Читаем без скачивания "Вексель Судьбы" (книга первая) - Юрий Шушкевич

Он почему-то представил себе рябого и желчного профессора из Высшей школы экономики, который на минувшей неделе в своей публичной лекции вещал о необходимости для России немедленного приведения всех разделов права и принципов жизни к универсальной общеевропейской модели и на все возражения отвечал в том духе, что историческое время индивидуального и национального окончательно миновало. Борис живо представил, как в момент восславленного им революционного взрыва профессор-мондиалист раздувается в шар, который сначала слегка приподнимается над землёй, но после короткого сухого хлопка лопается и начинает опадать почему-то в виде белоснежного фарша из уничтожителя бумаг. Злобного профессора было нисколько не жаль, и от этой мысли Борис сразу же заулыбался.

Однако он тут же подумал, что не желает насилия по отношению к кому-либо иному, кроме этого отчего-то столь болезненно засевшего в голову учёного негодяя. Было бы неплохо, чтобы все остальные спокойно бы пережили революционный взрыв и сделались другими -- новыми и прекрасными людьми. Ах, как это было бы неплохо! Но разве подобное возможно?

"Нет, конечно. Не будет ни взрыва, ни преображения людей, а зловредный профессор будет продолжать, как крыса, бегать за кремлёвскую стену, нашёптывая национальным лидерам свои мерзкие мыслишки. Но только я в этом позоре больше участвовать не стану. Всё. Всё кончено. В холодильнике у меня ещё две нетронутые бутылки и одна початая на столе. Сейчас я выпью это зелье и умру. Я не "ворошиловский стрелок" и не имею в планах прикончить кого либо из этих мерзавцев филигранным выстрелом из винтовки -- ни лысого олигарха с его крепостным рудником, ни хвастливой потаскухи с третьего этажа с двумя миллионами в месяц, никого. Я лучше убью себя -- одного из тех, в общем-то, редких счастливчиков, для которых это вонючий мир по их разумению и предназначается. Рябой профессор прав, количество хороших мест в мире лимитировано. Ну и отлично! На место приконченных мной горнозаводчика и финансовой девки приползут им подобные, а вот на место моё придёт такой же по духу бунтарь, только моложе и сильнее, и тогда скрепы рано или поздно затрещат..."

Довольный своим умозаключением, Борис поднялся и, пошатываясь, прошёл на кухню, где вылил в стакан всю остававшуюся в початой бутылке водку. Опасаясь терять время на очередные размышления, он с резкостью поднёс стакан к губам и, более не ощущая щемящей спиртовой горечи, залпом его выпил. В глазах на миг потемнело, но вскоре свет и краски дня вернулись в достаточном объёме. Придерживаясь рукой за край стола и стену, он извлёк из холодильника очередную водочную бутылку и последний из купленных накануне лоток колбасной нарезки. "С закуской выпью больше и всё поэтому случится быстрей", -- подумал Борис, и прижимая своё добро обеими руками к груди, возвратился в гостиную.

Он почему-то снова вспомнил мерзкого профессора из Высшей школы экономики. "Интересно, чем этот тип занимался в годы безвременья? В проклятые девяностые? Даю голову на отсечение, что он даже не пытался рискнуть, скажем, проявить себя в бизнесе. Сидел, гад, на своём нищенском окладе, и всё высматривал, кому бы себя подороже продать. И ведь не дурак, не пошёл продаваться ни к бандитам, ни к иностранцам, ни к прочим залётным персонажам того десятилетия. Дождался, когда сформируется и окрепнет наш родной чиновник и олигарх - и прямиком к нему на службу. Вчера ещё был вонючим ничтожеством - а сегодня доктор, профессор, вещает с экрана, красуется на первых полосах... А мы - все те, кто что-то хотели сделать, что-то изменить - где мы теперь? Потеряли всё, никому не нужны, и скоро последний из нас сопьётся. Так сколько же вас, гнид, повыползало из щелей? Мильоны, тьмы... Эх, кабы мог - дустом бы вас, дустом!..."

Борис привстал -- и размахнувшись, крепко сжатым кулаком с грохотом ударил по столу. "Думаешь, гад, что твоя взяла? Не-ет... Думай и делай что угодно, но знай, что ты - раб. А вот я -- пусть нищий, никто, пустое место - но зато я свободен! Так-то... Ты рабом родился, рабом живёшь и рабом подохнешь!"

С этой мыслью Борис с облегчением выдохнул - и забылся.

Когда он пришёл в себя глубокой ночью, то оказалось, что третья бутылка выпита более чем наполовину, при этом сон был крепким, провальным и без сновидений, а после пробуждения он не наблюдал наяву никаких хвостастых тварей и зелёных человечков, обычно сопровождающих алкогольную деменцию. Страшно хотелось воды, и Борис удовлетворил жажду, припав губами к кухонному крану, наплевав, что воду из московского водопровода следует кипятить или тщательнейшим образом фильтровать. "Какая разница, если все равно помирать!"

Он допил остававшуюся в бутылке водку, собрался сходить на кухню за ещё одной, поднялся для этого из кресла -- но не дошёл, рухнув на пол в коридоре.

На этот раз сон был более тревожным, наполненным странными образами и предчувствиями. Однако проанализировать эти видения в момент следующего пробуждения, случившегося уже в середине наступившего воскресного дня, возможности у Бориса не имелось, поскольку он уже физически, всем телом испытывал боль от натянувшихся, словно струны, сосудов и нервов. Он лишь успел подумать, пытаясь подняться на ноги, о том, что если сейчас лопнет от перенапряжения какая-нибудь артерия, питающая мозг, то он быстро и скорее всего безболезненно умрёт, тем самым выполнив поставленную себе накануне задачу.

Но если он останется жить -- то так тому и быть, противится судьбе он не намерен и не станет. На кону была четвёртая бутылка водки, остававшаяся в холодильнике. Опасаясь удара убийственной боли, поселившейся в затылке, он предпочёл, не вставая, до холодильника доползти. Пробка, точно не желая способствовать смертоубийству Бориса, долго не хотела отвинчиваться, и чтобы её снять, пришлось ножом резать металлическую уздечку.

Выпив -- но теперь не залпом, а в несколько приёмов -- граммов сто и уже ощущая исходящее от них анестезирующее облегчение, Борис сообразил, что если он отдаст концы, то его труп, наверное, пролежит не один день и даже, возможно, не одну неделю, прежде чем его обнаружат и предадут земле. Мысль о том, что весь этот ужас будет происходить в священной для него родительской квартире, показалась нестерпимой, и поэтому он решил, не открывая входной двери, поставить замок на предохранитель. В начале недели к нему собирался заглянуть приятель с "Мосфильма" -- так вот, пусть толкает дверь, находит бесчувственное тело и звонит во все колокола. Хоть какая-то случится польза... детишкам в назидание...

Добравшись до входной двери и зафиксировав на предохранителе защёлку замка, Борис, зажимая ладонями раскалывающуюся голову, вернулся в своё кресло и зачем-то включил телевизор. Зачем включил -- было совершенно непонятно, ибо ему ужасно хотелось в ближайшие минуты доползти до спальни и рухнуть в кровать -- кто знает, может быть, в последний раз... С неимоверным усилием, превозмогая тошноту, он влил в себя содержимое предпоследней бутылки, и, распластавшись на подушках, с безучастностью стал наблюдать за калейдоскопом европейских новостей, готовясь к развязке.