Читаем без скачивания Безумная тоска - Винс Пассаро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он закончил работу, то спросил номер ее телефона. Она почти не удивилась. Его звали Бертран. Полностью – Бертран Кристофер Эдвард Уайт. То, что Мохаммед Али считал рабским именем, он называл своим истинным. Каждое из трех имен после первого принадлежало британскому плантатору, врезалось в историю его семьи. В четверг вечером он пригласил ее на ужин, позвонил ей еще тогда, вечером в день знакомства, и позвал встретиться на неделе, но она сказала, что у нее другие планы, и они условились на следующий четверг. Ее удивила собственная внезапная жеманность, внезапное желание поиграть с ним, заставить его подождать. Секса ему тоже пришлось подождать, и они целовались и ласкали друг друга в подъездах до четвертого свидания, когда днем в субботу она пригласила его к себе перед ночным дежурством в больнице. Днем они гуляли в Ботаническом саду. Было в его любви к паркам что-то английское. Она хотела заварить ему английский чай, черный, крепкий, с пирожными и топлеными сливками.
Она купила пирожные, почитала, как приготовить сливки. До них, впрочем, они добрались, когда время ужина уже прошло. Секс с ним был волнительным; он был натянут, как струна, даже вибрировал, и ей это нравилось. Ей нравились его запах, его кожа, его тело, он был не слишком высоким, не слишком крупным, но с крепкими мускулами и почти идеально сложенным. У него были красивые ноги, раньше она не придавала этому особого значения. Его напряженность и сдержанность были дразнящими, но не пренебрежительными, по крайней мере, так казалось; она ему нравилась, он хорошо с ней обходился, его было интересно слушать, когда он говорил о своей работе или о том, как вырос на задворках Кингстона, как мальчишкой жил у моря, ловил черепах и помпано с плота на отмели. Быть может, он был тем, кого она искала, тем, с кем можно было мириться, и тем, для кого хватало сил, чтобы спать вместе.
И потом, кажется, он в нее влюбился. Она трепетно наслаждалась им – как она поняла позже, то же чувство испытываешь, когда тебе дарят дорогой автомобиль. Ты говоришь: «Я влюбилась в эту машину». Ей нравилось смотреть на него. У него на теле почти не было волос, только жесткие пружинки на лобке и по маленькому кустику под мышками. С такой кожей это выглядело просто роскошно. И если он в определенном смысле возбуждался, становясь агрессивным, жестким, реагируя на оклики на улице и на оскорбления посерьезнее, ей не хотелось видеть его таким, но ей определенно это нравилось.
Они поженились на следующий год, в мае 1985-го, неделю спустя после ее экзаменов второго года. Оставался еще один курс, и они не планировали больших перемен, он по-прежнему был резидентом по терапии, она училась, они собирались съехаться, вот и все. Никакой мебели, никакого фарфора, никаких новых штор. И никаких родственников, сказала она. Самая простая свадьба. Он согласился, может, даже (в ретроспективе) слишком легко; несколько друзей, Сити-Холл, добротный ужин. Она отправила родителям записку. В ответ они прислали странную открытку: свадебную открытку Hallmark и чек на сотню долларов.
Но задолго до этого она изучила его в социальном плане. Она узнала, что он пользуется своим акцентом, усиливает его или уменьшает по необходимости. Ей потребовалось некоторе время, чтобы понять это, услышать и увидеть, как это работает. Это должно было стать для нее тревожным сигналом. Подобное привычное актерство того, кто тебе близок, с кем тебе приходится жить, может свести с ума, когда ты его раскусишь. Она не думала об этом, пока не вышла за него замуж. С ее друзьями он играл на полную, со своими он не рисовался. Когда попадалась смешанная компания, он был на пике переменчивости. Различия были минимальны, но ее ухо настроилось отлично воспринимать их. Чуть погодя это ощущалось как укол булавки, потом как ожог третьей степени. В больнице он пользовался этим как элементом врачебной этики, очаровывая, развлекая или соблазняя пациентов. Она поняла, что так он поступил и с ней.
Странное имя досталось Бертрану от отца, назван в честь Бертрана Рассела – отец был разочаровавшимся интеллигентом, которому пришлось содержать рыбацкие лодки, вместо того чтобы стать писателем и мыслителем.
– Должно быть, карьера В. С. Найпола просто с ума его сводила, – сказала Анна.
В ответ Берт скорчил самую смешную рожу, на которую был способен.
– О господи, да ты себе не представляешь как!
Анна засмеялась.
– Клянусь, когда он утром просыпается и если про Найпола пишут в газете или говорят на BBC или он просто вспоминает о нем, его начинает трясти, и он говорит матери: «Мне бы прилечь». Конечно, он не ложится назад в постель, он идет проверять лодки. Но лицо у него… Я его называю «лицо групера». Он так похож на групера. Видела когда-нибудь групера?
– Нет.
– Я тебе покажу групера.
– Ох уж эти обещания.
Групера ей он так и не показал.
Ближе к концу лета она пригласила своих родителей в Нью-Йорк, сняла для них хороший номер на три ночи, купила билеты в театр. Даже сходила с ними на одну постановку, когда Берт работал. Она сказала им, что не ходит на мюзиклы, но они уже и так это знали. Разумеется, будучи уроженцами Пенсильвании, они очень любили мюзиклы. В первый вечер она с Бертом повела их в Tout Va Bien, классическое французское бистро с опилками на полу, в театральном квартале на 51-й улице. В следующий раз с ними ужинал Берт, потом отправился на ночное дежурство; ходили они в традиционный итальянский ресторан La Strada на 46-й.
– Они открывались после войны, – сказала она.
– Какой войны? – спросил Берт.
Они посмотрели на него.
– А, той самой, – протянул он. И они рассмеялись.
Все эти рестораны – в городе их было много, особенно в Верхнем Ист-Сайде, – уже уходили в прошлое, и ей это нравилось. Она уже почти была склонна к ностальгии.
– Люди возвращались из Италии и Франции, – говорила она. – Наверное, некоторые из эмигрантов извлекали выгоду из своих новых знаний. Представьте только, какой экзотикой это казалось.
– Только никому из тех, что вернулись из Англии, не нужен был английский ресторан.
