Читаем без скачивания КУПЛЕННАЯ НЕВѢСТА (дореволюционная орфоргафия) - Алексей Пазухин

Все это, за исключеніемъ своихъ плановъ, и разсказалъ дядя Игнатъ Ивану Анемподистовичу.

— И выходитъ, купецъ, что горевать тебѣ не пошто, а надо дѣло дѣлать, — заключилъ онъ.

— Какое?

— А такое, чтобы невѣсту твою у „бѣглой барыни“ выкрасть. И ежели ты не хочешь, чтобы невѣсту твою барыня лихая замучила, такъ медлить тебѣ нечего. Самъ ты не ходи, намъ ты не требуешься, а ежели хочешь, такъ деньгами намъ помоги. Не жаль?

— Все отдалъ бы, братцы, да что выйдетъ изъ того, что я украду мою Наденьку? Опять отнимутъ и еще пуще ей горя прибавится.

— А мы не дадимъ, — усмѣхнулся Игнатъ. — О скитахъ на Волгѣ слыхалъ?

— Слыхалъ, приводилось.

— Ну, такъ вотъ туда мы твою невѣсту и отправимъ, тамъ и живи съ ней. Есть, дружокъ, и въ Москвѣ углы, куда твою невѣсту убрать можно, и никто въ тѣхъ углахъ ее не найдетъ, а захочешь обвѣнчаться, такъ и это можно.

Иванъ Анемподистовичъ крѣпко задумался.

XXI.

Какъ не любилъ Иванъ Анемподистовичъ Надю, но торговая жилка его забилась сильно, когда пришлось ставить на карту любовь и благополучіе Нади съ одной стороны и торговлю съ собственнымъ благосостояніемъ — съ другой. Слишкомъ торговецъ былъ Иванъ Анемподистовичъ, слишкомъ сжился онъ съ наживой, чтобы не задуматься о своей торговлѣ, о „дѣлѣ“ въ такую трудную минуту. Согласиться съ предложеніемъ дяди Игната и взять любимую дѣвушку силой, значило разорвать связь съ Москвой, бросить торговлю, бросить все, а это было не легко. Но когда Иванъ Анемподистовичъ вернулся позднею ночью домой, покинувъ „Митричевъ кабакъ“ съ обѣщаніемъ завтра же снова придти, его охватила такая тоска по Надѣ, что онъ понялъ всю невозможность жить безъ этой страстно любимой дѣвушки. Въ кабакѣ, „на народѣ“, послѣ выпитаго вина тоска „отвалила“, Иванъ Анемподистовичъ забылся немного, но когда онъ вернулся домой, гдѣ все напоминало ему Надю, тоска съ новою и удвоенною силой охватила его.

Нѣтъ, онъ не можетъ жить безъ Нади, онъ не перенесетъ разлуки съ нею и все равно пропадетъ, сопьется съ круга или руки на себя наложитъ. Мысли о торговлѣ даже нѣтъ. Вотъ завтра товаръ придетъ заграничный, надо за нимъ ѣхать, завтра же надо видѣться съ богатымъ владимірскимъ торговцемъ, который товаръ у него беретъ, а Иванъ Анемподистовичъ и не думаетъ объ этомъ, онъ весь погруженъ въ мысли о Надѣ, плачетъ о ней, всю подушку слезами смочилъ. Нѣтъ, надо выручить невѣсту, во что бы то ни стало, самому погибнуть, а выручить. И средство для этого одно — дядя Игнатъ съ своимъ предложеніемъ. До свиданія съ Наташей была еще надежда на милость барина, а теперь эта надежда пропала совсѣмъ: если баринъ и согласился бы, такъ не согласится барыня, „варварка“, „тиранка“, по словамъ Наташи. Можетъ, она, эта барыня, и Надю тиранить будетъ. Положимъ, Наташу она тиранила изъ-за ревности, да еще за грубость, за строптивость, но вѣдь и Надя можетъ разозлить ее слезами, упорствомъ, а баринъ можетъ полюбить ее и навлечь на нее гнѣвъ барыни. Какъ бы тамъ ни было, а Иванъ Анемподистовичъ не можетъ жить безъ Нади, онъ чувствуетъ это всѣмъ существомъ своимъ. И онъ рѣшился прибѣгнуть къ помощи дяди Игната, дать ему денегъ. Съ разбойникомъ пришлось знаться, съ темнымъ бѣглымъ людомъ!.. Что же дѣлать? Они добрые, отзывчивые, душевные, а до разбоевъ ихъ какое же ему дѣло? Въ разбояхъ онъ не участникъ, онъ только свою „любимую“ выручаетъ, жизнь свою спасаетъ этимъ: и не пропадетъ онъ изъ-за этого. Прикончитъ онъ только дѣло въ Москвѣ, продастъ домъ и уѣдетъ къ раскольникамъ на Волгу. Это хорошій, зажиточный народъ, торговый. Онъ знаетъ многихъ раскольниковъ из волжскихъ скитовъ, имѣетъ дѣло съ ними. Они ведутъ обширную торговлю, обладаютъ огромными капиталами и отличаются честностью, платятъ хорошо. Знаетъ онъ раскольниковъ и изъ Киржача, Владимірской губерніи, знаетъ и московскихъ, рогожскихъ и преображенскихъ. Эти имѣютъ общеніе съ волжскими, со скитскими и тоже хвалятъ тѣхъ, значитъ, жить тамъ можно не хуже, чѣмъ въ Москвѣ, а то можно и на Уралъ уѣхать, тамъ дѣло завести, съ деньгами, да съ торговою сметкой вездѣ хорошо, особливо когда рядомъ любимая и любящая жена, согласіе въ домѣ да любовь.

Совсѣмъ уже разсвѣтало, когда уснулъ Иванъ Анемподистовичъ съ твердымъ намѣреніемъ прибѣгнуть къ помощи дяди Игната, чтобы выручить Надю. Слѣдующій день молодой купецъ кое-какъ промаялся: побывалъ въ лавкѣ, повидался даже съ иногороднимъ покупателемъ и дѣло съ нимъ сдѣлалъ, но заперъ лавку ранѣе обыкновеннаго и, пославъ домой ключи съ старшимъ прикащикомъ, пѣшкомъ отправился въ „Митричевъ кабакъ“.

Смеркалось, когда онъ пришелъ туда. Дяди Игната не было, но Прошка сидѣлъ уже тамъ со своими товарищами и встрѣтилъ Латухина, какъ знакомаго. Цѣловальникъ Митричъ тоже поглядѣлъ на него, какъ на своего, и обратился къ какому то рыжему здоровенному парню въ нарядномъ синѣмъ кафтанѣ съ такими словами:

— Летѣлъ грачъ бѣлоносый въ шелковыхъ перьяхъ, на вороновъ налетѣлъ, вороны клевать его хотѣли, кругомъ налетѣли, а грачъ щегольный моргачъ, клювъ имъ свой показалъ. Клювъ то у него бѣлъ, да въ крови заалѣлъ, воронамъ, стало быть, свой. Братъ не братъ, а дружбу водить радъ.

Рыжій парень взглянулъ на Ивана Анемподистовича и отвѣчалъ цѣловальнику:

— Ходитъ, значитъ, тонко, а поетъ звонко: леталъ по садамъ, залетѣлъ къ лѣсу?

— Изъ нашей верши, — отвѣтилъ цѣловальникъ.

Этотъ обычай излагать свои мысли такъ называемымъ „говоркомъ“ былъ въ большомъ ходу у старинныхъ молодцовъ большой дороги, у разнаго темнаго люда, а также у многихъ фабричныхъ во всей промышленной Россіи. „Говоркомъ“ объяснялись еще очень многіе въ началѣ этого столѣтія, но и до сихъ поръ можно слышать подобное объясненіе среди фабричныхъ. Это не былъ жаргонъ, это была своего рода поэзія, импровизація, манера говорить иносказательно и способность понимать эту иносказательность. Впрочемъ, извѣстное количество условныхъ словъ, вѣроятно, существовало для обихода, или же былъ какой-нибудь „ключъ“ для взаимнаго пониманія, а иначе трудно бы было понимать „темнымъ людямъ“ другъ друга.

Рыжій парень былъ, очевидно, удовлетворенъ и болѣе не обращалъ уже вниманія на купца. Прошка взялся занимать дорогаго гостя. Водки Ивану Анемподистовичу не хотѣлось, такъ Прошка спросилъ меду, крѣпкаго и сладкаго меду, который „билъ въ носъ“ и слегка туманилъ голову. Нынѣ такихъ медовъ не варятъ уже. Скоро пришелъ и дядя Игнатъ.

— Ну, какъ надумалъ, купецъ? — обратился онъ къ Ивану Анемподистовичу.

— Да, буду бить тебѣ челомъ, добрый человѣкъ, — помоги невѣсту изъ горькой неволи высвободить.