Читаем без скачивания Лев - Конн Иггульден

– Я не сделаю этого. Нет. Вижу, тебе было бы приятно, если бы я так и сделал. Но я разочарую тебя.

– Что бы ты ни сделал, ты ничем меня не разочаруешь. Ты уже мертв.

– У меня все еще есть друзья, которые служили со мной, – все больше распаляясь, сказал Павсаний. – Есть команды, преданные мне. Спартанцы, стоявшие со мной на поле боя. А если я попрошу их прийти и вывести меня отсюда?

Молодой царь замер, и Павсаний увидел, что он дрожит от сильного волнения. Будь у Плистарха оружие, ударил бы он его сейчас? Этот сын Леонида никогда бы не выиграл битву при Платеях. И все же Павсаний уже корил себя за то, что бросил ему вызов. Ему бы стоило прикусить себе язык, прежде чем произнести такое вслух, но взять свои слова обратно он уже не мог.

Плистарх кивнул, словно подтверждая какое-то свое суждение.

– Эфоры приняли верное решение, – сказал он. – Сначала я беспокоился, полагая, что они допустили большую ошибку. Но теперь вижу, что боги действительно говорят через них. Не думаю, что мы встретимся снова.

Царь повернулся и зашагал вниз по склону. Оставшись один, Павсаний смотрел ему вслед. Он проголодался, хотел пить, и его воротило от всего, что он сделал.

20

Перикл застонал. Болело все. Ощущение, когда он открыл глаза, было такое, будто кто-то вонзил нож в мозг. Где он? Смутно вспоминалось, как он маршировал и пел… Маршировал? Голова пульсировала в такт сердцу. Кто-то стонал. Кто? Только бы не он сам.

Он лежал на деревянной скамье, отполированной, гладкой и смазанной маслом. Изголовье украшал резной резвящийся дельфин. Перикл знал, что видел где-то похожего… Да, таких скамей там были тысячи. Но вспомнить, где именно, не получалось. Образ просто засел в памяти и никак не вязался с каким-либо воспоминанием.

Стон повторился, и теперь Перикл уже не сомневался, что источник его не он сам. Рядом что-то зашуршало, зашевелилось. Ворох замызганного тряпья развернулся, и из него выбрался человек. Анаксагор. За именем потянулся шлейф воспоминаний. Ну да. Они же сидели и разговаривали. Там еще были Зенон и Эсхил. Они что-то обсуждали… Перикл помнил, что наслаждался беседой – столько новых мыслей, идей… Проснувшееся беспокойство заставило его оглядеться. Так и есть. Театр. Справа и слева широкой дугой растянулись скамьи, за спиной виднелся Акрополь. Лежа под огромным открытым небом, он чувствовал себя ничего не значащей песчинкой. Судя по пятнам на хитоне, кого-то вырвало прямо на него. Левая рука заботливо обнимала кожаный мех, в котором что-то еще булькало. Пахло кислятиной – то ли прокисшее вино, то ли его собственное дыхание.

– Надо искупаться, – объявил Анаксагор. – Пойдем. Зенон в фонтане.

Произнесенные вслух слова как будто вытолкнули Перикла из тумана. В глазах прояснилось. Он поднялся, пошатнулся и, чтобы не упасть, ухватился за голову дельфина.

– Он что, утонул?

Анаксагор оглянулся через плечо. На сцене действительно стоял фонтан с лежащим в нем мужчиной. Одна нога высовывалась из чаши, другая оставалась невидимой.

– Не думаю, – изрек Анаксагор. – Там нет воды. Там все… – махнул он рукой, – ненастоящее. Фонтан, дворец в Персии. Понимаешь?

Перикл медленно моргнул – раз, другой. С каждым глотком воздуха мир приходил в свое обычное состояние и уже не качался. Одновременно с возвращением в реальность пришло осознание двух неопровержимых истин: от него ужасно воняет и он жутко голоден. Потрогав лоб, Перикл нащупал припухлость.

– Я… дрался?

Анаксагор пожал плечами – жест напоминал качание ветвей, как будто под одеждой у него было не два плеча, а больше.

– Не всерьез. Вы с Зеноном дрались тупыми мечами. Ты говорил, что проучишь этого недоростка, покажешь, что такое афинская подготовка.

Анаксагор повеселел, и Перикл улыбнулся и тут же поморщился от боли в рассеченной губе.

– Как я понимаю, победа досталась не мне, – сказал он.

– Зенон очень быстрый. Как гадюка. Однако он упал со сцены, и в наказание ему пришлось выпить целый бурдюк неразбавленного вина. Отсюда и фонтан.

– Это я помню! – восхищенно воскликнул Перикл. – Ты не можешь вытащить его оттуда? Городская стена… вон там, на юг. Прямо за ней река, и я собираюсь окунуть в нее голову. Освежиться. А еще там должна быть таверна, недалеко от Итонских ворот. Мой отец любил ее за жареную рыбу.

При мысли о жареной рыбе у него громко заурчало в животе. Перикл ухмыльнулся:

– Они взывают ко мне или мой желудок к ним – не знаю. Как думаешь, таверна будет открыта в такую рань?

– Уже почти полдень, так что да, полагаю, она уже открыта, – сказал Анаксагор.

Они обернулись на звуки из фонтана – проклятия и ворчание. Зенону удалось перелезть через край, отломив при этом часть бортика. Теперь он стоял в замешательстве, держа в руках раскрашенную деревяшку, которая определенно не была фонтаном.

– Где Эсхил? – внезапно спросил Перикл, оглядываясь по сторонам. – А Эпикл?

– Эсхил отправился за своим последним произведением, – сказал Анаксагор. – Помню, это было на восходе. Потом я задремал. Эпикл предпочитает спать в своей постели. Если его нет здесь, значит он там – через одну или две улицы отсюда.

– Почему я в фонтане? – со сцены подал голос Зенон, задумчиво озираясь. – Это наказание или награда?

– Награда, – заверил его Перикл, вспомнив, как они входили в город с мехами вина и факелами в руках.

Их было около дюжины, но под утро большинство разбрелось по домам. Остались только Анаксагор и Зенон, но он с удовлетворением осознал, что думает о них как о друзьях.

– Мы собираемся окунуться в реке, а потом отправиться за жареной рыбой, – сказал Анаксагор. – В таком порядке.

Зенон выпрямился, явив себя во всей красе, что ни на кого не произвело впечатления. С нарочитой осторожностью положив отломанный край бортика в чашу фонтана, он отступил и попятился.

– Хорошо. Мне тоже нужно пройтись, освежить голову. Чувствую, пока спал, она у меня распухла.

Анаксагор попытался что-то сказать, но Зенон поднял руку:

– Не надо. Не пытайся меня убедить, что это не так. Я чувствую, какая она тяжелая, а меня и без нее ноги едва держат. Может, уменьшится в холодной воде.

Уходя, Перикл оглянулся. За поднимающимися ряд за рядом скамьями виднелся Акрополь, известняковая гора с разрушенными храмами на вершине. Некоторые настаивали на том, чтобы оставить руины в таком состоянии, как напоминание о персидском вторжении.

Но в Афинах ничто не стояло на месте. Шаткие стены приходилось валить, зацепив крюками, а на их месте возводить прочные; при этом разбросанные камни уносили вниз, в