Читаем без скачивания Любить или воспитывать? - Екатерина Мурашова

Стоит ли нервничать и кричать о деградации семьи? По-моему, вовсе не стоит. Всего лишь эволюция, дамы и господа, всего лишь эволюция…

Счастливы вместе

– Хочу, чтобы вы сразу для себя уяснили: мы не лесбиянки! – с порога агрессивно заявила мне одна из пришедших.

Обе девицы невысокие, крепенькие, одна крашена в блондинку, вторая – в брюнетку, на обеих яркий макияж, слегка чрезмерный. На вид лет восемнадцати-девятнадцати. Обычные девочки из наших хрущевских дворов. Треп с парнями на скамейке у парадной, сигарета в багровой помаде, в руке банка пива… Но на руках у каждой из моих посетительниц сидело по ребенку!

– И еще знайте: мы не дуры!

Даже если у меня и возникли какие-то сомнения по этому поводу, я, разумеется, удержала их при себе.

– Я думаю, нам будет проще общаться, если вы расскажете мне о себе. Присаживайтесь сюда. Детей можно пустить на ковер, игрушки для них вон в том ящике и на нижних полках. Это мальчики или девочки? – белоголовые глазастые малыши, на вид годовалые или чуть больше, были одеты одинаково и в стиле унисекс.

– У меня мальчик, а у Ритки девочка, – сказала та, что в паре была явным лидером (помню: они не лесбиянки).

– Рита, как зовут вашу дочь? – мне хотелось услышать ее голос.

– Леня… – неожиданно ответил мне мальчик с ковра.

– Ленка ее зовут, – подтвердила его мать. – А тебя? Скажи тете.

– Тема. А мама – тозе Леня.

Для своего возраста мальчик очень хорошо говорил и понимал чужую речь. Я приободрилась – что бы там у них ни было, приятно, что дети развиваются нормально. А девочка, стало быть, названа в честь подруги (помню: они не лесбиянки).

– Ну так рассказывайте, Лена, – я оставила пока попытки разговорить Риту.

История Лены и Риты оказалась обычной, с одной стороны, и удивительной – с другой.

Девочки жили в одном дворе, ходили в одни ясли-сад, потом учились в одном классе ближайшей дворовой школы. У Лены почти беспробудно пил отец, у Риты – мать. Отца у Риты не было, зато была бабушка, которая, в сущности, ее и растила. Учиться обе девочки закономерно не любили, хотя Рита на фоне сверстников была читающим ребенком – бабушка с детства приучила ее к книгам. Даже вырастая, она любила читать сказки и «про природу», которой она, в сущности, никогда не видела: у Лениных родителей был участок в шесть соток где-то в болотах под Мгой, и девочка со старшим братом уезжали туда на лето, а Рита все лето неизменно проводила в городе.

Дружили еще с яслей. Более бойкая Лена опекала и защищала Риту в разборках сверстников. Рита придумывала игры и проделки. Мама Лены жалела «при живой матери сиротинку» и часто приглашала подружку дочери в дом – подкормить и даже приодеть (девочки всегда носили один размер, а Ритина мать иногда пропивала не только деньги, но и вещи).

Компания, естественно, была общая. Уже с седьмого класса начались тусовки, мальчики, сигареты и прогулы, что тут же отразилось на и без того не блестящей успеваемости подруг. Бабушка Риты сдалась сразу («По той же дорожке пойдешь, что и мать!»), а родители Лены еще пытались бороться – мама запирала на ключ, отец хватался за ремень. К девятому классу стало понятно, что обучение в школе для обеих заканчивается бесповоротно. Лене нашли ближайшее ПТУ, в которое брали без экзаменов. Рита пошла туда же – за компанию.

В этом же году умерла мать Риты. Бабушка слегла от горя. Рита честно ухаживала за бабушкой, которую очень любила. Лена помогала. Учеба в ПТУ особо не напрягала, оставалось время на «погулять». Гуляли.

Забеременели практически одновременно. Ни о каких отцах не было и речи. Ленина мама, поплакав, отвела обеих в консультацию и записала на аборт. Даже врач, узнав подробности, никого не уговаривал. Но Рита вдруг сказала: я буду рожать.

– Я ее умоляла, грозила, даже за волосы таскала, – признается Лена. – А она ни в какую, говорит: он там живой, он у меня будет, а я у него. Подумай: зачем мы с тобой вообще живем? И тогда я подумала: действительно, зачем – и какого черта?!

Рожали с разницей в три недели. Родители Лены встали в позу и не пришли в роддом: хочешь нищету плодить – пожалуйста! Встречали друг дружку. С цветами. У Риты трехкомнатная квартира в хрущевке: в одной комнате живет бабушка, в другой – дети, в третьей – Рита с Леной.

Училище бросили («Зачем?»). Работают обе на табачной фабрике, зарабатывают достаточно. Смены по двенадцать часов, в противофазе. Бабушка от неожиданности встала, ползает, иногда может несколько часов приглядеть за малыми.

– Я Ритку в Петергоф возила, фонтаны поглядеть и море. А она нам всем вслух читает. Я засыпаю, а малые так хорошо слушают…

В этом месте я всегда плачу. От сентиментального умиления…

– Почему они все не могут оставить нас в покое?! – голос у Риты оказался пронзительным и резким. – Мы подруги. Мы хотим вместе воспитывать наших детей. Почему кто-то решает за нас?

Ощущение противостояния выматывает молодых женщин. От Лениной семьи, включая старшего брата, – презрение или возмущение и наезды (живут в одном дворе, сталкиваются постоянно). От работников всех служб, от сослуживцев на фабрике – удивленные или сочувствующие взгляды. При оформлении в ясли чего только не наслушались… Даже старые товарищи (возможные отцы детей?) со двора: ну признайтесь, что вы лесби, что вам мужики вообще не нужны, и все дела! Сейчас же в этом ничего такого нет, наоборот, даже модно считается! Гомикам у нас везде дорога!

– Ленка говорит: ну давай им скажем, и они отстанут. Но почему мы должны врать? Мы не лесбиянки, нам нравятся парни. Ленкина мама говорит: идиотки, должна быть нормальная семья! Но где она? Кто из нас ее видел? Моя мать скопытилась от водки, Ленкин отец пропил последние мозги, брат туда же движется. А нам удобно жить именно так, мы понимаем друг друга, можем подменить во всем, уверены друг в друге, шестнадцать лет дружбы – не проверка? Мы счастливы впервые, и потому наши дети тоже будут расти счастливыми! Конечно, сейчас вы скажете, что…

– Не скажу, – уверила я. – Потому что вы правы. Разумеется, всегда проще плыть по течению. Делать то, что делают все вокруг тебя, говорить то, что они ожидают услышать, идти тем путем, который тебе как будто бы предначертан… Никто не знает, что будет дальше. Но сейчас у вас все хорошо и правильно.

– И вы не скажете, что нам нужно хотя бы закончить среднюю школу, чтобы потом наши дети?.. – недоверчиво спросила Лена. – Ну или хотя бы Ритке закончить, она все-таки получше меня училась, на тройки…

И я вдруг увидела в их глазах то, чего раньше не замечала, – ожидание. И поняла, что ошиблась. У них обеих с самого начала достаточно сил, чтобы противостоять. И они пришли ко мне вовсе не за признанием нынешнего положения вещей, они хотят двигаться вперед!

– Да это я только для разгона, такие, понимаете, психологические штучки, – я пренебрежительно махнула рукой. – Разумеется, Рите следует получить образование, потому что она на самом деле любит учиться, и кто-то же должен будет помогать вашим детям с уроками. А вот тебе, Лена, стоит подумать о карьере, пока в рамках вашей табачной фабрики. Ты ведь прирожденный лидер, стало быть, сможешь руководить людьми…

Они внимательно и жадно слушали мой рассказ о них самих и об их будущей жизни. А у меня почему-то все сильнее щипало в носу…

Зависть

– Нашей дочери девятнадцать лет, и она с нами не пришла, но мы надеемся, что вы нас примете. Это очень важно, потому что ей угрожает смертельная опасность.

Уже немолодые мужчина и женщина, говорящие едва ли не хором и многозначительно переглядывающиеся, показались мне смутно знакомыми. Были у меня раньше? Ребенка, девочку, я вспомнить не сумела.

– Э-э-э… Но вы уверены, что именно я… Смертельная опасность? Это медицинская или социальная проблема?

«Может, удастся отправить их на обследование? – с надеждой подумала я. – Или в милицию?»

– Психологическая! Она уже два раза пыталась покончить с собой.

Девятнадцать лет – самое время для манифестации шизофрении!

– У психиатра были?

– У трех психиатров. Никто ничего не нашел, все прописали разные таблетки. Но она их не принимает, говорит, что дуреет от них. И не хочет больше с психиатрами разговаривать.

– А со мной будет разговаривать? Но почему?

– Нет, с вами она тоже встречаться отказалась. Сказала: а уж к ней тем более не пойду. Как мы ее ни уговаривали.

– Замечательно… – я окончательно перестала что-либо понимать. – А откуда вы вообще на мою голову свалились?

– Мы были у вас много лет назад. Вы нас, наверное, не помните…

Выражение лиц у обоих родителей при этих словах одинаковое – укоризненно-недоумевающее: «Разве можно забыть нашу девочку?!»

– Не помню. Но ваша дочь, судя по всему, меня помнит, и ей здесь в прошлый раз категорически не понравилось…

– Именно так. Мы обратились с жалобой на тики. А вы сказали, чтобы мы прекратили ломать комедию и выпустили дочь во двор (это был конец девяностых) и что таких, как она, девять из десяти. Ей и, признаемся, нам самим было странно это слышать…