Читаем без скачивания Покоренная поцелуем - Валентина Донна

Гилберт нанес сильный удар оруженосцу между ребрами.

- Где она? - спросил он, когда тот наконец продрал глаза.

- Кто, милорд? - заикаясь, осведомился он.

- Леди Мария. Если ты помнишь, я поставил тебя здесь, чтобы ты за ней постоянно следил. От страха глаза оруженосца полезли на лоб. Черт подери эту слабость, сковавшую все его члены! Он чувствовал в жилах неприятное пощипывание, вероятно, оно-то и лишало его сил. Он попытался отделаться от этого чувства, успокоить себя, проигнорировать то, что происходит у него внутри, как он обычно не обращал внимания на полученные в битве раны. Мария все превратила в битву своеволий. И он, Гилберт, все равно станет победителем.

- Может, она спит вместе с монашками? - неуверенно предположил оруженосец.

Схватив со стола свечу, Гилберт, громыхая, направился к алькову. Резко отдернув гобелен, он протянул вперед руку со свечой. Две женщины с остриженными, торчащими, как колоски, волосами, свидетельствующими об их монашеском статусе, мирно посапывали в кровати. Марии рядом с ними не было.

- Будь она проклята! - выругался Гилберт. Он резко толкнул оруженосца, который оказался на полу. Зал приобрел какой-то особый красноватый оттенок; вновь знакомый розовый туман возник у него перед глазами; он пульсировал в унисон с лихорадочным потоком крови в его теле.

- Я отыщу ее, милорд, - воскликнул оруженосец, с трудом поднимаясь на ноги, но Гилберт резким ударом снова отправил его на пол.

- Где Уолтер?

- Отправился к своей женщине, сэр Гилберт. Он недовольно заворчал:

- В таком случае мне не о чем беспокоиться. Я тоже этой ночью отправлюсь на поиски легкодоступных удовольствий. А ты лучше ступай спать и будь готов к разговору завтра утром по поводу твоего спанья. Побелев, оруженосец сразу пал духом. Ноги послушно несли Гилберта к конюшне, но стоило ему поднять седло своей лошади, как они сразу подкосились. Он упал. Тяжело и часто дыша, он, собрав все свои силы, попытался сесть. Он сидел, широко расставив ноги, положив седло между ними.

Любому рыцарю известно, каким освежающим, бодрящим может быть короткий сон. Стоит воину перехватить несколько минут сна, и он может возвращаться с новыми силами на поле битвы. Но лучше всего укрепляла дух мужчины ночь, проведенная в объятиях девушки. Мария все упирается, но есть другие, которые готовы его удовлетворить, - все равно по своей собственной воле или насильно. Гилберт прислонился спиной к стене. Он лишь чуть-чуть вздремнет, и, когда проснется, силы вернутся к нему. После этого он займется любовными играми со своей девушкой, а потом, утром, став уже другим мужчиной, серьезно поговорит с Марией.

***

В сарае Ротгара, построенным между наблюдательным постом Евстаха и небольшим выступом на холме, было удивительно тепло, даже уютно. Сюда не проникал леденящий зимний холод. Он был такой маленький, что, казалось, удерживал тепло его тела, поэтому ему не было холодно под единственной выделенной ему шерстяной подстилкой в течение всей ночи, но при всем при этом вставать со своего тюфяка в такую ночь ему не хотелось, он знал, как задрожит от холода всем телом, и еще больше до самого подбородка натянул подстилку.

Поймут ли они когда-нибудь?

Незначительные, мелкие, причиняющие ущерб акты саботажа случались довольно часто, и Ротгару никак не удавалось переубедить крестьян, заставить их отказаться от такой идеи выражения протеста. Только вчера утром он разговаривал по этому поводу с Бриттом.

- Вы ведь причиняете вред только себе самим, когда сжигаете предназначенный для замка строительный лес. Это означает, что нам придется заготавливать заново, - убеждал он его. - Все равно норманны нас отсюда не отпустят до тех пор, пока мы не завершим строительство, даже если ради этого придется работать на протяжении всего сева.

Бритт в ответ только пожимал плечами, говорил, что лэндуолдские жители в этом неповинны, что здесь орудуют какие-то темные силы, но при этом он все время отворачивал глаза от Ротгара, и тот сразу понял, что этот человек что-то скрывает.

Звуки, доносившиеся до него снаружи, не давали Ротгару покоя. Он пролежал достаточно на своем тюфяке в блаженном тепле; теперь пора резко распахнуть дверь, чтобы застать злоумышленника на месте преступления. Сбросив с себя подстилку, он медленно пополз к двери. Потом, встав на ноги, осторожно открыл ее, опасаясь, как бы незнакомец не нанес ему удара либо топором, либо мечом.

В лунном свете неуверенно пробиралась монахиня; ее сутана свободно болталась на ее фигуре - вероятно, она слишком увлеклась постом.

Ротгар попятился. Нет, конечно, монашка не может нести никакой ответственности за мелкие акты саботажа! Но что привело ее сюда в разгаре ночи. Она постоянно одергивала мешавшую ей сутану, проклиная все на свете отнюдь не святыми словами?

Порыв ветра чуть сбил ее головной убор, развеял складки, открыв ее лицо.

Нет, здесь что-то не так. У монахинь не бывает таких длинных волос. Они их стригут коротко, что является непременным условием сохранения их девичества.

Казалось, она почувствовала на себе его взгляд, хотя его самого не было видно в дверном проеме его маленького сарая. Чуть слышно вскрикнув, она, подобрав юбки и спотыкаясь, устремилась к нему навстречу. И хотя он не видел ни ее лица, ни форм ее тела, что-то внутри его вздрогнуло, оживилось.

Мария.

Хотя он и поклялся больше никогда не прикасаться к ней, он, конечно, не мог позволить ей упасть, когда она споткнулась о комок смерзшейся земли. Он ловко подхватил ее. Казалось, вполне естественный поступок с его стороны, сорвать с ее головы монашеский убор, высвободить ее мягкие волосы, убедиться еще раз в том, что перед ним на самом деле Мария.

Ее обращенное к нему облитое лунным светом лицо было сияющим, жемчужным. Он взял его в руки и неподвижно стоял, пораженный его красотой, начисто позабыв о всех оскорбительных, отработанных им для большей эффективности на норманнском языке фраз, о колких обвинениях в ее адрес, которые он мечтал выплеснуть, если только ему представится такая возможность.

- Боже, как много мне нужно рассказать тебе, - прошептала она. Она погладила его рукой по щекам, на которых росла далеко не шелковая колючая щетина, постепенно приобретающая форму будущей бороды. От ее прикосновения у него дернулись колени, он крепко сжимал ее тело, и, казалось, от этого весь он наливался силой, чувствуя ее поддержку.

- Ты, вероятно, возненавидел меня, когда я не пришла к тебе? - сказала она.

- Да, - прошептал он. - Я ненавижу тебя. Ненавижу. - Крепко прижавшись губами к ее губам, он, не выпуская ее из объятий, попятился назад к своему уединенному сарайчику и был вынужден там упасть на тюфяк, с которого совсем недавно с такой неохотой вставал. Когда он начал осыпать ее упреками, бросать в лицо обвинения, то почувствовал, что его язык, его губы здесь оказываются бесполезными - они ведь доказали, что могут выполнять куда более приятные вещи.

Они долго сидели рядом. Мария прислонилась к нему, распустив волосы, и они струились по им обоим.

- Нужно снять эту дурно пахнущую сутану, - сказала она.

Ротгар почувствовал, как убыстряется его пульс; его чресла, которые и без того давно ныли от страстного желания, еще больше набрякли. Он чувствовал, как у него в жилах сильно бьется кровь, побуждая его поскорее сорвать этот оскорбительный для нее наряд, почувствовать ее теплое, мягкое голое тело. Он все же попытался размышлять трезво, почувствовав предупредительный шепот внутреннего голоса: "Ты должен это сделать, и пусть она возвращается к Гилберту с его, Ротгара, семенем в своем лоне". Но его страсть тут же улетучилась. Он еще сжимал ее плечи, словно цепляясь за последнюю возможность овладеть ею, но потом оттолкнул от себя.

- Ротгар, что с тобой?

Свет не проникал в его уютное жилище. Он отошел от нее в самый дальний угол, радуясь, что здесь так темно. Он мог сейчас представить себе, как она стоит перед ним на коленях, умоляюще протянув к нему руку, как в глазах ее стоят слезы. Но даже для его заколдованного разума одного этого образа оказалось достаточно, чтобы у него возникло желание снова обнять ее, смягчить причиненную ей боль; а прежде казалось, что он уже никогда не поддастся ее колдовским чарам.

- Разве нельзя разжечь огонь? Ведь.., я тебя совсем не вижу.

- Это ведь моя тюрьма. В ней не предусмотрена яма для костра.

- Ротгар, прошу тебя. Ты должен меня выслушать.

- Я бы бесконечно слушал тебя, если бы ты захотела прийти ко мне раньше, как мы и договорились. Я достаточно наслушался, Гилберт болтал о вашем браке, а ты и не подумала это опровергнуть, когда заставила отца Бруно поверить, что я обесчестил тебя.

Ротгар, чувствуя, как обрывается у него сердце, ждал, затаив дыхание, когда она опровергнет все эти обвинения, но она молчала. Он услыхал, как она била кулачком по стене, пытаясь найти дверь. Под ее напором, она, скрипнув, отворилась, и в сарай ворвался луч лунного света, пронзив, словно ножом, густую темноту. Она вышла на свет.