Читаем без скачивания Жизнь и судьба Федора Соймонова - Анатолий Николаевич Томилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, Миних многое преувеличивал. Турецкая сторона уверяла, что успех русских вовсе не столь уж и велик. И что при взятии Очакова русская армия понесла такие потери, что более вообще не способна к боевым действиям. Это тоже не соответствовало истине, хотя зерна правды были, без сомнения, в обоих сообщениях.
В Москве и в Вене, подсчитав доходы и расходы, с грустью убедились в том, что на продолжение кампании более денег нет. Не лучше обстояли дела и у Порты. Возникло предложение о прекращении военных действий. Для встречи представителей воюющих сторон выбрали нейтральную Подолию, принадлежавшую тогда Польше, город Немиров. Точнее — имение богатейшего польского магната Потоцкого. От России полномочными послами поехало очень любопытное трио. Шафирова, старого и опытного дипломата, просил прислать Миних. Бирон, не доверявший Миниху, добавил Волынского, считая его всецело преданным себе. Остерман же, зная враждебное отношение к себе Шафирова и не доверяя Волынскому, присоединил к министрам своего верного человека и ближайшего подчиненного, тайного советника Неплюева...
Немировский конгресс окончился неудачно не по вине наших дипломатов. Артемий Петрович проявил немало превосходных качеств в переговорах. Но противные силы были слишком могучи. Мутила воду Франция, австрийцы не имели четкой и последовательной позиции. В конце концов, не договорившись ни до чего положительного, представители сторон разъехались из Немирова. Война с Портою продолжалась, но теперь это было безразлично Волынскому.
Императрица назначила его третьим членом Кабинета. Настал великий час. Свершилось то, о чем мечтал он все последнее время. Для чего спину гнул, к Бирону подделывался, Остерману не перечил, мнения и прожекты подавал...
Третьего апреля императрица подписала указ: «За особливыя его превосходительства заслуги» назначить господина обер-егермейстера, полного генерала и кавалера Волынского Артемия Петровича в кабинет-министры...
«Волынский теперь себя видит, что он по милости ея императорскаго величества стал мужичек, а из мальчиков, слава Богу, вышел и чрез великий порог перешагнул или перелетел». Эти слова генерала и председателя московской Сенатской конторы Семена Андреевича Салтыкова приводит в своем письме сам Волынский. Да, Рубикон остался позади! Пред ним открылись двери Кабинета, где вершились главные дела государства, где царил в тиши неуловимый Остерман и шумно пыхтел молчаливый и тучный князь Черкасский. По выражению остроумцев того времени, «не душа, но тело Кабинета». Отныне к ним присоединялся еще и Волынский. Кем-то доведет ему судьба стать в этом триумвирате?..
По иронии судьбы, он занял место злейшего врага своего Ягужинского, умершего два года назад. Вот уж права мудрость, гласящая, что, если врага невозможно одолеть или переубедить, его нужно пережить. Вражда их основывалась на том, что Артемий Петрович, гордившийся древностью своего рода, не раз позволял себе с пренебрежением публично отзываться о «некоих детях органистов и протчих». И генерал-прокурор Ягужинский, пожалованный императрицею в графы Российской империи, не простил ему этого. Восстановленный в должности, Павел Иванович добился сначала расследования бесчинств, которые Артемий Петрович творил, губернаторствуя в Казани. Затем, когда факты подтвердились, Волынского вызвали в Москву, даже будто арестовали. Но он поднес Бирону тридцать тысяч червонцев, и фаворит, никогда до того не имевший в полном своем распоряжении таких денег, уговорил Анну помиловать «раскаявшегося». Следствие было прекращено. Взбешенный Ягужинский сказал императрице, что государство больше бы выиграло, истратив тридцать тысяч, чтобы избавиться от Волынского. Но Анна Иоанновна не слышала голоса разума. Еще не слышала, поскольку все для нее было пока сказочно и ново. Потом она его просто не станет слушать.
5
Незадолго до своей смерти, разбирая в Кабинете один из многочисленных прожэктов Артемия Петровича, Ягужинский заметил:
— То я знаю, что при помощи интриг и низостей Волынский может добиться поста кабинет-министра. Но через два-три года после этого вам придется его повесить...
Страшноватое пророчество.
Встретившись с Бироном в день назначения Артемия Петровича, Остерман раздраженно, даже не заботясь о том, чтобы затемнить по привычке истинный смысл речи, стал выговаривать герцогу за неосмотрительный выбор. Бирон был смущен. Ему не хотелось, чтобы вице-канцлер догадался, что Волынский внедрен им в Кабинет прежде всего для ослабления влияния самого Остермана.
— Weshalb unterstutzen sie diesen untaugliche Mann?[17] — как обычно отводя глаза в сторону, говорил Андрей Иванович. — Разве он мало кого обманывал?
— Ich weis, das man von ihm spricht...[18] — оправдывался герцог. — И знаю, какие он имеет пороки и недостатки. Но где найти между русскими лучшего? — Он поднял на Остермана светлые глаза и продолжал: — Все они так мало на что пригодны, что выбирать не из кого. Остается — брать тех, какие есть... Волынский же должен быть мне благодарен хотя бы за то, — он цинично усмехнулся, не делая более ни из чего тайны, — что не угодил на виселицу еще тогда, когда двор находился в Москве...
— Malo benefacere tantunum est periculum, quantum bono malefacere,[19] — довольный скрытым признанием, Остерман закончил диалог латинской поговоркой.
Бирону университетской латыни хватало лишь на смутное проникновение в общий смысл широко распространенного изречения, и потому, показав, что вполне понял собеседника, он предпочел ответить по-немецки:
— Zum bedauern weis ich, das Undank ist der Welt Lohn.[20]
И они разошлись, вполне довольные достигнутым взаимопониманием. Правда, чтобы обезопасить себя от происков Волынского, Остерман приставил к нему в качестве соглядатая своего клеврета, кабинет-секретаря Яковлева. Артемию Петровичу о том донесли. И вот, когда, прочитав указ о его назначении, Яковлев по должности своей поднес новому кабинет-министру текст присяги и стал читать обычную формулу, в которой говорилось, что за нарушение оной последует смертная казнь, Волынский вдруг взорвался:
— Ея величество государыня императрица жалует меня званием кабинет-министра, а ты — плахою и топором?..
С этого момента он стал преследовать всячески Яковлева и в конце концов добился отстранения того от должности и ссылки в Выборг.
