Читаем без скачивания Мифы и легенды рыцарской эпохи - Томас Булфинч

Однажды утром Придери и Манавидан отправились на охоту. Спустив собак, они пошли за ними. Несколько собак, подбежавших к кусту, росшему у обочины дороги, вдруг отскочили, шерсть у них поднялась дыбом, и они подбежали к Придери и Манавидану.

– Давай подойдем к кусту, – предложил Придери, – и посмотрим, что их так напугало.

Стоило им приблизиться, как из кустов поднялся огромный белоснежный вепрь. Собаки кинулись на него, но он немного отбежал от охотников и остановился, не обращая внимания на лающих собак и словно поджидая людей. Когда Придери и Манавидан подошли ближе, он опять отступил, а затем бросился бежать. Они погнались за вепрем и вскоре увидели большой и высокий замок, который стоял там, где раньше они не видели не то что стен, а даже камня. Вепрь забежал в замок, и собаки бросились за ним. Когда животные скрылись в замке, Придери и Манавидан стали думать, как мог на этом месте, где совсем недавно ничего не было, оказаться этот величественный замок. С вершины кургана они стали осматривать окрестности, пытаясь увидеть собак или хотя бы услышать собачий лай, но, сколько они там ни стояли, до них не донеслось ни единого звука.

– Господин, – сказал Придери, – я пойду в замок, чтобы узнать, что случилось с собаками.

– Крайне неблагоразумно идти в замок, который ты до этого никогда не видел, – сказал Манавидан. – Надеюсь, ты прислушаешься к моему совету и не пойдешь туда. Тот, кто заколдовал эту землю, тот создал на ней и этот замок.

– Но я не могу просто так взять и бросить своих собак, – ответил Придери и, вопреки совету Манавидана, пошел в замок.

Войдя в ворота, он не заметил никаких признаков жизни; не было ни людей, ни животных, ни вепря, ни собак. В центре двора был мраморный фонтан, а на краю фонтана стояла золотая чаша, от которой в небо тянулись золотые цепи, и не было видно, где они заканчиваются.

Придери был поражен красотой и изяществом золотой чаши. Он подошел, взял чашу в руки и в тот же момент почувствовал, что руки прилипли к чаше, а ноги к мраморной плите. Весь его восторг по поводу чаши разом улетучился, и он потерял дар речи. Вот так он и остался стоять, молча и неподвижно.

Манавидан прождал друга до вечера и, поняв, что уже не дождется известий о Придери, вернулся домой. Когда он вошел, Рианнон спросила:

– Где твой спутник и собаки?

– Послушай, что со мной случилось. – И Манавидан поведал обо всем жене.

– Что ж, ты оказался плохим товарищем, – выслушав его, сказала Рианнон, – и потерял хорошего друга.

С этими словами она вышла и отправилась к замку по указанному Манавиданом пути. Ворота были открыты, и, не испытывая страха, Рианнон вошла во двор, увидела Придери, державшего чашу, и подошла к нему.

– Мой господин, что с тобой? – спросила Рианнон.

Она протянула руку к чаше, и только коснулась ее, как рука прилипла к чаше, а ноги приросли к плите, и Рианнон, как и Придери, лишилась дара речи. Вскоре стемнело. Грянул гром, следом опустился туман и замок исчез, а с ним исчезли Рианнон и Придери.

Киква, дочь Гвинна Глоя, поняла, что во дворце остались только она и Манавидан, и ее охватила такая печаль, что стало все равно, будет ли она жить, или умрет. Манавидан, увидев, что Киква потеряла всякий интерес к жизни, сказал:

– Ты не права, если боишься довериться мне. Призываю Небеса в свидетели, что нет дружбы более чистой, чем та, которая связывает меня и тебя, и она останется такой, пока этого хотят Небеса. Я поклялся в дружбе Придери, а теперь клянусь и тебе, поэтому тебе не следует меня бояться.

– Благослови тебя Господь! – сказала Киква. – Я не сомневаюсь в твоих дружеских чувствах ко мне.

Она испытала облегчение, и из ее сердца исчез страх.

– Я думаю, госпожа, нам не стоит оставаться здесь. Мы потеряли собак, а значит, теперь мы не сможем охотиться. Давай отправимся в Англию, там нам будет легче прокормиться.

– Хорошо, господин, – ответила Киква, – так мы и сделаем.

И они отправились в Англию.

– Господин, – спросила Киква, – каким ремеслом ты хочешь заняться? Выбери то, которое тебе больше по душе.

– Больше всего мне хотелось бы шить обувь, – ответил Манавидан.

– Господин, такому благородному человеку, как ты, не пристало заниматься подобным ремеслом, – возразила Киква.

– Тем не менее я займусь им, несмотря на высокое происхождение, – твердо сказал Манавидан.

– Но я не умею шить обувь, – сказала Киква.

– Ничего, я научу тебя сапожному ремеслу. Мы не станем заниматься выделкой кожи. Будем покупать готовую и шить из нее обувь.

Они отправились в Англию и, обосновавшись в городе Херефорд, занялись пошивом обуви. Манавидан купил кордовскую кожу, лучше которой не было в городе. Договорился с лучшим в городе золотых дел мастером, который стал делать пряжки для его обуви и золотить их, а Манавидан наблюдал, как он это делает, и освоил это искусство. Вскоре он стал одним из трех мастеров в городе, которые делали золоченую обувь, причем его туфли и сапоги покупали охотнее (Манавидан кроил обувь, а Киква ее сшивала).[72]

Когда сапожники поняли, что их доходы резко упали, они собрались, посовещались и решили убить невесть откуда взявшихся конкурентов. Но Манавидана предупредили и даже рассказали, как сапожники собираются его убить.

– Господин, – сказала Киква, – неужели мы будем дожидаться, когда эти невежи расправятся с нами?

– Нет, – ответил Манавидан, – мы вернемся в Дивед.

Они отправились в обратный путь, и Манавидан захватил из Херефорда пшеничный колос.

Манавидан и Киква обосновались в Нарберте. Манавидан испытал ни с чем не сравнимое счастье при виде Нарберта и его окрестностей, где жил и охотился вместе с Придери и Рианнон. Он ловил рыбу и охотился на оленей, а затем распахал участок земли и на треть засеял его пшеницей, а потом засеял и оставшиеся две трети земли. Нигде в мире пшеница не всходила лучше, чем на его земле. Она быстро росла, день ото дня наливались колосья.

Одно время года сменило другое, и наступила пора сбора урожая. Манавидан пошел на первый из засеянных участков и увидел, что пшеница созрела. И он решил, что приступит к жатве пшеницы на следующий день. Вечером он вернулся в Нарберт, а на следующий день на рассвете отправился в поле. Какого же было его удивление, когда он увидел только голые стебли. Все колосья были аккуратно срезаны и куда-то унесены.

Он пошел на второе поле и увидел, что там тоже созрел урожай. Он опять решил убрать его на следующий день. Придя утром на поле, он также нашел только голые стебли.

– О святые Небеса! – воскликнул Манавидан. – Кто же готовит мне голодную смерть? Не тот ли, кто уже опустошил мой край?

Он пошел на третье поле и увидел, что пшеница поспела, причем урожай оказался еще богаче, чем на первых двух. «Будь я проклят, если этой ночью не увижу, кто хозяйничает на моих полях. Тот, кто унес урожай с тех полей, придет и на это, и я хотя бы узнаю, кто этот вор», – подумал Манавидан. Он рассказал обо всем Кикве.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

– Стану всю ночь караулить поле, – ответил Манавидан.

В полночь он услышал какие-то звуки, исходящие из пшеницы. Он встал и увидел на поле бесчисленное множество мышей, и не было этому полчищу ни конца ни края. Каждая мышь влезала на стебель, перегрызала его и уносила колос с поля, причем число колосьев соответствовало числу мышей, то есть на каждую мышь приходился один колос. Манавидан не успел опомниться, как на поле остались только голые стебли, а все мыши бросились наутек, унося колоски.

Вне себя от гнева Манавидан кинулся за мышами, но поймать их было не легче, чем комара или птицу. И только одна мышь оказалась менее проворной, и он погнался за ней, поймал и посадил в перчатку, которую обвязал бечевой, чтобы мышь не сбежала. Вернувшись во дворец, Манавидан вошел в зал, где сидела Киква, разжег огонь, а перчатку с мышью повесил на крючок.

– Господин, что там в перчатке? – спросила Киква.

– Вор, – ответил Манавидан, – которого я застиг на месте преступления.

– Что же это за вор, господин, если он помещается в перчатке?

И Манавидан рассказал Кикве о нашествии мышей на последнее из их полей.

– Одна мышь оказалась менее проворной, чем остальные, и теперь сидит в перчатке. Завтра я ее повешу.[73]

– Мой господин, – сказала Киква, – не к лицу столь достойному человеку, как ты, вешать такую ничтожную тварь, как эта мышь.

– Будь я проклят, – воскликнул Манавидан, – если не перевешаю всех, кого смогу изловить, а эту, которую поймал, обязательно повешу.

– Господин, у меня нет причин жалеть эту мышь, я всего лишь беспокоюсь, что о тебе пойдет дурная слава. Впрочем, поступай, как считаешь нужным.

После разговора с Киквой Манавидан взял перчатку с мышью и пошел на курган. На вершине кургана он стал сооружать виселицу из палочек, и тут к нему подошел ученый человек в старой, поношенной одежде. Прошло семь лет с тех пор, как Манавидан видел здесь человека или зверя, кроме тех, что жили с ним вместе, пока не пропали.