Читаем без скачивания Зеркало для наблюдателей - Эдгар Пенгборн

Я ушел, так как знал, что у Шэрон был очень тяжелый день. Общественность добилась, чтобы выступление в филармонии назначили на апрель. Это был первый плод триумфального дебюта Шэрон. Но время для созревания этого плода осталось совсем немного. Она собиралась исполнить «Симфонические вариации» Франка и призналась мне, что до сих пор выучила только три четверти произведения. Ее не беспокоило это или…

Дверь моей квартиры оказалась запертой. Но я оставил замок незакрытым — на случай, если Абрахам явится, пока я отсутствую… Я смеялся над собой подобную надежду, однако заставил себя поступить именно так. Теперь пришлось побеспокоиться насчет ключа.

Когда я открыл дверь, свет в комнате оказался выключенным. В темноте красный огонек его сигары. Двигался на ощупь, он едва не опрокинул лампу, а когда я отыскал на стене выключатель, беспомощно рассмеялся.

— Грациозность — великая штука! — сказал он и, попытавшись поправить лампу уронил сигарету.

Пришлось нам немного прибраться. Он выглядел пристыженным и испуганным, но был рад меня видеть.

— Блудный сын вернулся, — сказал он. — Слегка ожегшись.

— Ты думаешь, я обижен?

— У вас есть на это право.

— Нет. Выдерживал и не такое.

Я смешал мою «двойную гранату»: на три пальца бренди и на один — яблочной водки. Этот коктейль никому не нравится, но если вы чувствуете себя скверно, вы понравитесь ему.

Абрахам задохнулся и, переведя дух, прокомментировал:

— И они еще беспокоятся о расщепление атома!

— Повторишь?

— Как только выну из горла горелое мясо, не раньше…

— Я читал в газете об Уолкере.

Он содрогнулся, но не от выпивки.

— Что пишут?

— Цитирую Макса… «нервное расстройство от переутомления»…

— И все?

— Сказано, что речь его была бессвязной.

— Неправда, Бен. Я был там.

— Уилл… Уилл Майсел. Привыкай к этому имени. Может оказаться существенным.

— Извините. Я постараюсь. Я думал о вас по-другому.

Я сочинил еще один, более мягкий напиток.

— Выпей-ка не торопясь. Это жидкость для промывания обожженных мест.

Он смотрел с ужасом и не мог вымолвить ни слова. Но его юное лицо уже не казалось полем сражения, каким оно представлялось утром. Теперь это было лицо пробуждающегося от долгого сна человека. Впереди его ждал тяжелый и несущий с собой смертельную опасность день, но спящий наконец просыпался.

— Эйб, я, пожалуй, изложу вкратце, что мне известно, и о чем я догадываюсь. Если я в чем-нибудь ошибусь, ты меня прервешь, хорошо?

Он с благодарностью кивнул, и я начал:

— Дэниел Уолкер является… являлся человеком, подверженным большим эмоциональным перепадам. Он не мог попросту порвать с Партией органического единства. Уж если у него появилась причина не любить ее, он должен был в своей нелюбви дойти до ненависти. А всего вероятней, вместе с партией он возненавидел и весь мир. Назовем его маниакально-депрессивным типом, просто так, в качестве ярлыка… Для Дэниела Уолкера в жизни нет полутонов — либо все черное, либо все белое. Вчера я дважды побывал в офисе партии. Уолкер сказал мне нечто такое, что было признано ошибочным уже к моему второму визиту. Келлер за это его отчитал. Дух Уолкера метнулся в другую сторону. За такую добросовестную службу — удар по зубам…

— Билл? Его отчитал Билл?

— Да. Поговорил с ним по телефону. Потом, уже по пути к выходу довелось встретить Уолкера после этого разговора. Он был словно из-за угла мешком трахнутый. Дальше… Прошлым вечером обиженный судьбою Уолкер и пьяный в стельку доктор Ходдинг о чем-то совещались. Я сам видел их среди милых игрушечных солдатиков, у Макса. Затем Уолкер оказался в лаборатории Ходдинга и взял там…

Я замолк, потому что загорелое лицо Абрахама стало белее свежевыпавшего снега. Он чуть не выронил стакан из рук.

— Я могу только догадываться, — сказал я. — Это новый вирус?

Ему удалось-таки поставить стакан на пол.

— Новый, прошептал он. — Может распространяться через воздух. — Он справился с голосом, но зачастил: — Неограниченная жизнеспособность, и никаких защитных механизмов в человеческом… нет-нет!.. в организме любого млекопитающего… Все это бормотал доктор Ходдинг, когда… ну, когда мистер Николас дал ему снотворное… Это уже после вашего ухода… Но, бедняга, он не полностью отключился, начал бормотать и метаться по кровати… уже после того, как мистер Николас ушел наверх и оставил меня с ним. Любое млекопитающее — это не только мы, Бен… Уилл… это все. Средство распространения тоже… какая-то мерзость, похожая на пыльцу… зеленая…

— Помедленнее, мальчик. Уолкер взял это?

— Да.

— Инфекционно опасное, разумеется.

— Через органы дыхания. Ходдинг постоянно бормотал о своих обезьянах и хомяках, повторял: «Макаки-резус — восемьдесят пять процентов». Я не знаю, означает ли это смертность. Думаю, да. Нейротоксин. Достигает нервной системы через органы дыхания. И спинной паралич…

— А Уолкер?

— Сегодня днем эта мерзость была у него. Я оставался с Ходдингом… несколько часов, думаю… грыз ногти, не зная, что делать. Билл вернулся рано, в три. Ходдинг тогда уже крепко заснул. Билл поднялся к Максу. Я увязался следом, ему, кажется, это не очень понравилось. Они были в саду на крыше. Сенатор Гэлт трепался о какой-то ерунде, Макс прикидывался, будто слушает. Там была Мириам. И этот сопляк Питер Фрай. И мистер Николас… — Абрахам, дрожа, потянулся к выпивке, но не взял ее. — Николас развалился в кресле, которое было способно выдержать его. Боже, что за прекрасный день! Тепло… Не думаю, что Гэлт и Фрай знали, что Уолкер там, в пентхаусе. Я заметил, что Мириам чем-то обеспокоена, улучил минутку и поинтересовался причиной. Она начала говорить что-то насчет выпившего Уолкера, но тут он сам появился и бросился к парапету. Никто не сумел остановить его, да никто и не пытался. Он стоял на парапете с этой… с этой чертовой пробиркой, в которой был зеленый порошок. Замахнулся ею на нас. Завопил: «Передается по воздуху! Передается по воздуху!» Это была не бессвязная речь. Он хохотал, как сумасшедший, но слова были понятны. Он бросил пробирку на Эспланаду… Она должна была разлететься вдребезги, вряд ли нашли бы даже пробку. А потом он сам последовал за нею. Но не прыгнул. Как будто собрался улететь, как будто думал, что умеет летать. Макс… У Макса началось что-то вроде припадка. Наверное, сердце. Побелел и согнулся. Думаю, о нем позаботилась Мириам. Мистер Николас сказал: «Уберите отсюда ребенка!» И Билл заставил меня спуститься. Полиции я уже не увидел. Остальные могли договориться и промолчать о том, что я там был. Не знаю, почему это их так беспокоило. Полиция, думаю, не узнала даже о том, что там был Билл. Он остался со мной, сидел два часа, до тех пор, пока кто-то не позвонил от Макса. Тогда он вернулся туда, а я… а я…