Читаем без скачивания Родной угол - Георгий Николаевич Саталкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Войдя в тамбур тренотделения, Павел Степанович увидел на довольно-таки приметном месте ворох лежалого, неизвестно откуда взявшегося сена. Ворох этот топорщился и щетинился совершенно неприличными ошметками. Видеть его Павел Степанович видел, но ничего не понимал. В голове метелью завертелись, завихрились вопросы — кто, зачем, когда? Ведь вчера перед вечером он здесь проходил и никакой кучи не было!
Долго и сильно втягивал Павел Степанович в грудь воздух, раздувая ноздри до раковин. Оторвав взгляд от вороха, он увидел в коридоре фигуру конюха и раскатом командирским, грозным позвал:
— Дневальный!
Дневальный прибежал.
— Где Кулиш?
— Да хто его знае, — сказал дневальный. — Может, завтракать пошли, может — в конторе, а может, в кустах сидят, бо у них с перепою всегда понос.
— Так он что — и пьян?!
— А хто ж его знае, — с улыбкой пожал плечами дневальный.
Минут, наверное, пять или шесть Павел Степанович распекал конюха. Тот, держа руки по швам, бормотал что-то и краснел, но смотрел на Козелкова ясными и веселыми глазами.
Покончив с дневальным, Павел Степанович увидел Кулиша, который быстро шел по-над стенкою денников к месту происшествия и, подойдя, остановился чуть в сторонке, подрыгивая толстой ногой и хищно как-то щурясь в пустое пространство.
— Что это значит? — с прежним напором начал было директор, но кашлянул раз, другой и вдруг раскашлялся. — Непорядок, Григорий Михайлович, — добавил он осевшим голосом, часто-часто моргая заслезившимися от кашля глазами.
— Где? Это? — пнул ногой сено Григорий Михайлович. — Да какой же это беспорядок, Павел Степанович? Зараз — айн, цвайн, драйн — и мигом все уберут… От народ, понимаешь, — ухмыльнулся он, — говорил паразитам: глядите тут у меня! Павел Степанович наш бардака не любят!..
Не слушая Кулиша, чувствуя в груди какой-то давящий ком, Козелков, заложив руку за спину и подняв высоко голову, пошел по коридору дальше. Некоторое время следовавший за ним Григорий Михайлович отстал, как бы замер на половине шага, на одной, так сказать, ноге, догадавшись, что директор не слушает его и вроде бы даже убыстряет ход. С болезненно-торжествующей улыбкой на щекастом сером лице смотрел он в прямую спину директора, горевшую свежим снегом в темном свете коридора.
Выйдя на воздух, Павел Степанович окинул взглядом громадный квадрат двора, образованный с одной стороны двухэтажной конюшней под черепичной крышей, с другой — тренотделением, в беленой стене которого слюдянисто поблескивали продолговатые зерна овса или голубовато вызолачивалась соломенная крошка. С третьего бока как бы выпячивало кирпичное свое брюхо маточное отделение, оцинкованная крыша которого блестела морозно-блеклыми кристаллами и голубоватыми мазками влаги. А по дальней, замыкающей стороне красноватым и двумя беленькими кубиками шли контора и домики управленческого персонала.
Разглядывая двор, Павел Степанович поймал себя на мысли, что нет в нем прежнего горделивого хозяйского энтузиазма, с каким он еще вчера окидывал взором свои владения. С затаенным напряжением ожидая нового подвоха, нового нарушения порядка, он то хмурился, удлиняя свой тонкий нос и расширяя желваками квадратное лицо, то поднимал недоуменно брови, словно спрашивал кого-то: за что мне такое наказание?
XII
Предчувствия его не обманули. Едва возвратился его взгляд из дальних обследований и случайно вышел за ворота, обозначенные только двумя кряжистыми дубовыми столбами, как на дороге увидел он воз соломы, медленно движущийся к конюшенному двору.
И до того он был неряшливо навьюченный, что Павел Степанович внутренне даже замер и растерялся: это что — насмешка, что ли, в конце-то концов?! Длинные клоки и пряди соломы, свисая до самой земли и метя ее, наглухо упрятали колеса. Казалось, что воз не катится, а плывет по дороге, оставляя на ней золотисто-рыхлый след.
Захватив кончиками пальцев рукава, Козелков сильно потянул их вниз и вперед, так что китель надавил ему на плечи и лопатки. Резко повернувшись, он быстрым шагом пошел назад, в тамбур, где оставил Кулиша и дневального. Но здесь, у нетронутого вороха, никого уже не было, одни вилы были воткнуты в прелое сено, другие валялись на земле, чуть ли не на самом пороге!
«Так, — подумал мрачно Павел Степанович, — Кулишу выговор. И на дневального — тоже приказ». Не успел он сформулировать эти приказы, как Григорий Михайлович выкатился из коридора с опущенной головой, точно по следу какому-то несся, и почти налетел на директорские золотящиеся пуговицы. За ним бухал сапожищами дневальный («Николай!» — вдруг вспомнил его имя директор) и встал в дверях — шея столбом, покатые плечи, огромные багрово-лиловые руки, которые он опять опустил по швам и слегка прихлопывал себя ими по бедрам, как бы выражая тем самым нетерпение свое взяться скорее за работу. А может, просто по молодости, здоровью, силе по-петушиному крикнуть ему хотелось, да стеснялся, — черт его разберет!
Григорий Михайлович, отскочив от директора, закричал:
— Павел Степанович! Послушайте, что я вам скажу…
— Вы мне тут дурака не валяйте! — дернув себя за рукава так, что треснуло что-то в плечах, закричал Козелков.
— Да вы… вы погодите кричать! — изумленно отступил на шаг от него Кулиш.
— Почему сняли рабочих с уборки этой прели?
— Кого, рабочих? То была причина. Одно задание я им наметил…
— Какая может быть причина, когда совершенно ясно было сказано: немедленно!
— Ну кричит, ну кричит! — сокрушенно закачал головой Григорий Михайлович и кисло-сияющими, точно лимона куснул, глазами посмотрел на Козелкова.
— И потом: не успели еще тут навести порядок, как новый беспорядок уже готовится, уже его везут. Куда, зачем, кто распорядился?
— Где? — вскричал Григорий Михайлович, и радостно, и строго вылупляя глаза. — Кто?
И кинулся во двор. За ним забухал сапогами конюх Николай, Павел Степанович пошел вслед за ними.
Буланая лошаденка совсем уже приблизилась к воротам. Она была предоставлена самой себе: вожжи были накинуты на вилы, всаженные в бок соломенной клади. А возница, заложив руки за спину, широко и медленно ступал большими сапогами с твердыми трубами голенищ, отстав от воза на довольно-таки приличное расстояние. Вид у него был угрюмый и важный, и совершенно не соответствовал его тщедушной фигуре, потрепанному кителю, который давно уже растерял все свои пуговицы, пилотке его, оттопыренным ушам и бледному, в крупных влажных морщинах лицу. Это был конюх рабочей конюшни Василий Пыров.
Поворотив по своему разумению, лошаденка ошиблась в расчетах, и сперва вилы, а затем и заднее колесо зацепились за столб. Лошаденка, качнувшись туда-сюда в оглоблях, точно оглобли решили ею поиграть немного, остановилась. И тогда издали,
