Читаем без скачивания Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2) - Владимир Кашин

- Вы не согласны с такой версией? - обратился Козуб одновременно к Ковалю и Субботе.

- Мы разрабатывали много версий, - уклончиво ответил следователь.

- Эта - самая вероятная, - еще раз заверил хозяин кабинета. - И какие тут могут быть связи с той старой историей, притянутой, простите, за уши? Кстати, у Гущака какие-то родственники здесь оставались. Их-то проверили?

- Валентин Николаевич сказал, что разрабатывалось много версий. Была и такая. Не подтвердилась.

При упоминании о родственниках старого репатрианта Суббота поморщился. За необоснованное содержание Василия Гущака в тюрьме его ожидали неприятности.

Не зная, чем вызвана гримаса молодого следователя, Козуб не развивал больше подобных соображений.

- Простите, что допытываюсь. Я понимаю, не все можно рассказывать. Но примите во внимание мои слова. Как убит Гущак? Если не секрет. Ножом, финкой, кастетом или каким-нибудь другим оружием такого рода? Если да, то это исключительно хулиганы или грабители.

- Ах, не говорите, пожалуйста, о таких вещах! - запротестовала Гороховская, которая до этой минуты молчала и слушала или не слушала разговоры, но внимательно присматривалась к присутствующим, особенно к профессору Решетняку: не тот ли это человек, который арестовал ее ночью вместе с матросом и допрашивал в милиции? Она тогда возненавидела его, считая виновником гибели Арсения. А теперь никак не могла представить себе седовласого и почтенного ученого в роли неумолимого милиционера.

- В конце концов, это не имеет значения, - ответил подполковник Козубу. - Так сказать, хулиганская версия тоже не подтвердилась. Все-таки убийство совершено либо по политическим мотивам, либо из корыстных побуждений. И я убежден, что оно несомненно связано со старой историей.

- Я нашел и отдал вам, Дмитрий Иванович, эсеровскую листовку, сказал Козуб. - Но я далек от мысли о прямой связи между ограблением банка в те годы и гибелью Гущака в наши дни. Ограбление банка действительно было акцией политической, а гибель старика, скорее всего, происшествие случайное. Здесь могли сыграть трагическую роль разве что деньги в его карманах, на которые позарились грабители; кстати, вполне возможно, что у него, кроме бумажника, были и еще какие-нибудь ценности, и бумажник умышленно оставили, чтобы имитировать несчастный случай. Экспертизе трудно установить - толкнули старика под колеса или сам он упал. Если бы его ударили ножом, дело другое. Травма заметная, происхождение известное...

- Простите, Иван Платонович, - перебил его Коваль. - О характере прижизненного ранения Гущака я не говорил. Почему вы считаете, что там не было удара ножом?

- Вы не сказали прямо, но из ваших слов я сделал такой вывод.

- Несколько поторопились... Ну ладно... Один вопрос присутствующим. Начнем с Клавдии Павловны. Вы с Гущаком не встречались теперь и раньше никогда не виделись? Да?

- Ни раньше, ни теперь.

- А что говорят об этой трагедии жители Лесной?

- Не знаю. К чужим разговорам не прислушиваюсь.

- А вы, Алексей Иванович? Вы тоже с ним никогда не виделись? Тогда от следствия он сбежал. А теперь?

- Я уже говорил вам обо всем на опытном участке.

- Там мы разговаривали вдвоем, а здесь беседа общая. Так что, Алексей Иванович, кое-что приходится и повторить, чтобы довести сегодня до логического конца то, чего вы не сделали в двадцатые годы.

- Не по своей вине, кстати, - проворчал Решетняк.

- Вас вычистили из милиции, и вы передали дело Ивану Платоновичу. Знаю.

- Верно говорят, нет худа без добра, - засмеялся юрисконсульт. Иначе не было бы у нас такого замечательного ученого. И розыски Гущака были бы бесплодны, и ученого не было бы.

- Это уже софистика, - усмехнулся Коваль и снова обратился к Решетняку: - Когда мы с вами разговаривали на опытном участке, я поинтересовался, какие еще люди имели отношение к этому делу. Вспомнили кого-нибудь? Ведь перед чисткой вы были близки к раскрытию тайны.

- Я вспоминал, да, да, пытался вспомнить, - ответил профессор. - Но ни фамилий, ни фактов... - Он посмотрел на жену. - Разве только вот... Я возлагал надежды на одну фразу, которую Клава услышала в ночь перед ограблением. За два-три дня... Кто-то из тайно приходивших к Апостолову во время разговора в кабинете назвал его "мальчиком с бородой". Казалось, что это - ниточка к розыску. Во всяком случае, я догадался, что ограбление банка было делом не только банды Гущака, а более широкого круга людей. И вот почему. Во-первых, голос этот Клаве показался знакомым. Во-вторых, эту же фразу, произнесенную, скорее всего, этим самым человеком, я услышал и во время чистки. И - растерялся. Мне показалось, что это сказал кто-то из членов комиссии. Оглядываясь теперь на прошлое и связывая это преступление с провокациями эсеров и украинских националистов, я могу делать далеко идущие выводы... Но тогда... тогда я просто растерялся...

- И больше ничего не узнали?

- Нет. Уехал в свое село.

- Оставшись в милиции, Алексей Иванович тоже ничего не раскрыл бы, сказал юрисконсульт. - Ниточка слишком тонка. Кстати, если бы рассказал мне тогда хотя бы то, что рассказывает сейчас, я дела не закрыл бы. Почему же, Алексей Иванович, вы утаили от меня такую подробность?

Клавдия Павловна хотела что-то сказать, но профессор остановил ее:

- Мне кажется, я вам что-то такое говорил, Иван Платонович. Да, да!

- Хе-е! - засмеялся юрисконсульт. - Если бы! Склероз у вас, дорогой. Забыли. Вы были обозлены и расстроены. После чистки бросили эту апостоловскую папку, и делай что хочешь. А сами уехали. Но, Дмитрий Иванович, - обратился он к Ковалю, - зачем травмировать наши и без того склеротические сосуды? Вас, очевидно, интересует главное: кто убил Гущака. Замечу: если он действительно убит. Не могло ли это произойти не на самой станции, а рядом с ней, в лесу? А? Как вы, Алексей Иванович, думаете?

- Вполне возможно, - согласился профессор. - Ведь на станции-то у нас почти всегда люди.

- Но ведь донести его на плечах потом было бы, наверно, нелегко, усомнился Козуб.

- Да разве он такой тяжелый, Иван Платонович? - с невинным видом спросил подполковник, вспоминая найденные в вещах убитого фотографии Гущака - невысокого, худенького старичка.

- Я его не видел и не взвешивал. Но труп всегда тяжелее живого человека...

- Ох! - Гороховская всплеснула ладонями и закрыла глаза.

- Но как Гущак мог оказаться в лесу? Что он искал? Вообще зачем туда попал?

Юрисконсульт пожал плечами. Откуда ему знать!

- Хотел погулять, подышать воздухом.

- Для этого не обязательно ехать в Лесную.

- А может быть, там клад зарыт, - засмеялся Козуб.

- Станция наша хорошо освещена, рядом шоссе, - сказал Решетняк. Тащить человека из лесу на станцию? Маловероятно.

- Если не в лесу, так в пристанционном парке, - не сдавался Козуб. Там его оглушили, а потом бросили под поезд. Деревья и кустарники близко подходят к полотну железной дороги.

Ведя этот довольно-таки динамичный разговор, все позабыли о Гороховской. Актриса молча сидела в кресле и только время от времени охала или ахала, когда речь заходила о смерти, трудах и крови.

Но вдруг Коваль почувствовал, что со старой женщиной творится что-то неладное. Его настороженное ухо уловило прерывистое дыхание Ванды Леоновны. Подполковник взглянул на нее и заметил, что взгляд ее прикован к стоящей на столе фигурке дискобола - небольшой статуэтки из серебра, которая потемнела от времени и обрела благородный вид старинной вещи. С этой минуты незаметно для остальных участников разговора Коваль включился в непрерывное наблюдение за актрисой. Она тоже этого не замечала, она вообще ничего не видела сейчас, кроме статуэтки.

Козуб, который во время разговора взял статуэтку в руки и машинально вертел ее во все стороны, и не догадывался, что каждым вращением ее, сопровождающимся тусклым блеском старого серебра, вызывает у старой женщины что-то похожее на еле слышный стон. Коваль не знал, что именно привлекло ее внимание, но по тому, как судорожно сжимала женщина подлокотники кресла, понял, что она сильно взволнована.

- Ванда Леоновна, - обратился он к актрисе, - скажите, пожалуйста, что думаете об этой истории вы? Что-нибудь вспоминаете интересное?

В ответ Гороховская закашлялась, отрицательно закачала головой. Подполковник сразу же оставил ее в покое, и актриса снова перенеслась в далекую молодость, из которой так неудачно попытался вырвать ее Коваль.

...Она снова стояла рядом с любимым, прижимаясь к его холодному, набрякшему дождевой и снежной влагою бушлату, и разъяренная вьюга нещадно хлестала и хлестала их своими ледяными хлыстами. Но за нависшими непроглядными тучами они видели звезды. Эти звезды горели в них самих, вспыхивая и угасая и снова вспыхивая, и сами они тоже словно становились звездами, поднимаясь в невыразимо чарующую бесконечность. И верили, что так будет вечно, пока существует мир.