Читаем без скачивания Мой любимый враг (СИ) - Шолохова Елена

Отец растерялся – смотрел на меня и хлопал глазами. Потом отвернулся, явно не зная, что сказать. Потом шумно вздохнул.

– Мда… А я говорил ей, что это дурацкая затея. Но она же мертвого достанет. Каждый день названивала, ну ты ее знаешь… И я ведь понимал, что зря лечу. Честно, даже не верил, что ты согласишься уехать. И прямо поразился вчера. Да и она тоже: то увези его, то умру без него… Раскудахталась вчера: плохое предчувствие, давай вернемся… Она спит ещё?

– Мама в больнице, – холодно ответил я, как чужому.

– Да? И что с ней? – приподнял брови отец. – Опять припадок?

– Инфаркт.

– О… – крякнул отец. – И как она?

– А ты как думаешь?

– Это когда же так, а?

Я вышел из кухни. Горло перехватило как удавкой. Как бы я сейчас ни злился на отца, но в том, что случилось с мамой – вина только моя.

Вчера, когда к дому подъехала машина, я решил, что это мое такси. Как раз ждал его с минуту на минуту. Схватил сумку, быстро спустился в холл и едва успел накинуть куртку, как дверь открылась и вошла мама.

С минуту мы стояли и смотрели друг на друга как в немом кино, совершенно неготовые к такой вот встрече. Хотя она, наверное, что-то и подозревала, раз вернулась. Но взгляд у нее все равно был ошарашенный и напуганный. Беззвучно открывая рот, она потрясенно смотрела то на меня, полностью одетого в уличную одежду, то на сумку. И всё, конечно же, поняла.

– Мам, – начал я, но заткнулся, не зная, что ей сказать. И чувствовал себя хуже, чем вор, которого застали врасплох за кражей.

– Дима… – сипло выдохнула она, будто с неимоверным усилием или через боль.

И замолчала, прижимая к груди руку. Я не сразу обратил внимание на то, какая она неестественно бледная. Лишь когда она начала клониться вбок и оседать, понял, что всё плохо. Лицо её посерело и покрылось бусинками холодного пота. Дышала она с трудом, и толком сказать ничего не могла.

С улицы донесся шум подъезжающей машины, и в сумке загудел телефон. Я увидел в окно холла, что снова подъехала машина. Видать, то самое такси. Я бросил сумку, подхватил маму на руки и выбежал на улицу.

Уже в больнице спохватился, что уехал без телефона, вообще без всего. Хорошо хоть в карманах куртки были деньги.

И Таня сто раз права, как бы я перед ней ни оправдывался – я ее предал. Потому что на какое-то время я вообще забыл про нее, про наш побег, про всё на свете. Уже потом, когда маму отвезли в реанимацию, а меня выпроводили домой, я, холодея от ужаса, вспомнил…

Поймал машину, рванул на автовокзал, по дороге попросил телефон у водителя. Только Танин номер был недоступен. И самой Тани в зале ожидания не оказалось. Черт, опоздал, она уже ушла… Я чуть в голос не взвыл.

Поехал к ней, но там никто не открыл. Я метался, не зная, где она может быть. В конце концов вернулся домой. Вытащил телефон из сумки, брошенной прямо у двери. Взглянул на экран, и внутри всё оборвалось – тысяча пропущенных от Тани.

Я как представил себе, как она там, бедная моя, сидела одна в полном неведении, ничего не понимая…

***

Я посмотрел на часы: половина седьмого. К Тане ехать ещё рано. А в больницу…

Тут из кухни показался отец. Вроде даже протрезвел немного.

– И что говорят врачи? – он привалился к стене плечом.

– То и говорят: обширный инфаркт передней стенки миокарда.

– Это как? Опасно очень? В какой она больнице?

– На Волжской.

– Надо подключить лучших врачей, чтоб все условия… В частную клинику. Я договорюсь…

– Маму сейчас нельзя перевозить. Она в реанимации, – ответил я, сдерживая глухое раздражение.

– А чего ты мне не позвонил сразу?

– Я звонил.

Отец побродил по дому, поохал и снова привязался.

– Ничего, Димка. Мама выкарабкается. Сейчас медицина нормальная. Эх…

Отец потер затылок.

– Слушай, а что делать-то теперь будем?

– Я никуда с тобой не поеду.

– Это я понял. А мне, как думаешь, надо… ну, остаться, в смысле, поменять билет?

Я даже отвечать ему не стал. Но позже в больницу мы поехали вместе. В реанимацию нас не пустили. Впрочем, отец и не стремился. Захотел бы – и до главврача дошёл, а то и в минздрав позвонил, как будто я не знаю, как он добивается всего, что другим не положено. Но тут кивнул, мол, ладно, нельзя так нельзя.

Заведующий кардиологии заверил нас, что сейчас состояние у мамы стабильное, но всё же лучше её сейчас не волновать. А ещё огорошил тем, что она, оказывается, уже перенесла один инфаркт некоторое время назад. «Тихий». То есть без всяких симптомов. Оказывается, бывает и так. А мы даже не подозревали.

– Главное, она стабильна, – успокаивал отец то ли меня, то ли себя.

Потом он отправился домой, а я поехал к Тане.

____________________

Дорогие читатели, небольшая ремарка по поводу отца Тани в связи с сомнениями в комментариях, что он, как алкоголик, может бросить пить. Я просто хочу напомнить, что его вряд ли можно считать алкоголиком. Для этого взрослому мужчине надо спиваться несколько лет. А он не был пьющим до того, как сел. В колонии тоже не мог пить. Освободился в конце сентября, только тогда и запил от безысходности, глуша тоску. То есть пьет всего 3-4 месяца, это крайне мало для того, чтобы появилась зависимость. Поэтому в его случае, как мне кажется, то, что его проняло и он захотел и бросил - это более, чем вероятно)

47

Хоть Таня и сказала, что поедет к своей тете, отправилась она вчера всё-таки к себе домой. Я проверил в приложении такси.

С одной стороны, так даже лучше – я понятия не имел, где живет эта ее тетя. А с другой, что её ждало дома – неизвестно.

Ехал к ней с тяжелым сердцем. И с дурным предчувствием. Хотя это, наверное, просто подавленное настроение. В предчувствия и прочее подобное я не верю.

Я остановился метрах в десяти от Таниного дома. Несколько минут просто смотрел на её окна, и не мог заставить себя сдвинуться с места. Как я сразу не подумал, что там может быть Танин отец?

Как бы он потом ни сорвал на ней злость из-за моего прихода. По спине пополз холод: он ведь и вчера ночью мог… особенно если увидел её прощальное письмо. И если уж он два дня назад её так зверски избил, то что мог сделать сейчас – страшно было представить.

Не надо было её вчера отпускать. Да хоть силой надо было её затащить к себе. Но не отпускать. Чем вообще я думал…

Пока я распинал себя, из их подъезда вдруг показался её отец собственной персоной и, свернув влево, куда-то пошёл. Шагал он тяжело, сгорбившись, но твердо – значит, по крайней мере, трезвый. Я вспомнил, как Таня говорила, что у него с утра смена. Ну хотя бы сейчас мой приход ей не навредит…

Я поднялся на её этаж, постучал в дверь. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она отворила дверь. Я уже успел надумать всяких ужасов, что сделал с ней отец. Но нет, она выглядела не хуже, чем накануне. И даже отек на лице стал немного меньше – сегодня она не прятала лицо под волосами. И глаза… глаз был припухший и красный. Она явно плакала и долго. Я смотрел на нее, и сердце кровью обливалось…

Таня запахнула на груди длинную кофту и вышла в подъезд. К себе впускать меня не стала. Да и вообще держалась так, что и без слов я чувствовал – она не просто отгородилась от меня, она возвела между нами глухую стену. И как через нее пробиться – я не знал. Вчера она была в полном раздрае, её захлестывали разочарование и обида, её всю трясло. Но даже вчера до неё проще было достучаться. Сейчас – я это чувствовал – она меня просто не услышит, не захочет услышать. Вчера в ее глазах я видел горечь, а сегодня – пустоту.

– Привет, – сказал я. Надо же было с чего-то начинать.

Она не поздоровалась в ответ, а спросила сразу в лоб:

– Зачем ты пришёл?

– Извиниться. Ну и объяснить…

– Ты вчера всё объяснил. Мне повторять не нужно, я и так помню: твоя мама вернулась, ей стало плохо, ты не смог прийти. И позвонить тоже.