Читаем без скачивания Проклятая звезда - Джессика Спотсвуд

— Сложно поверить, будто среди членов Братства есть хорошие люди, — ворчливо говорю я. Финн, вздрогнув, пытается от меня отодвинуться, а я проклинаю себя и жалею, что не подавилась этими словами. Да что со мной сегодня такое? — Прости. Конечно же, я совсем не имела тебя в виду. Я знаю, что тебе совершенно не хотелось вступать в Братство.

— Наверняка я не первый мужчина, которому пришлось стать братом, чтоб обезопасить свою семью. — Финн смотрит на безымянный палец своей правой руки, на котором красуется серебряное кольцо с гравировкой. — Но им, конечно, проще смолчать, чем поставить под сомнение свою преданность делу Братства и даже непосредственно Господу Богу.

— Но это же трусость! Если в Братстве действительно много таких людей, они могли бы все изменить, если бы открыто высказались! — шиплю я.

В нескольких ярдах от нас на скамейке играют в куклы две девчушки с косичками, похожими на поросячьи хвостики, а их мать тем временем прохаживается вокруг пруда с детской коляской.

— Тогда я тоже трус. Я был на заседании, где обсуждались новые вердикты. Права голоса у меня еще не было, но я мог высказаться во время дебатов. Может, это что-то изменило бы. — В голосе Финна звучит отвращение к себе.

— Нет, ты не мог рисковать, привлекая к себе внимание, а это совсем другое дело, — заверяю я, положив свою ладонь поверх его. Я не думаю о том, что нас могут увидеть, мне просто хочется утешить его, загладить впечатление от своих опрометчивых слов.

Финн отдергивает руку.

— Это не так. Все эти мужчины тоже мужья, отцы и братья. Я верю, что настанет время, когда они заговорят.

— Замечательно, но сколько кошмарных событий еще должно произойти, чтобы они наконец проснулись? — Я отодвигаюсь от него на холодный мрамор. — Что еще должно случиться? Ты сказал, что Братья уже убивают невинных девушек!

— А что ты сама делаешь по этому поводу? — Вопрос звучит как пощечина, как эхо слов Мауры. — Ты ведь могущественная ведьма, Кейт. А общая мощь Сестричества, наверно, вообще невероятно велика, но вы все еще выжидаете. Я не осуждаю, но…

— А звучит так, как будто осуждаешь. Что мы можем сделать, чтобы не выдать себя при этом? — требовательно спрашиваю я. — Это не так просто, как кажется. А для женщин — в особенности.

Финн хмурится.

— Я это знаю. Господь видит, как я не хочу, чтобы ты подвергала себя риску, но, если все будут рассуждать так же, каким образом мы сможем хоть что-то изменить?

Мы уныло смотрим друг на друга в наступившей тишине. Это наше первое… не столкновение, нет. Просто мы впервые настолько по-разному видим одну и ту же проблему. Заставит ли это меня начать действовать? Конечно, гораздо проще сидеть и винить во всем ненавистных Братьев с их внутренней политикой. Я знаю, что в словах Финна есть смысл, что, логически мысля, Братство не может состоять исключительно из отвергающих собственных дочерей злобных елейных лицемеров вроде брата Ишиды. Но я никак не могу примирить эти логические построения и тот страх, который всю мою жизнь вызывали во мне Братья.

Может, точно так же большинство людей думает о ведьмах?

Тэсс вдруг встает и склоняет голову набок:

— Что за шум?

До сих пор я была так поглощена нашим спором, что не замечала ничего вокруг, но теперь и я слышу доносящиеся со стороны Ричмонд-сквер крики и скандирование. Слов отсюда не разобрать, но практика показывает, что шумные толпы не сулят девушкам вроде нас ничего хорошего.

А Тэсс уже спешит по грязной дорожке к выходу из парка.

— Тэсс, погоди, — кричу я, бросаясь за ней следом.

Мне приходится почти бежать, мои сапожки скользят по грязи. Я едва ли осознаю, что Финн спешит за мной. Миновав деревья, я вижу, что на Ричмонд-сквер собралась кричащая толпа. Она берет свое начало где-то на прилегающей улице и подступает к самому собору, выплескиваясь на его мраморные ступени. На площадь пришли не десятки людей, нет, их тут сотни. А возможно, даже тысячи.

Я никогда в жизни не видела столько народу.

Может, на этот раз им уже недостаточно сжигать книги, и они замышляют нечто более страшное?

Широко раскрыв глаза, Тэсс останавливается у самой кромки толпы.

— Женщинам — работу! Женщинам — работу!

Люди снова и снова выкрикивают эти слова. В руках у некоторых таблички с яркими надписями: «РАЗРЕШИТЬ ЖЕНСКИЙ ТРУД», и «ЖЕНЩИНА ТОЖЕ КОРМИТ СЕМЬЮ», и «НАШИ СЕМЬИ ГОЛОДАЮТ». В толпе в основном представители рабочего класса, мужчины в залатанных брюках или синих джинсах, в рубашках с закатанными рукавами, в кепках и грязных тяжелых ботинках. Некоторые в такт крикам вздымают к небу кружки с сидром. В толпе есть и женщины, они кричат вместе с мужьями: «Женщинам — работу!»

Десятки людей сжимают в руках самодельные листовки. Один из мужчин выбрасывает смятую листовку, и я подхватываю ее на лету. Мимо несут плакат, на котором два худеньких большеглазых ребенка с пустыми тарелками умоляюще смотрят на мать, а та сидит с вязанием в кресле-качалке. На соседнем плакате пируют двое толстых мужчин в темных мантиях, на столе перед ними окорок, куриные ножки и пирожные. Плакат подписан так: «Пустите женщин на работу! Приходи на Ричмонд-сквер выразить протест против запрета женского труда. Пока женщины сидят дома, наши семьи будут голодать».

— Думаю, нам не следует тут находиться, — раздается над моим плечом голос Финна.

— Я никогда раньше не видела демонстраций протеста, — выдыхаю я. — Это просто замечательно!

— Сомневаюсь, что такие протесты уже бывали. Во всяком случае, демонстраций против Братства наверняка не было. — Серые глаза Тэсс встречаются с моими, и я понимаю, что мы обе думаем об одном: когда-то люди так же выступили против Дочерей Персефоны. Я читала об этом. Все начиналось именно так.

К нам приближается дюжий детина в бесформенной вельветовой кепке.

— Айда с нами, брат!

— Мы уже уходим, — говорит Финн, подхватывая меня под локоть.

Детина протягивает ему тонкий листок:

— Останься лучше, ты же должен узнать, что люди думают об этих ваших новых законах.

— Это не мой закон. Я считаю, что женщины имеют право на труд, — заявляет Финн.

— Значит, голосовал против, да? — Финн колеблется, и детина смеется. — И зачем тебе это, правда? Сидишь себе и богатеешь с десятины, пока наши семьи голодают. Небось легко о нравственности заботиться, когда сыт?

В разговор вмешивается оливково-смуглый темноволосый человек с квадратной челюстью:

— Я что-то не уверен, Тэд, что этот парнишка шибко нравственный. Он, бесстыжий, сразу двух девчонок подцепил. Лицемер он, как и многие из них.