Читаем без скачивания Великое плавание - Зинаида Шишова

— Ну, как он тебе понравился? — спросил синьор Марио, когда португальцы отъехали. — Нет, я говорю не о капитане, а о командире — Бартоломеу Диаше!

Случись это год назад, я кусал бы кулаки с досады, что не разглядел как следует знаменитого португальца. Сейчас же мы с синьором Марио резонно рассудили, что подвиг, совершенный Кристовалем Колоном, заставил померкнуть славу Диаша.

Надо сказать, что простой народ в порту — матросы, грузчики и такелажники — думали, очевидно, так же, как мы: дни и ночи они толпились у причала «Ниньи» и прославляли нашего адмирала, вознося за него благодарственные молитвы святой деве, покровительнице морей. Люди эти так или иначе связаны с морем, жизнь их постоянно сопряжена с опасностями и трудами, и они как следует могут оценить тяготы нашего плавания.

На третий день наш посланный вернулся из Вальпарайзо и привез адмиралу приглашение явиться к португальскому двору. Вместе с посланным приехал секретарь его величества, на обязанности которого лежало сопровождать адмирала и заботиться о его дорожных удобствах.

Адмирал взял с собой Аотака в качестве телохранителя, нарядив его в головной убор из перьев и украсив его грудь ожерельем из золотых пластинок. Это было сделано тоже с целью уязвить Жуана.

Отбыли они 8 марта, а возвратились 12-го. Господин, как видно, остался очень доволен оказанным ему приемом. Аотак очень смешно передавал нам обстоятельства, сопутствовавшие его пребыванию при дворе. Если верить ему, господин наш говорил очень запальчиво и резко, упрекая короля Жуана в жадности и вероломстве.

Аотак выпячивал вперед живот, откидывая голову, и говорил властным тоном — это он изображал адмирала.

Потом он принимал смущенный вид и, запинаясь, произносил несколько слов. Если в передаче нашего друга и не хватило точности в изображении Жуана II, то мы все-таки были рады случаю посмеяться над португальцем.

Гораздо меньше мне понравилось то, что португальский король подсылал людей к Жуану Баллу и Антонио Альмагу — португальцам из команды «Санта-Марии» — с предложением снарядить с их помощью вооруженные экспедиции в открытые адмиралом страны.

А Франческо Альвьеде с «Ниньи» было предложено даже принять командование над таким отрядом.

Все это я узнал от Родриго Диаса, который сам родом из Галисии[70] и поэтому сдружился с португальцами. К чести наших товарищей, надо сказать, что все трое отказались от предложенных им денег и почестей.

Очевидно, португальские матросы больше разбираются в делах совести, чем господин губернатор и даже сам португальский король.

ГЛАВА IV

Фанфары и литавры

15 марта 1493 года мы бросили якорь в том самом месте, откуда отплыли семь месяцев назад.

Зима, следующая за високосным годом, всегда бывает суровая и злополучная. Так, по крайней мере, говорят старые люди. И это как нельзя лучше подтвердилось в нынешнем году. Бури, которые потрясали все западное побережье Пиренейского полуострова, уже давно заставили жителей Палоса отчаяться в нашем благополучном возвращении.

Как описать радость населения, когда «Нинья», круглая от раздувшихся парусов, вошла в устье реки! Правда, палосцы надеялись вслед за ней увидеть еще две каравеллы, и поэтому в первые минуты после нашего прибытия ликование сменилось унынием — ведь экипаж «Санта-Марии» и «Пинты» почти целиком был набран в Палосе и Уэльве.

Но еще до того, как мы покончили выгрузку, в Палос прибыло известие, что «Пинта», потерянная нами из виду 14 февраля, была отнесена бурей в Байонну, в Галисии, и уже находится на пути в Палос.

Когда же адмирал в речи, обращенной к населению, заявил:

— Я, как добрый пастырь, не потерял ни одной овцы из тех, что были доверены мне, — толпа разразилась рукоплесканиями.

Слухи о том, что тридцать девять человек из жителей Палоса и Уэльвы добровольно остались в форте Навидад, уже дошли до населения. Их жены и дети, столпившись вокруг адмирала, кричали:

— Добрый господин, возьмите и нас в те райские места!

Если мы и преувеличивали несколько, описывая красоты открытых нами земель, то никто, вероятно, не поставит нам этого в вину. Побывав в тихих заливах архипелага и сравнивая их с бурными водами, омывающими Европу, мы невольно отдавали предпочтение первым.

Ответ испанских государей на письмо адмирала пришел быстрее, чем мы того ожидали.

Монархи предлагали господину заняться подготовлениями к новой экспедиции и явиться ко двору с отчетом обо всем происшедшем.

Цвет испанского рыцарства был послан в Палос, чтобы сопровождать адмирала в пути.

Итак, наступил час прощания.

Весь экипаж «Ниньи» сошел на берег. Мы затянули песню, сложенную Орниччо еще на островах, но присутствие офицеров мешало нам ее петь как следует.

Адмирал, остановившись на берегу, прощался, обнимая каждого из матросов, и это было умилительное зрелище. Потом к нам подходили капитаны, пилоты, маэстре и контромаэстре. Много было сказано прочувственных слов. И действительно, как можно равнодушно расстаться с человеком, который бок о бок с тобой испытал столько бед! А в задних рядах уже пели:

Мы видели Тенериф,Мы плыли по Морю Тьмы.И тот, кто останется жив,Скажет не «я», а «мы».

Я не думаю ничего дурного о людях из командного состава наших кораблей, но, складывая ее с Орниччо, мы и не предполагали, что ее услышит кто-либо из наших начальников. Песня была не для их слуха, и, только распрощавшись с ними, мы спели ее как следует — от начала до конца.

Запевалой у нас был Хероним Игуайя, баск с Пиренеев, высокий голос которого так походил на женский. Игуайя пел:

Ты знал предсмертный мороз,Ты видел гибель в бою.И где бы ты ни был, матрос,Подхватишь песню мою.

Прохожие, улыбаясь, затыкали уши, когда мы подхватывали песню:

Мы — ценители морей,Матросы, мы все заодно.Наш дом — оснащенный корабль,Могила — песчаное дно.

Опасливо оглядываясь по сторонам, баск затягивал:

Что нам королевский приказ?И что нам Кастилии честь?Ирландец есть среди нас,И англичанин есть.

Еврей тебе плащ подстелил.

— пели мы, и слезы выступали у нас на глазах, потому что мы вспоминали наших дорогих товарищей, оставленных в форте Рождества.

Воды зачерпнув в ладонь,Гальего[71] повязки сменил,Горячие, как огонь.

А генуэзца рукаСтрелу от тебя отвела;Она, как перо, легка,Отравленная стрела.

Кто видел свой смертный час,Кто был в беде и в грозе,Тот не забудет нас,Товарищей и друзей!

Уроженцы Палоса, Уэльвы и Могеры первыми покинули нас. Потом разошлись другие. Только несколько матросов, не имеющих, как и я, ни роду ни племени, выразили желание отправиться вместе с господином.