Читаем без скачивания Дочь Лебедя - Джоанна Бак

— Боже, — шептал Мишель, он стоял у дверей вместе со мной. — Пошли со мной.

На кухне он приготовил маленькие английские сандвичи, а я заварила чай, как будто мы предлагали жертву, чтобы умилостивить судьбу. К тому времени я уже достаточно давно работала для отца, чтобы знать, насколько плохим может быть плохое мнение.

Когда мы вернулись в гостиную с подносами, сандвичами и чаем, отец сидел на диване. Его руки были как пустые перчатки, они безжизненно торчали из красных рукавов. Ни он, ни эксперт из Британского музея не сказали ни слова, пока мы находились в комнате. Я вышла, и за мной последовал Мишель.

— Неважные дела, — сказал он, потрепав меня по плечу. — Этот тип распознал фальшивку. — Я вдруг четко осознала, что настало время моему отцу расплачиваться за его упрямство и грехи. Это было неприятное и противное ощущение.

— Он же не собирается продавать этот «шедевр». Так что какая разница? — спросила я.

— Не уверен, — ответил Мишель.

С тех пор отец постоянно названивал по телефону в Лондон, Калифорнию, Грецию, Турцию, Лихтенштейн и Базель.

— Ты же не собираешься продавать их, правда? — с надеждой спрашивал его Мишель.

— О, — отвечал отец, — как только ты приобретаешь вещь, все сразу меняется. Настоящий азарт бывает только тогда, когда ты стараешься завладеть вещью. Теперь, когда она побывала в моих руках, я, пожалуй, могу с ней расстаться. Кроме того, — продолжал отец, — ни одно произведение искусства не должно оставаться надолго в одних руках. Коллекция — это всего лишь защита на случай плохих времен, финансовая прокладка. Есть только один способ сохранить вещь у себя навсегда — это разбить ее на мелкие кусочки! — Как же он был прав!

— У тебя мало времени, — предупреждал Мишель. — Дурная слава бежит очень быстро.

— Не будь дураком и не впадай в истерику, — храбрился отец.

Были письма и телеграммы, к нам приходили люди. Многие хотели купить Куроса. Иногда в день было по два или три визита. Наконец этрусков купил небольшой американский музей. Меньше чем через месяц после того, как парочка прибыла к нам, приехали упаковщики предметов искусства, чтобы забрать ее у нас.

Отец и Мишель были страшно рады, так что мы уехали на две недели в Агадир в Средиземноморский клуб.

Мой отец расслаблялся на террасе, плавал в бассейне. Мишель и я сидели в баре, расположенном под нескончаемыми окнами номеров, выходящих в сад и на бассейн.

Мы ездили на пляж на верблюдах и пили холодное шампанское. В конце концов мне все надоело.

— Что мы здесь так долго делаем? — спрашивала я.

— Джекоб хотел отдохнуть и погреться на солнце, — отвечал мне Мишель.

— Но у нас столько друзей, владеющих прекрасными домами, что мы здесь делаем среди всех этих незнакомых нам людей?

— Джекоб хотел перемен, — объяснил Мишель и добавил: — Гораздо лучше расслабляться среди незнакомых людей…

Отец, увы, продал парочку не тем людям! В том провинциальном музее в Америке был умница профессор, трехголовый змей, — у него оказались знакомые в Британском музее. Мы узнали об этом позже — в то время казалось, что нам просто не повезло.

Отец мог оказаться в тюрьме за мошенничество. Ему еще повезло! Пришлось вернуть деньги американскому музею. Огромная сумма! Были арестованы все ценные бумаги и счета отца, начались бесконечные проверки.

Мы позднее узнали, что парочка была весьма церемонно разбита в американском музее в присутствии куратора и экспертов по этрусскому искусству.

К сожалению, вся эта история просочилась в прессу. Журналист, писавший о художественных аукционах в «Интернешнл Геральд Трибюн», разразился статьей под названием «Мошенники процветают». Мишель страшно испугался, как это отзовется на его добром имени.

«Кого волнует Дюпюи? — спрашивала я себя. — Это отец сел в лужу».

Отец как-то пришел ко мне и сказал, что все деньги Джулии он угрохал на покупку этрусской парочки.

— Неужели ты действительно считал, что эта вещь подлинная? — спросила я отца, когда мы уже жили в маленькой квартире. — С твоим-то опытом!

— Иногда так сильно хочется чего-то, что совершенно не обращаешь внимания на то, что знаешь на самом деле! — ответил отец.

Часть третья

Лето. Она вышла, чтобы купить продукты к обеду. Небо стало одновременно холодного голубого и телесно-розового цвета, чувствовалось, что что-то надвигается, но шума еще не было, в воздухе пахло озоном. У сточных канав, там, где улицы переходили в проспекты, белыми волнами неустойчивых очертаний был прибит мусор. Люди, поднимавшиеся из метро случайными парами, двигались бесшумно. В руку врезаются ручки пластиковой сумки с овощами; если бы ее ноги были короче, то дно сумки касалось бы земли. Чернокожие мальчишки в шортах, идущие сзади, ухитрялись задевать ногами и пинать сумку. Она покупает продукты каждый вечер и ведет благоразумную и размеренную жизнь.

С ней сейчас все в порядке, она почти американка. Она живет с Беном уже десять лет и восемь из них — в Нью-Йорке.

— Поезжай, — сказал ей отец, — ты же все-таки американка. Поезжай домой, а я останусь здесь.

Это чтобы ей было понятно, что он храбрый и самостоятельный; как будто в Европе существовала какая-то опасность, как будто опять могли перерасти в войну бесчисленные европейские передряги: инфляция, безработица, забастовки, смена правительств. Как будто ему хотелось остаться одному.

Она наблюдала за ним с постоянной тревогой. В первые два года на новой квартире он располнел, отказывался говорить по-французски или отвечать по телефону. Его лоб покрывался потом при воспоминании о каждой прежней ошибке, и нужно было убеждать его принимать таблетки, чтобы он мог поспать больше чем два часа в сутки. Потом, когда они в конце концов были вынуждены продать Куроса, Джекоб, казалось, поправился; как только статуя была упакована и отправлена в Лозанну, он стал самим собой. Он путешествовал, подолгу разговаривал с Мишелем по телефону, ездил с Алексисом в Италию и чувствовал себя прекрасно, и ей нечего больше было делать.

— Ты должна жить своей собственной жизнью, — как-то сказал он. Она с удивлением наблюдала за тем, как его недомогание отступало. У нее не оставалось причин следовать клятве. Когда она встретила Бена, ей казалось, что она нашла человека опытного, надежного.

Бен был согласен с Джекобом, который постоянно внушал ей:

— Настало время взрослеть и отправляться домой. — Хотя, проведя в Европе двадцать лет, он почти совсем забыл Америку, а она ее вообще никогда не знала.