Читаем без скачивания Петербургская повесть - Марианна Басина

«Тараса Бульбу», которого все считали шедевром, переписал он заново. Шесть раз переписывал «Ревизора», пока достиг желаемого. Переписал и «Портрет», от которого, по его словам, «осталась одна только канва».

Летом 1837 года Гоголь просил Прокоповича переслать ему с капитаном какого-нибудь иностранного корабля, идущего в Ливорно, оставленные в Петербурге «рукописные книги» и тетради. «Мне очень нужны они, и без них я как без рук. Там у меня выписки и материалы всего». В эти книги и тетради заносил он всевозможные сведения, меткие словечки, выражения, подслушанные разговоры. Например, такие: «Разговор рыбаков, тянущих невод. Один. Слышь, давеча щуку в три пуда вытащили. Другой с другого конца. Сгоните его с того места, оно хвастливо. Первый. Да что, ведь разве в три пуда щук не бывает? Ведь сюда больших пускали. Второй. Какое пускали. Попы черта пускали». Или такое: «Начальника над артельщиками выбрал мастер, и на вопрос: Зачем выбрали, хорош поведением, что ли? — Нет, нехорош. — Не пьет, что ли? — Нет, пьяница. — Умен? — Нет, не умен. — Так что ж он? — Повелевать умеет».

И вот новый «Портрет», переписанный Гоголем за тысячи верст от России, наполнился живыми чертами жизни, петербургской жизни, сбереженными и в памяти и в записях. Взять хоть такой пример. Если в первом «Портрете», напечатанном в «Арабесках», художник Чартков становится знаменитым каким-то таинственным, непонятным образом, то теперь свою известность приобретает весьма обычно. «На другой же день, взявши десяток червонцев, отправился он к одному издателю ходячей газеты, прося великодушной помощи; был принят радушно журналистом, назвавшим его тот же час „почтенейший“, пожавшим ему обе руки, расспросившим подробно об имени, отчестве, месте жительства, и на другой же день появилась в газете вслед за объявлением о новоизобретенных сальных свечах, статья с таким заглавием: О необыкновенных талантах Чарткова».

Все здесь от начала до конца списано с натуры. «Ходячая газета» — это «Северная пчела». «Любезный журналист», называющий всех «почтенейший», — Булгарин. Иван Иванович Панаев рассказывал в своих воспоминаниях: «Когда Кукольник подвел меня к Булгарину, Булгарин схватил меня за руку и, как-то спотыкаясь почти на каждом слове, скороговоркою произнес, брызгая слюнями. — Очень рад, очень рад, почтенейший!» И объявление о новоизобретенных сальных свечах, упоминаемое в повести, Гоголь тоже видел в «Северной пчеле». Оно было напечатано в отделе «Смесь» двадцатого января 1834 года. Булгарин за известную мзду охотно расхваливал магазины, рестораны, купцов, фабрикантов, их изделия. Чего стоила, например, хвалебная ода кондитерскому магазину «á lá Renommée», помещенная в «Пчеле» в том же году: «Ни один магазин в Петербурге не привлекает столько покупателей на праздники, как находящийся в доме Вебера на Невском проспекте, известный под именем „á lá Renommée“. Конфекты и различные игрушки, делаемые из сахара и шоколада, превосходят все, что только было лучшего в этом роде… Не говорю о ликерах, о плодах в сахаре и спирте! Если бы древний Лукул, плативший по миллиону сестерций за одно блюдо, заглянул из могилы в этот магазин, то пришел бы в посмертное отчаяние! В этом магазине находится все превосходное для потехи четырех чувств: зрения, вкуса, осязания и обоняния». В таком же духе превозносила «ходячая газета» таланты Чарткова и зазывала к нему заказчиков.

В третий том собрания сочинений вошла новая повесть «Шинель». Гоголь писал ее более двух лет, главным образом за границей. Но породил эту повесть тот же Петербург. Как-то на Малой Морской один из гостей Гоголя рассказал собравшимся канцелярский анекдот, в основе которого лежало истинное происшествие. Бедный чиновник, страстно любивший охоту на уток, мечтал купить хорошее ружье. Он во всем себе отказывал, трудился сверх должности, накопил наконец нужную сумму и осуществил свое намерение. На маленькой лодочке, на носу которой лежало драгоценное ружье, пустился он по Финскому заливу за добычей. Заплыл далеко и вдруг с ужасом обнаружил, что потерял свое сокровище. Ружье, верно, стянули в воду густые тростники. Поиски были безрезультатны. Чиновник с горя слег. У него началась горячка. Узнавшие об этом товарищи сложились, купили ему новое ружье и тем возвратили к жизни.

Гости Гоголя смеялись.

Гоголь не смеялся. История показалась ему невыразимо грустной.

Но ружье как-никак — предмет роскоши. А шинель…

Гоголь сам одну из первых зим в Петербурге «отхватил» в летней шинели. Он знал, что значило для бедняка чиновника, получающего тридцать рублей в месяц, сшить новую шинель. Известен был случай: в 1831 году петербургский чиновник Жуков подал жалобу на портного мастера, отказавшегося чинить его старую шинель.

Шинель отправили на оценку в петербургский портной цех.

И там заявили, что оценить ее нельзя — уж больно изношена.

А что сшить новую стоит сто десять рублей.

Герой «Шинели» — нищий, забитый чиновник Акакий Акакиевич Башмачкин — с превеликим трудом «построил» новую шинель взамен своего старого изношенного «капота», который портной Петрович отказался чинить. И эту-то шинель отняли грабители. А когда Акакий Акакиевич обратился за помощью к «значительному лицу», генералу, тот так распек его, что несчастный со страха заболел и умер.

Никто еще в русской литературе не потрясал сердца читателей такой мучительной болью за беззащитного, униженного «маленького» человека, за его безотрадную судьбу, как Гоголь в «Шинели»…

Гоголь пробыл в Петербурге всего две недели и снова уехал за границу. Но где бы он ни был, он писал о России, думал о России, принадлежал России. «Ни одной строки не мог посвятить я чуждому. Непреодолимою цепью прикован я к своему».

В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ

В начале октября 1848 года Гоголь писал из Петербурга Погодину: «Вот тебе несколько строчек, мой добрый и милый! Едва удосужился. Петербург берет столько времени. Езжу и отыскиваю людей, от которых можно сколько-нибудь узнать, что такое делается на нашем грешном свете. Все так странно, так дико… Я нахожусь точно в положении иностранца, приехавшего осматривать новую, никогда дотоле невиданную землю: его все дивит, все изумляет и на всяком шагу попадается какая-нибудь неожиданность».

Шесть лет не был Гоголь в Петербурге. Весною 1848 года он вернулся в Россию, чтобы больше не покидать ее. Побывал дома в Васильевке, жить решил в Москве, заехал и в Петербург.