Читаем без скачивания К достижению цели - Михаил Моисеевич Ботвинник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Тель-Авиве каждое утро ходим на пляж, благо отель «Шератон», где жили участники и проводилась Олимпиада, стоит на берегу Средиземного моря. Восемь утра, но уже нестерпимо жарко, море теплое-теплое; песок настолько мелкий, что не осыпается после того, как кожа после купанья становится сухой. Оказывается, песок не морской. Много веков вешние воды Нила выносили речной песок в море, и течением его прибивало к палестинскому берегу... После четырех часов дня жара спадает и дышать легче.
Был я в деревне под Тель-Авивом: живет там трудовой народ. Дети живут отдельно, но каждый день навещают родителей. Питание общественное, без самообслуживания — работают дежурные. Пища простая. Деньги выдаются только на книги и журналы. Дома скромные, но с удобствами. Женщины все работают.
Но есть и другие израильтяне — богачи. Нам рассказывали, что особенно преуспевают спекулянты земельными участками...
Спросили меня как-то: «Кем вы себя считаете по национальности?» — «Да, — ответил я, — положение мое «сложное»: я еврей — по крови, русский — по культуре, советский — по воспитанию».
По просьбе посольства и организаторов Олимпиады выступаем с сеансами и лекциями. Меня как энергетика послали в Хайфу, где пребывает электрическая компания. Осмотрел я ГРЭС в Хайфе. Сотрудники компании объяснили, что энергетика Палестины была основана Рутенбергом — он окончил Технологический институт в Петербурге. (Они рассказали, что он по решению ЦК партии левых эсеров в 1905 году участвовал в убийстве провокатора Гапона, а затем эмигрировал в Палестину. По их словам, Рутенберг решил, что будущее Палестины в поливном земледелии и это должно быть реализовано с помощью электронасосов. С этой целью он построил на реке Иордан гидростанцию мощностью 6 тысяч кВт. В войну 1947—1948 годов гидростанция была разрушена.) Сеанс в Хайфе затянулся, подают мне записку... от Умберто Нобиле! Оказывается, Нобиле не забыл русский (после своей неудачной экспедиции на дирижабле к Северному полюсу итальянский специалист некоторое время работал в Москве), сообщает, что хотел меня повидать, но уже поздно и ложится спать — Нобиле был в гостях в Хайфе у своих друзей-шахматистов.
На следующий день мне показывают север Израиля, посетили арабскую деревушку — бедность, водоснабжение плохое. Ночью на такси отправляюсь в Тель-Авив. По дороге нас не один раз останавливали патрули — уже тогда было неспокойно.
И эта Олимпиада закончилась победой советской команды. Пришлось мне сыграть несколько красивых партий; Глигоричу интереснейший эндшпиль проиграл.
Обстановка в команде вначале была не очень дружная. Это было весьма опасно, особенно учитывая те споры, которые могут возникнуть при назначении на игру (надо выбрать на матч четырех участников из шести), — каждый избегает черным цветом играть лишнюю партию, да еще против сильного гроссмейстера — тогда можно на своей доске и первого места не занять! Решил помочь я руководству делегации и создал, как в британской палате общин, «теневой» кабинет — в него вошли все участники, кроме Петросяна. Наш капитан Котов быстро сообразил, что к чему, и свои действия согласовывал с теневым кабинетом!
Когда вспоминаю я Палестину, прежде всего думаю о трудовых евреях и арабах, населяющих эту красивую землю. Через три года после Олимпиады там вспыхнула война, которой пока конца не видно. Вероятно, там может быть прочный мир, и он будет, если трудовому люду, который там живет (или имеет право жить), никто не будет мешать извне — ни нефтяные магнаты-арабы, ни американские толстосумы-евреи.
Вернулся я в Москву и вновь окунулся в кибернетические дела. Ответа из Академии наук нет. Пошел тогда к Цыпкину; в свое время показывал я Якову Залмановичу свою докторскую, неужели он в шахматном алгоритме не разберется?
Цыпкин на помощь пригласил своего товарища — профессора Д. Юдина, специалиста по прикладой математике. Говорили весь вечер, оставил я свою работу, ответа так и не было. Десять лет спустя профессор Юдин был рецензентом моей книжки «О кибернетической цели игры» и дал очень хороший отзыв, но тогда моя работа ему не понравилась...
Звонит профессор М. Шура-Бура (он тоже специалист по прикладной математике) и предлагает повидаться. Познакомились мы осенью 1961 года: после опубликования моей статьи «Люди и машины за шахматной доской» студенты-математики МГУ устроили вечер-диспут о шахматной программе (Шура-Бура и этим интересовался).
Михаил Романович принял меня в присутствии молодых доктора физико-математических наук Евграфова и кандидата Задыхайло. Они читали мою рукопись, оказывается, академик Келдыш поручил Шуре-Буре решить вопрос о возмбжности начать работу. Евграфов отказался работать, он писал учебник. Задыхайло явно хотел, но Шура-Бура не позволил: «Идите к Адельсон-Вельскому в ИТЭФ, там готовая шахматная программа, с ними и советуйтесь...»
Пошел в ИТЭФ, часа три говорили мы с Адельсон-Вельским. «Зерно истины в этом есть, — сказал Георгий Максимович. — Мы охотно бы работали вместе с вами над этим алгоритмом, но что делать? Нам запрещают работать и над нашей программой. Вот если бы получить указание от Академии наук...»
Я обрадовался — нашел товарищей по работе. (Потом выяснилось, что хитрил Адельсон-Вельский. Его группа продолжала свою работу, и программа «Каисса» вскоре играла в матче с калифорнийской программой Котока-Маккарти). Снова написал письмо президенту Академии наук.
В начале 1965 года мы с Флором отправились на гастроли в Нидерланды, выступали с сеансами, а затем участвовали в юбилейном турнире в Нордвейке — исполнялось 70 лет со дня основания шахматного общества города Лейдена.
Нордвейк — очаровательная курортная деревня на берегу Северного моря. Бесконечный песчаный пляж, дюны, набережная с отелями и, конечно, маяк. Ежедневно, несмотря на холодный февральский ветер, про-топывал я по плотно слежавшемуся пляжному песку несколько километров. Компании почти не было: изредка встретится кавалькада любителей верховой езды. Потом ко мне присоединился югослав Трифунович (Ларсен попробовал, но отказался). Видно, все же прогулки были полезны, я сыграл весьма успешно, а Трифунович был вторым!
Только вернулся в Москву, звонит Шура-Бура: «Мстислав Всеволодович просил передать, что ответа на второе письмо не будет...» Все стало ясно! Но читал ли мои письма президент Академии наук?
7 мая 1965 года отмечалось 70 лет со дня открытия радио А. С. Поповым. На торжество были приглашены иностранные ученые. Звонит мне профессор Ильин (тот самый, с которым двенадцать лет назад мы конкурировали на сравнительных испытаниях регуляторов сильного действия для синхронных генераторов), он говорит от имени знаменитого математика наших дней, автора теории информации Клода Шеннона (США). Американец читал статью «Люди и машины за шахматной доской»
