Читаем без скачивания Кавалер дю Ландро - Жорж Бордонов

— Он даже не решился его срубить… ветки могли разбить стекла!

— Мы его поднимем.

К четырем часам пополудни погода начала портиться. Из-за горы Жюстис выползла огромная черная грозовая туча и закрыла еще мгновение назад голубое, ясное небо. Разразившаяся гроза убила двух коров на лугу и повалила несколько ореховых деревьев в аллее.

— Ну вот! — говорили старики, крестясь. — Шевалье вернулся.

Так рождаются легенды, и Десланд напрасно пытался убедить людей, что за время пребывания шевалье в Ублоньер там не было ни одной грозы, никто не хотел верить. Что касается Ландро, то его эти сказки только забавляли:

— Если бы я жил двумя веками раньше, они бы решили, что я колдун, и быстренько отправили бы меня на костер.

Как он и обещал Десланду, дом и комнаты были перекрашены, «чтобы выветрить дух Ажерона». Он съездил и в Нант в сопровождении своего верного друга, но без Виктории. Он купил кое-что из мебели, не очень выбирая, чтобы дополнить то, что вдова Ажерон продала ему вместе с усадьбой.

— Я не хочу и не могу все забрать с собой, — говорила она ему. — Столы и шкафы слишком громоздки. Если это вас заинтересует, я сделаю вам скидку. Я возьму только самое необходимое…

— Конечно, самое необходимое — туалетные принадлежности, — говорил потом Ландро, сопровождая слова своим «ржанием», — Эта старая свинья в них больше всего нуждается. От нее за версту несет навозом!

Хлопоты по ремонту и переезду заняли почти целый месяц, несмотря на помощь Десланда. Но эти хлопоты не утомляли нового управляющего, как и шевалье, у которого был стол, чтобы поесть, камин, чтобы просушить сапоги, и резвая верная лошадь, и потому он считал себя самым счастливым человеком на свете. Он был бы еще счастливее, если бы получил какую-нибудь весточку от Виктории. Ни за что на свете он не написал бы первым. Когда Десланд рисковал заговорить о ней, Ландро менял тему разговора, засыпал друга незначительными вопросами по ведению хозяйства в имении, о ценах на скот, о состоянии лесов, о ремонте зданий и о многом другом.

Когда, на его взгляд, в Нуайе был наведен порядок, шевалье начал скучать и снова принялся за старое. Соважо, Гиняр, Ланьо и многие другие снова увидели его в своей компании. Опять бывшие республиканцы перестали спокойно спать по ночам. И было от чего: возобновились ссоры в кабаках, так же как и прогулки под луной с дубиной в руке. Друзья расширили поле своей деятельности почти до Бурбон-Вандеи, чтобы «пощупать» префекта. Но однажды сборщик налогов был узнан, и «ужасные забавы» закончились трибуналом. «Весельчаки» отделались небольшим штрафом. Еще не забыли знаменитый ответ Ландро на вопрос председателя: «В 1815 году меня прозвали „Ужас синих“, и я не хочу терять это прозвище!» Он заплатил за себя и Десланда по сто франков, вот и все издержки.

И снова потекли месяцы, одновременно беспокойные и пустые.

«Мы думали, — писал наш любитель старины, — что возвращение в родное гнездо изменит поведение г-на дю Ландро, заставит его вести себя более достойно, более благородно, ведь честь обязывает. Мы столько раз видели, как старинные дома меняют образ мышления их обладателей, делают их в некотором роде аристократичнее. А он вернулся в свой родной дом. Мы думали, что он станет более благоразумным, дыша воздухом Нуайе. Но шевалье, похоже, только поменял место жительства. Хотя теперь он стал обладателем поместья, по-прежнему относился к нам высокомерно, и даже, увидев кого-нибудь из наших, менял направление движения, только чтобы не здороваться.

Но, и я не без некоторой грусти пишу об этом, выкупив Нуайе, он в глазах многих восстановил старинный род дю Ландро, снова стал богатым и превратился в „интересную партию“. О нем заговорили в дамских салонах. Местные свахи начали к нему присматриваться. Шевалье имел характер не очень податливый, и дело было признано „довольно трудным“. С другой стороны, из-за своей нерелигиозности, образования „не совсем блестящего“, прошлого „немного слишком бурного“ и своих похождений, недостойных человека „древней породы“, Ландро не должен был слишком привередничать и рассчитывать на большое приданое. Некоторые дворяне громогласно заявляли, что никогда такой человек не пересечет порог их дома, даже если построит золотой мост для их дочери. Это были в основном самые бедные из наших. Но были и благородные папаши, охотно готовые забыть, что шевалье когда-то толкал в грязь кюре и разбивал водочные бутылки о церковные паперти. „Все! — заявляли они. — Молодость прошла! У Юбера просто был горячий характер, вот и все. Женившись, он успокоится. Это будет лучший из мужей. Таких примеров полно“. И другие, не менее благородные: „Это слишком, — говорили они. — Ему приписывают слишком много. Все его поступки трактуются в плохом смысле. В действительности все было совсем не так. В конце концов, можем ли мы привести хотя бы один стопроцентно доказанный факт, запятнавший честь шевалье? Его нелюбовь к церкви извинительна и объясняется этим несчастным делом с монастырем, но и там уже давно наступило примирение. Если он нас избегает, то, может, это мы… не всегда были с ним любезны. Не надо забывать, что в Ублоньер он вел холостяцкую жизнь. С его гордостью он не хотел принять приглашение, на которое не мог ответить. Со своей стороны, я испытываю к нему большое уважение. Он экономил на всем, чтобы выкупить родное имение, это доказывает, что за экстравагантным поведением скрывается практичный ум, даже скажу больше — железная воля“. Так или почти так складывался вокруг шевалье заговор для того, чтобы поймать его в супружеские сети. Что самое удивительное, шевалье, казалось, не очень противился этому. Одна из моих кузин однажды давала званый обед персон на тридцать и пригласила его. По этому случаю Ландро заказал себе новый костюм, элегантную, светлых тонов пару».

Сначала он показал свое умение вести себя на светских раутах, хотя некоторые дамы отмечали у него излишнюю резкость при целовании ручек. Но нашелся кто-то из гостей, кто взял его под защиту: «Дорогая моя, — объяснял он, — он действует по-прусски. Такое свойственно бывшим военным, но в этом есть что-то элегантное». Ландро посадили радом с какой-то уродиной: фигурка хорошенькая, но кожа как рыбья чешуя, глаза разного цвета, нос крючком, зубы редкие, руки тонкие, как спички, и голос, как у трещотки. Ландро старался быть, наверное, из жалости, помягче, обходительнее и даже, хорошо ли, плохо ли, если честно, то скорее плохо, чем хорошо, делал ей комплименты. Он стал восхищаться перстнем на ее руке, выставленным напоказ.

— О, да! — отвечала она простодушно. — Это кольцо принадлежало Людовику XIII, оно очень редкое, в нем изумруд необычайной величины.

— Он действительно очень велик. А какой прозрачный!

Шевалье прекрасно видел, что камень был фальшивым, он знал, что изумруд не может быть «прозрачным», и про себя потешался над простушкой.

— О! Господин дю Ландро, я вижу, вы большой знаток драгоценностей. Это немного неожиданно для меня.

— Но почему, мадемуазель?

— Вы известны как герой Реймса, «Ужас синих», участвовали в русском походе…

— В несколько другой последовательности.

— Простите?

— Я вернулся из Московии раньше, чем сражался под Реймсом.

— Это для меня еще более удивительно. Как такой роялист, как вы, мог служить узурпатору?

— Ах, мадемуазель, ответ мой вас разочарует: мы писали Историю. И возможность вписать свою личную строчку немного вскружила нам голову. В 1815 году — то же самое: мы хотели превзойти в доблести наших отцов, но смогли собрать под свои знамена только одну дивизию во всей Вандее. Да и то она могла бы быть полезнее в другом месте.

— Вы имеете в виду Ватерлоо?

— Совершенно верно.

— Но, шевалье, вы ведь были по другую сторону, разве вы не сражались за короля?

— Надо было придерживаться традиций…

— Но вы ведь желали возвращения короля?

— О! Еще как!

— Мне кажется, я понимаю, что вы пережили.

— У каждого та судьба, которую он заслуживает.

— Вы претерпели столько несправедливостей от самых близких вам людей.

— Есть люди, которые идут всегда впереди событий: это цельные натуры, не приспосабливающиеся к этой жизни.

— Я предпочитаю людей, не идущих на компромиссы.

— Потому, что вам еще только двадцать лет.

А сам подумал: «Бедняжка, тебе даже из большой любезности, после десяти бокалов шампанского не дашь меньше тридцати лет».

Однако он пригласил ее на танец, и все находили, что он держался вполне прилично. Ее отец играл в вист с друзьями, но внимательно следил за развитием событий. Друзья говорили ему:

— Дорогой граф, дело идет к свадьбе. Совершенно очевидно, что она ему нравится.

— О! Друзья мои, не будем торопиться. С этим шевалье… Но, честно говоря, кажется, они нашли общий язык.