Читаем без скачивания Женщины - Чарльз Буковски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты же сказал, что позвонишь. Как прошло?
– Ее не было.
– Не было?
– Она в суде.
– Что будешь делать?
– Подожду. А потом скажу ей.
– Правильно.
– Не следовало мне все это говно на тебя вываливать.
– Да ничего.
– Я хочу снова тебя увидеть.
– Когда? После танцовщицы?
– Ну… да.
– Спасибо, не стоит.
– Я тебе позвоню…
– Ладно. Я тебе заранее отстираю пеленки.
Я потягивал вино и ждал. 3 часа, 4 часа, 5 часов. Наконец вспомнил, что неплохо бы одеться. Я сидел со стаканом в руке, когда перед домом остановилась машина Дебры. Я ждал. Дебра открыла дверь. С пакетом покупок. Выглядела она очень хорошо.
– Привет! – сказала она. – Как тут моя бывшая мокрая лапша?
Я подошел и обхватил ее руками. Я задрожал и заплакал.
– Хэнк, что стряслось?
Дебра уронила пакет на пол. Наш ужин. Я схватил ее и прижал к себе. Я рыдал. Слезы текли, как вино. Я не мог остановиться. Большая часть меня не шутила, другая же рвала оттуда когти.
– Хэнк, в чем дело?
– Я не смогу быть с тобой на Благодарение.
– Почему? Почему? Что не так?
– Я – ОДНА ГИГАНТСКАЯ КУЧА ГОВНА, вот что не так!
Моя совесть криком кричала внутри, у меня начался спазм. Боль просто ужасная.
– Из Канады летит танцовщица живота, чтобы провести со мной День благодарения.
– Танцовщица живота?
– Да.
– Она хороша собой?
– Да, очень. Прости меня, прости меня… Дебра меня оттолкнула.
– Дай я продукты поставлю.
Она взяла пакет и ушла в кухню. Я слышал, как открылась и закрылась дверца холодильника.
– Дебра, – сказал я. – Я ухожу.
Из кухни не донеслось ни звука. Я открыл дверь и вышел. «Фольксваген» завелся. Я включил радио, включил фары и поехал назад в Лос-Анджелес.
94
В среду вечером я был в аэропорту – ждал Айрис. Я сидел и разглядывал женщин. Внешностью Айрис убирала всех – ну, может, за исключением одной-двух. Со мной что-то не так: я и впрямь слишком много думаю о сексе. Каждую женщину, на которую падает взгляд, я вижу в своей постели. Интересный способ проводить время в ожидании самолета. Женщины: мне нравятся краски их одежды; то, как они ходят; жестокость в некоторых лицах; время от времени почти что чистая красота в каком-нибудь другом лице, абсолютно и завораживающе женском. У них есть над нами это преимущество: они гораздо лучше составляют планы и лучше организованы. Пока мужчины смотрят футбол, или пьют пиво, или шастают по кегельбанам, они, женщины эти, думают о нас, сосредотачиваются, изучают, решают – принять нас, выкинуть, обменять, убить или просто-напросто бросить. Но какая разница: что бы ни сделали они, мы кончаем одиночеством и безумием.
Я купил нам с Айрис индюшку, 18-фунтовую. Она лежала у меня в раковине, оттаивала. Благодарение. Доказывает, что ты выжил. Пережил еще один год – войны, инфляцию, безработицу, смог, президентов. Это великое невротическое сборище семейных кланов: громкие пьянчуги, бабуси, сестрички, тетушки, орущие дети, будущие самоубийцы. И не забудьте несварение. Я от других ничем не отличаюсь: у меня в раковине сидит 18-фунтовая птица, дохлая, ощипанная, совершенно выпотрошенная. Айрис мне ее зажарит.
В тот день я получил письмо. Сейчас я вытащил его из кармана и перечел. Его сбросили в Беркли:
Дорогой мистер Чинаски;
Вы меня не знаете, но я – хорошенькая сучка. Я ходила с моряками и с одним водителем грузовика, но они меня не удовлетворяют. В смысле, мы ебемся, и потом больше ничего нет. В этих обсосах никакого содержания. Мне 22, и у меня 5-летняя дочка, Эстер. Я живу с одним парнем, но секса нет, мы просто живем вместе. Его зовут Рекс. Я бы хотела приехать с вами повидаться. Моя мама присмотрит за Эстер. Прилагаю свою фотографию. Напишите мне, если захочется. Я читала кое-какие ваши книжки. Их трудно найти в магазинах. Мне в ваших книжках нравится то, что вас так легко понимать. И к тому же вы смешной,
ваша Таня.Потом приземлился самолет Айрис. Я стоял у окна и смотрел, как она выходит. Она по-прежнему хорошо выглядела. Приехала аж из самой Канады, чтобы меня увидеть. У нее был один чемодан. Я помахал ей, пока она стояла вместе с остальными в очереди на выход. Сначала ей надо было пройти таможню, а потом она прижалась ко мне. Мы поцеловались, и у меня начал вставать. Она была в платье, удобном, облегающем синем платье, на высоких каблуках, а на голове сидела шляпка набекрень. Теперь женщину в платье увидишь редко. Все женщины в Лос-Анджелесе непрерывно носят штаны…
Поскольку не нужно было ждать багажа, мы сразу поехали ко мне. Я остановился перед домом, и мы вместе прошли по двору. Она села на тахту, я налил выпить. Айрис осмотрела мою самодельную полку.
– И ты все это написал?
– Да.
– Я и не думала, что столько.
– Написал.
– Сколько?
– Не знаю. Двадцать, двадцать пять…
Я поцеловал ее, обхватив одной рукой за талию, прижимая к себе. Другую руку я положил ей на колено.
Зазвонил телефон. Я встал и ответил.
– Хэнк? – Вэлери.
– Да?
– Кто это?
– Кто – кто?
– Эта девушка.
– А, это одна подруга из Канады.
– Хэнк, опять ты со своими проклятыми бабами!
– Да.
– Бобби спрашивает, не хотите ли вы с…
– Айрис.
– Он спрашивает, не хотите ли вы с Айрис зайти к нам выпить.
– Не сегодня. Давай в следующий раз?
– Ну у нее и тело, в натуре!
– Я знаю.
– Ладно, может, завтра тогда.
– Может…
Я повесил трубку, думая, что Вэлери, наверно, тоже тетки нравятся. Ну да ладно, это нормально. Я налил еще два стакана.
– Скольких женщин ты встречал в аэропортах? – спросила Айрис.
– Не так много, как ты думаешь.
– Уже сбился со счета? Как со своими книжками?
– Математика – одно из моих слабых мест.
– Тебе нравится встречать женщин в аэропортах?
– Да. – Что-то я не помнил, чтобы Айрис была такой разговорчивой.
– Ах ты поросенок! – Она рассмеялась.
– Наша первая ссора. Ты хорошо долетела?
– Я сидела рядом с каким-то занудой. Я совершила ошибку и позволила ему купить мне выпить. Так он, проклятый, мне все ухо отговорил.
– Он просто в восторге был. Ты сексуальная женщина.
– И это все, что ты во мне видишь?
– Я вижу это во множестве. Может, по ходу дела увижу что-нибудь еще.
– Зачем тебе так много женщин?
– Это все еще с детства, понимаешь? Без любви, без тепла. А когда мне было двадцать и тридцать, этого тоже очень мало было. Сейчас наверстываю…
– А поймешь, когда наверстаешь?
– Сейчас у меня такое чувство, что понадобится еще одна жизнь.
– Трепло сраное! Я рассмеялся:
– Потому и пишу.
– Пойду приму душ и переоденусь.
– Валяй.
Я ушел на кухню помацать индюшку. Она показала мне свои ноги, свои лобковые волосы, сливное отверстие, ляжки; она сидела в раковине. Хорошо, что у нее нет глаз. Ладно, мы что-нибудь с ней сотворим. Это – следующий шаг. Я услышал шум воды из бачка. Если Айрис не хочется ее жарить, зажарю сам.
Когда я был моложе, у меня постоянно была депрессия. Но сейчас самоубийство вряд ли возможно. В моем возрасте мало что остается убивать. Хорошо быть старым, что бы там ни говорили. Человеку должно быть по меньшей мере полвека, чтоб он мог писать с маломальской ясностью. Чем больше рек пересек, тем больше о них знаешь – если пережил и быстрины, и пороги. А это бывает довольно круто.
Айрис вышла. Теперь на ней было иссиня-черное цельное платье – оно казалось шелковым и липло к телу. Она не средненькая американская девчонка, а потому и не выглядит очевидной. Она абсолютная женщина, но прямо в лицо этого не швыряет. Американские тетки обычно торгуются по-тяжелой и в конце имеют от этого бледный вид. Несколько естественных американских женщин еще осталось – главным образом в Техасе и Луизиане.
Айрис мне улыбнулась. В каждом кулаке она что-то держала. Потом подняла обе руки над головой и начала пощелкивать. Она стала танцевать. Или, скорее, – вибрировать. Словно ее пробило электротоком, а центром души стал живот. Это было клево и чисто, с легчайшим намеком на смешинку. Весь танец она не сводила с меня глаз, и в нем было свое значение, хороший обвораживающий смысл, ценный сам по себе.
Айрис окончила, и я зааплодировал, налил ей выпить.
– Это так, слабое подобие, – сказала она. – На самом деле нужны костюм и музыка.
– Мне очень понравилось.
– Я хотела кассету с музыкой привезти, но знала, что у тебя нет магнитофона.
– Ты права. Все равно здорово. Я нежно ее поцеловал.
– Переехала бы в Лос-Анджелес? – предложил я.
