глаз. — Да вот же он, медведь!

Он похлопал по приборному щитку.

— «Катерпиллар» Д-9, бронированный вариант! 60 тонн веса… больше похоже на динозавра, тут ты прав. Сколько весит динозавр? Не знаешь? И я не знаю. У нас в армии эту штуку называют «Дуби», медведем. Ну и меня вместе с ним, заодно. Бухарский Медведь!

Барух гордо осклабился. Бульдозер медленно полз по пустому шоссе. Впереди в тусклой щели бронированного оконца покачивалась чудовищная спина предыдущей машины. Колька прикинул скорость: она была чуть больше пешеходной — шесть-семь километров в час. Но спасибо и на этом. «Феррари» ему все равно не предлагали.

— А я ведь даже бульдозеристом никогда не был… — удивленно проговорил Барух. — Я отчаянный. Со мной в армии никто связываться не хотел. Чуть что — в самоволку. Во время срочной службы из тюряги не вылезал. Военный судья мне так и сказал, когда меня к нему в четвертый раз привели: «ЦАХАЛ, говорит, сделал ошибку, мобилизовав такого фрукта, как ты!» А я ему: «Ошибку надо исправлять, Ваша честь!» Так и сказал: ошибку надо исправлять!

Он фыркнул и махнул рукой.

— Какое там! Не освободили… так и оттрубил при складе три года. Тоже мне, служба! И потом на сборы не ходил. С полицией домой приезжали, из-под кровати вытаскивали… — не ходил и все тут! Я лучше в тюряге посижу, чем на вашем сраном складе… или в будке сторожевой, как собака! Я похож на собаку? Нет ведь, правда? Я и на медведя-то не похож, а уж на собаку — тем более.