Читаем без скачивания Дойти и рассказать - Сергей Анисимов

– Новик, на фишку к окну. Слава, наружу на угол, – спокойным и твёрдым голосом приказал командир группы, сопроводив слова соответствующими жестами, первый из которых был обращён как раз к застывшему в разглядывании пленного Николаю.

С тех пор прошло минут пять, и почти всё это время награждённый родителями экзотическим для нашего века именем студент мысленно качал головой. Произнесенное удивительно к месту, это всё равно звучало почти каламбуром. С одной стороны, «новик» означало «молодой служилый боярин», а с другой – прославившийся почти сто лет назад и навечно крейсер «Новик» был напарником того самого «Аскольда» по всем без исключения предприятиям обороны Порт-Артура, почти до самой своей гибели, которую он принял уже в одиночку… Прадед Аскольда-Николая, порт-артуровский пехотинец, наверняка видывал их обоих, когда огоньки выстрелов перебегали по бортам крейсеров, исторгая снаряды, уносящиеся в сторону втекающих в ущелья цепей японской пехоты. Наверное, это деда и вдохновило в своё время. Если, опять же, забыть о том, что в проклятом Таллинском переходе, который тому же деду повезло чудом, сменив одну за другой три палубы, пережить, погиб второй «Новик». Всё-таки как причудливо тасуется колода… В мире нет или почти нет ни одного события, которое не цеплялось бы ниточками невидимых связей за другие. Даже через два поколения, через три. Лишь бы помнили.

Николая тронули за плечо.

– Посмотри тихонько и очень осторожно, из тени. Внимательно. Это он?

Сказавший был одним из уходивших с «Гиви» – крепкий, плавный и точный в движениях спецназовец, имени которого уловить ему не удалось ни разу.

Выждав секунду, чтобы определить про себя последовательность внешне естественных действий, «Курсант» обернулся. Кто-то из москвичей, приподняв Усама в сидячую позу, колдовал над его руками, в то время как «Гиви» подсвечивал спереди слабеньким бледно-жёлтым фонариком. Если придираться, то было понятно, что подсвечивать лицо якобы в помощь находящемуся за спиной глупо, но вряд ли связанный, с перекошенным лицом жующий тряпку кавказец мог сейчас что-то анализировать. Николай слишком хорошо помнил в сходной ситуации себя.

Вообще-то Усама он узнал с самой первой минуты, ещё с бледного пятна, втаскиваемого в темноту, но сейчас добросовестно разглядывал сидящего, наклонив голову по-бычьи, чтобы ещё больше затенить себя, и заворачивая глаза чуть не под брови. Сомнений не было никаких. «Здравствуй, дружок! Хочешь, я расскажу тебе сказку?» Николай представил себе, как он с выражением произносит сейчас эту фразу, и ему неожиданно стало настолько смешно, что он едва удержался от пусть

и сдавленного, но хмыканья. Фонарик за это время бесшумно погас, и темнота навалилась гуще. Он снова отвернулся.

– Ну? Он? Ничего мы не напутали?

Боец присел у подоконника совсем рядом – голос его был тих, но достаточно выразителен. Ему явно не хотелось, чтобы притащенный оказался кем-то, кроме Усама. Непонятно, почему тогда при этом нежелании Николая, во-первых, не взяли с собой, а во-вторых, если уж притащили связанного клиента сюда, то ждали столько времени, прежде чем задать вопрос.

– Он… – бывший студент, так и не уверенный до конца в «настоящести» своего статуса проводника в этих чёртовых краях, решил всё же не выпендриваться и, задавив внутри некстати ползущую на язык смешинку, ответил коротко и тихо, как от него и требовалось. На расстоянии уже хотя бы полуметра такой голос не слышно, только неразборчивые интонации.

– Это Усам на сто процентов. Тот самый «хозяйственник», который в автобусе, с подполковником, с Биг Маззи и так далее. Это он.

Спецназовец, даже не кивнув и не добавив ни единого слова в качестве комментария, встал и скользнул в темноту. Интересно он двигался – как будто на мгновение фиксировал позу после каждого комплекса даже самых обычных движений. Снова пошло время. Отдыхая, Николай положил подбородок на ладони, упёртые в обломанную доску, бывшую когда-то подоконником. В сантиметрах от обдуваемого прохладным ночным ветром лица прозвенел комар, ушедший в темноту. После пары разворотов на самой границе слышимости он вернулся и начал выписывать круги чуть ли не перед носом, явно нацеливаясь поужинать. Видно его не было, и это почему-то Николая порадовало – по крайней мере, с этой стороны горизонта небо светлеть пока не собиралось.

Сзади прошуршали осторожные, мягкие шаги, за ними другие. Захотелось обернуться, но «Гиви» такой команды пока не давал. Приходилось опять ждать, слушая комара, который вместо того, чтобы сесть и наконец-то нормально пожрать, развлекался едва ли не высшим пилотажем. Одновременно Николай более или менее расслабленно разглядывал подходы к дому с тех направлений, которые просматривались из окна.

– Новик, – тихо сказали сзади ещё через минуту. – Мы уходим за твоими ребятами. С тобой остаются аж трое, но тебе, – говоривший ещё более приглушил голос. – В общем, оружия не даём. Ты понимаешь, наверное…

Пришлось кивнуть.

– Этот клиент, – «Гиви» показал движением подбородка через плечо на лежащего Усама, – пускай отдыхает пока, он здесь сейчас самый важный после меня. Если на вас нападут – по мере сил помогай ребятам, а потом делай ноги, тебе не впервой. Его не трогай. Понял?

Николай кивнул ещё раз. Чего уж тут непонятного. Кроме того, что чеченца вытащили из кровати в первую очередь, – и только потом собрались идти за теми студентами, за которыми они сюда якобы и пришли. При этом оставив половину группы для охраны этого самого Усама. Неужели он такая уж ценность, что перевешивает всё остальное, за чем ФСБ России в лице лучших своих представителей наконец-то явилась в это село? И по каким именно высоким соображениям с ним нельзя было поздороваться?

– До встречи. – Командир спецназовцев мягко развернулся и, задержавшись на долю секунды у двери, скользнул наружу. За ним последовал ещё один боец, и в комнате снова стало почти пусто. Те же радист и пулемётчик – плюс, наверное, тот сапёр по имени Слава, которому «Гиви» приказал охранять их снаружи. Как именно – бог его знает. Ему виднее.

Комар куда-то делся, и дальше было уже почти привычное ожидание, подогреваемое мыслью о том, что ребятам до свободы остались уже считанные минуты. И ещё на одну-две минуты меньше осталось Андарбеку до того момента, когда его научат, в чём именно состоит разница между мальчишкой и мужчиной. Те, кто полагают, что эта разница заключается всего лишь в потере девственности, себя мужчинами, видимо, пока не осознали. Николай был глубоко убеждён, что мужчина отличается от мальчика тем, что готов и способен отвечать за свои поступки. Отсюда и такой разброс: мужчина в восемнадцать лет или безответственный сопляк в тридцать пять. Всякое бывает.

Усам продолжал лежать под стеночкой – вероятно, погруженный в собственные мысли. Этот отвечать за себя явно был готов. Николаю не надо было долго гадать и складывать дважды два, чтобы дойти до мысли, что во всей этой героической операции спецназа именно Усам и был главной целью. В полном соответствии с интересом, проявленным «москвичами» в последние дни перед акцией. Те слова, что ему говорили перед выходом – об освобождении несчастных лопухов-студентов как святой цели для всего русского Спецназа с большой буквы – похоже, почти ничего не значили. Просто лакировка. Или действительно значили то, что было написано напротив них в словарях – если студентов сейчас приведут.

Попавший по воле случая в эти края такой же лопух-студент и понятия не имел, что смутные, смазанные мысли, ворочавшиеся в его голове, весьма точно отражают происходящее. Даже с блеском выполнив первую часть основной задачи, то есть изъятие живого «бобра» из тёплой постели, спецназовцы вполне осознавали, что до того момента, когда операцию можно будет считать завершённой, остаётся слишком много этапов. Командир группы понимал, что, после некоторых колебаний решившись на выполнение дополнительной задачи, то есть попытку освобождения студентов, он проявил некоторый даже авантюризм.

Писанные кровью законы войны за линией фронта приказывали уходить немедленно после достижения основного результата. Чистое десантирование, переход, скрытный выход к объекту – всё это удавалось далеко не каждый раз. Случалось, что натасканные и готовые вроде бы ко всему группы спецназа на самых первых минутах и часах тщательно подготовленных, «вылизанных» операций напарывались на заранее изготовленные засады, на шальные, без системы поставленные мины, и им приходилось уходить в сторону, по горам, огрызаясь огнём и вытаскивая на себе раненых и убитых. Чистый и тихий выход к цели и следующее за ним бесшумное, без стрельбы и даже без снятия секретов, изъятие, в данном случае, секретоносителя подгруппой захвата всегда было идеалом работы, к которому каждый раз стремились и которого так часто приходилось лишаться, умываясь потом и кровью. «Сделал дело – слезай с тела» – гласила расхожая фраза, подходящая к данной ситуации на все сто процентов. Будучи ещё курсантом, Вадим совершил один из настоящих боевых выходов в составе группы, в которой был боец по прозвищу «Тело». Огромный, двухметрового роста гандболист и дзюдоист своего прозвища не стеснялся совершенно и всякие прибаутки и шутки с его использованием произносил регулярно. И большая часть из них вбивала в курсанта основную мораль спецназа: с тела надо слезать вовремя. Когда дело сделано, надо уходить – ощетинившись стволами, очень быстро и, по возможности, так же тихо, как пришли. Когда уже офицером Вадим встретил повзрослевшего на пять лет и один просвет на погонах «Тело» в одном из штабов, прозвище у того было уже другое. «Кидзуа-то» (Рубец от раны (яп.). Грустное прозвище. Печальное. Чисто уходить удавалось не всем и не всегда…