Читаем без скачивания Польская фэнтези (сборник) - Анджей Сапковский

— Мальчик?

— Да, — гордо ответил мужчина. — Мой сын.

Его женщина, увидев Крони и притороченную к спине торбу с младенцем, принялась ломать руки и настаивать, чтобы они остались подольше, но Крони уперлась на том, чтобы ехать немедленно.

— Куда? — спросил хозяин.

— На север.

— Туда ехать опасно, госпожа, — побледнел мужчина. — Лучше возвращайся откуда приехала. Какая бы злая судьба ни привела тебя в наши края, там тебя ждет только смерть.

— Отсюда далеко до Кальтерна? — спросила Крони, не забивая себе голову причитаниями бедняка.

— День пути.

— Благодарю вас, добрые люди, — бросила Крони и собралась расплатиться с ними за воду, но хозяева не приняли ни сребреника.

Крони ничего не говорила ни об убийцах, посланных Сормом, ни о предсказании астролога. Подумала, что наемники, если они продолжают ее преследовать, могут удовольствоваться смертью сына крестьян. Даже не заметила, что ее самовлюбленность немного расширила границы и теперь распространилась и на сына. Наконец-то появился кто-то, кого она полюбила. Однако она не могла бы сказать, проявился ли у нее материнский инстинкт, или же заговорила надежда на покровительство будущего Царя Царей.

Женщина и мужчина глядели вслед удаляющейся Крони. Оба думали, что никогда ее уже не увидят.

Они не ошибались.

3

Квайдан ехал по дороге, извивающейся по вересковьям.

После встречи с василиском его не покидало сомнение относительно смысла какой-либо деятельности. У чудовища была огромная мощь — исчезновение ушей под его огненным взглядом было лишь символом, материальным эквивалентом утраты способности. Способности слышать и верить. Василиск лишил рыцаря этих способностей, и одно было неразрывно связано с другим. Квайдан никогда не услышит Глас Бога.

Он дважды пытался покончить с собой, однако реальность упорно противодействовала его попыткам. В первый раз он повесился в полном вооружении, как пристало воину, на придорожном дереве — ветка не выдержала перегрузки. Однако Квайдану достаточно оказалось связанных с неудачей впечатлений и царапин, поэтому он справедливо решил, что смерть путем удушения и нелегка, и недостойна рыцаря. Тогда он решил испытать на себе отраву, приготовленную одним отшельником. Эксперимент закончился жестоким поносом. После этого Квайдан пришел к выводу, что ни одна разновидность смерти не может содержать в себе что-либо особо приятное, поэтому решил отложить попытки самоубийства на неопределенное время, что, конечно, не означало, что он станет уступать смерти дорогу добровольно.

Он огорчился и сделался равнодушным; отчаяние, лишающее сил его душу, он перекрывал бравадой и цинизмом. И только черты его лица — результат работы долота отчаяния и сомнения — выдавали истинные чувства Квайдана.

Иногда ему доводилось размышлять о Боге. Неужели потеря слуха действительно оказалась Знаком? Какова истинная природа Бога? И вообще — существует ли Бог? Повсеместно распространенное мнение о Создателе как о существе бесконечно добром и милосердном казалось Квайдану наивным. И вовсе не потому, что собственный печальный опыт сужал ему перспективу. Такое понимание Бога существенно ограничивало Божеские атрибуты. Ибо какие-либо отдельно взятые свойства, раздутые до гигантских размеров, по сути своей уменьшали Бога. Ежели он действительно был свободен от ограничений, бесконечен, то все должно было в нем быть бесконечным: добро и зло, милосердие и жестокость, благорасположенность и зловредность. Только такое бытие можно считать бесконечным. С другой стороны, бесконечность противоположных свойств взаимоисключается. Кроме того, какие-либо свойства, пусть даже и присутствующие в безграничных количествах, в принципе ограничивали их владельца. Ибо, как утверждали мудрецы, свобода воли основывается не на подчинении склонностям, а на противодействии им. Получается, что Бог есть существо без собственного Я? Достигая этой точки рассуждений, Квайдан приходил к выводу, что сталкивается с парадоксом несовершенства человеческого познания и разумения. И останавливался на практической констатации: он попал на скверный день Бога. А дни Бога бывают очень долгими. Порой сопоставимыми с продолжительностью жизни обычного рыцаря.

Уже два дня двигался он по кровавому следу на дороге. Вначале след привел его к крестьянскому двору, и там он понял, что у следа много общего с деятельностью наемников князя Сорма Беспалого, гостивших в трактире. Однако двухдневное обильное кровотечение в таком количестве обычно свидетельствует о смерти кровоточащего — значит дело было не в паскудном шраме, пересекающем лицо одного из бандюг. В Квайдане впервые за долгое время проснулось что-то вроде любопытства. След вел на север, туда, где располагались замок Кальтерн — объект, пользующийся дурной славой, а дальше — Серая Пустыня; слава второй была и того хуже. Получалось, что Квайдан возвращался в те места, которые должен был бы обходить стороной, и что не тайна кровавого следа, а сама судьба собственной персоной вела рыцаря.

След вел к придорожному хозяйству, на первый взгляд казавшемуся опустевшим. Даже если б Квайдан мог что-либо слышать, все равно до него не долетел бы ни один звук; кругом стояла ничем не замутненная тишина. Рыцарь слез с коня и на всякий случай взялся за меч. Дверь готовой развалиться хибары была открыта — Квайдан осторожно вошел внутрь и прежде всего увидел труп мужчины, продолжавшего сжимать в руках вилы; у мужчины была разрублена голова, вокруг нее по-весеннему расцвел ореол крови. Вилы тоже были в крови, из чего Квайдан сделал вывод, что мужчина сумел ранить противника. Женщина умерла в соседней комнате, и Квайдан догадался, что она защищала доступ к маленькой деревянной люльке. Рыцарь пожалел, что ничего не слышит — возможно, ребенок плакал, и эти звуки не хуже музыки успокоили бы Квайдана, развеяли сомнения, которые через минуту могли обернуться уверенностью. Потому что люлька не шевелилась, а стояла неподвижно, будто камень. Наконец он подошел. В люльке было очень много крови, с трудом верилось, что столько умещается в таком маленьком тельце. Тело младенца было обезглавлено. Голову Квайдан найти не смог нигде.

Он похоронил тела. Нужных молитв он не знал, но доверил тела Богу, в которого, правда, верил не до конца.

Потом сел на коня и двинулся дальше по кровавому следу на север.

4

Немая женщина, единственная, не считая сына, обитательница замка Кальтерн, не удивилась, увидев Крони. Она сразу почувствовала, что их что-то объединяет. Обе родили сыновей одновременно и при загадочных обстоятельствах. Они были противоположностями — уличная девка и невинная девица, — как бы двумя концами одной палки. Теперешняя хозяйка Кальтерна, проклятого замка, сразу же просветила Крони насквозь — такой у нее был дар. Она поняла, что жизнь ее гостьи — полоса измен. Прочла это в прекрасных, но жестких чертах лица Крони, плотно сжатых губах, холодных глазах, голубизна которых говорила не о небе, а о стали. Немая знала, что мир управляется жестокими законами и что у них мало общего со справедливостью. Она не винила Крони за содеянное ею зло и даже графа Мортена за то, что он когда-то велел у нее — маленькой девочки — убрать язык, чтобы этим путем не проскользнула тайна замка. Не винила она Безымянного Палача, который выполнил приказ графа. Мир был тяжелой цепью поступков и их последствий, оплетающей людей, сдерживающей свободу их милосердия. Люди не могли разорвать эту цепь, они были слишком слабы. Предательство порождает предательство, страдание отзывается страданием. Зло никогда не исчезает. Это был Закон Сохранения Зла, который немая когда-то сформулировала для себя и которым ни с кем не могла поделиться из-за немоты и неграмотности. У нее лишь сохранялась надежда, что, быть может, ее сын, рожденный при странных обстоятельствах, будет тем, кто разорвет цепь и сможет противодействовать Закону.