Читаем без скачивания Священная кровь - Айбек

Свеча догорела и потухла. Нашарив на полке новую, он зажег ее и со свечой в руке склонился над Гульнар. Девушка разметалась, одеяло сползло на грудь, лицо горело ярким горячечным румянцем: дышала она прерывисто, с каким-то свистящим хрипом, тонкие ноздри ее вздрагивали. По телу Юлчи пробежали мурашки. Он тронул рукой лоб девушки — как огонь!..

Гульнар раскрыла горевшие болезненным блеском глаза. Застыдившись, потянула одеяло, прикрыла грудь.

Язык Юлчи не повернулся выговорить: «Вы больны?» Он с участием спросил:

— Что с вами, джаным?

— Ох… все тело горит… — задыхаясь, ответила Гульнар, чуть шевеля пересохшими губами.

— Простудилась, наверное. Ничего, это пройдет.

— Сильно простудилась, — слабым голосом пожаловалась девушка. — Я еще утром заметила… Там… как его… Ну, в этой лачуге… было очень холодно… А на мне только легкая жакетка… Как же мы теперь отправимся? Вы все приготовили? Не знаю, дойду ли я… такая?

— Что, очень тяжко?

— Все тело болит… Ох, сгинуть ей, злая судьба… как же нам быть?

Гульнар высвободила из-под одеяла руку, протянула ее Юлчи. Джигит легонько сжал ее руку и нежно поцеловал горячие пальцы.

— Сначала вам выздороветь надо, Гульнар. Ни о чем пока не думайте, лежите спокойно, поправляйтесь… Если потребуется, я на руках отнесу вас на край земли. Но сейчас… сами понимаете. В степи холодно, ветер… Хуже бы не наделать…

— Хотя бы немного передохнуть мне. А то сил нет. Измучаю я вас… А они не узнают, что мы здесь?

Глаза Гульнар наполнились слезами. В этой новой свалившейся на них беде она обвиняла себя, свою слабость. По щекам ее, пылавшим жаром, одна за другой катились жемчужные капельки.

Юлчи, пристроив свечу на полке, над головой девушки, нежно вытирал ей слезы, пытался утешить:

— Не плачьте, не надо… Успокойтесь…

— Не могу остановить, сами бегут… Юлчи-ака, за что они нас мучают? За что такая жестокость? Почему этого подлого бая и его сыновей не проглотит земля?

Джигит сжал кулаки:

— Проглотит! Не проглотит — заставим!

Гульнар смотрела на него глазами, полными глубокой веры и преданности, и нежно гладила по щеке горячей рукой.

На двери снаружи загремел обрывок цепи. Послышался приглушенный голос Шакасыма. Юлчи поднялся, вышел к нему.

— Скоро рассвет. Сейчас самое удобное время для отъезда, — заговорил Шакасым, стуча зубами от холода. — Я соснул в клеверном сарае и вот вышел, думаю — надо проводить влюбленных.

Юлчи с горечью сообщил другу, что девушка заболела. Шакасым, поеживаясь от холода, с минуту молчал.

— Конечно, столько страха, мучений перенесла, — немудрено и заболеть. А девушки, они народ нежный… Да, неладное дело. Жар, говорите, а?

— Горит вся. Сил нет подняться. — Юлчи взглянул на небо. — Вот-вот светать начнет… Я беспокоюсь, Шакасым-ака, Ярмат с хозяином не нападут на след?

— А куда же денешься? На носилках, что ли, понесешь? Оставайся пока. Днем сидите смирно. Хозяину я как-нибудь отведу глаза. Иди, иди к ней. Открывать будешь, если постучу три раза. Утром пораньше попытаюсь найти лекарство.

Юлчи рассказал, как найти дом и кузницу Каратая, попросил Шакасыма повидаться с ним.

— Ладно, — согласился Шакасым и направился к конюшне.

Юлчи вернулся в каморку.

Из ичкари показался хозяин Шакасыма — Парпи-ходжа, по прозвищу Маслобойщик. Перемежая охи и вздохи, с обычным «Йо алла!», «Йо казиилходжат!» он принялся бродить по двору.

Парпи-ходжа любил вставать на рассвете и после омовения бродить по двору, осматривать свое хозяйство, подбирать пучки сена, случайно упавшие, когда лошадям несли корм. Когда он подошел к конюшне, Шакасым крикнул:

— Сегодня, хозяин, вы что-то еще раньше встали?

— Йо алла! — протянул Парпи-ходжа вместо ответа и, нагибаясь под ноги лошадям, стал подбирать клочки сена, выпавшие из кормушки.

Шакасым пошутил:

— Каждый день на рассвете вы тысячи раз повторяете свое «Йо алла!», а хоть раз слышали, чтоб аллах отозвался «А!»?

— Если ты искренне возносишь хвалу, — строго сказал Парпи-ходжа, — аллах никогда не ответит «А!», он обязательно скажет «слушаю». Но и этого ты никогда не услышишь ухом, а можешь только познать разумом. Потому — аллах свои благодеяния окажет рано или поздно… на этом ли, на том ли свете…

Шакасым рассмеялся:

— Мне он, видно, никак не хочет сказать «слушаю». И, если хотите знать, я еще не видел никаких его благодеяний.

— Не будь неблагодарным. Потому-то и масла у тебя мало выходит! — рассердился Парпи-ходжа. — Почаще поминай имя аллаха, и он на том свете щедро осыплет тебя своими милостями…

— Лучше бы он хоть наполовину, да оказал бы их на этом свете.

— Символ веры почаще вспоминай, нечестивец! Что тебе мутная вода этого бренного мира! Подумай о кристально чистом источнике рая, глупец!

— Говорят, сегодняшняя требуха лучше завтрашнего курдючного сала, хозяин.

— Довольно болтать! — прикрикнул Парпи-ходжа и, по-стариковски заложив руки за спину, чуть сгорбившись, скрылся в ичкари.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Участники мира в доме Джандара-вагонщика к вечеру, мертвецки пьяные, свалились кто где сидел. Танти-байбача проснулся около полуночи. Тяжелую, как глиняный кувшин, голову давила противная тупая боль. В горле пересохло. Танти, кряхтя, поднялся на ноги, пошатываясь, направился к выходу. Посередине михманханы споткнулся о Джандара, упал. Снова поднялся. Отчаянно ругаясь, кое-как выбрался на воздух и отправился домой.

Дома, выцедив без передышки целый чайник крепкого холодного чая, он сдавил рукой готовый расколоться от боли лоб и тут вспомнил, что назавтра условился свезти Джандара к Гульнар. «О, птичка в надежной клетке, — подумал он. — Завтра побываем. Теперь она, наверное, уже присмирела».

На следующий день, как только стемнело, Танти-байбача вместе с Джандаром-вагонщиком отправился к Караахмаду. У порога калитки чернела фигура хозяина.

Пожалуйте, почтенные! — Караахмад протянул для приветствия руки, но прибывшие в темноте, должно быть, не заметили этого жеста.

— Мы в гости к тебе. Этот человек — мой друг, — сказал Танти-байбача, указывая на Джандара.

— Очень хорошо, — пробормотал Караахмад, но с места не двинулся.

— Мы хотели поразвлечься с девушкой, мой дорогой. Тебя ведь нечего учить.

— Ради веселой беседы приехали к тебе, палван! — поддержал своего друга и Джандар-вагонщик.

Караахмад смерил его недружелюбным взглядом.

— Здесь вовсе не такое место, почтенные байбачи! — уже со злостью сказал он. — Что вы нам поручали? Выкрасть девушку и на некоторое время припрятать. Не так ли?

— Ну и что же из этого?..

— Сказать прямо, — перебил Караахмад, — девушки здесь уже нет. Вчера она упорхнула из моих рук. Не знаю, в каком она теперь саду, в каких горах…

Танти-байбача изменился в лице.

— Не болтай, Караахмад! — оборвал он. — Какой храбрец мог увезти ее из сокровенного места, охраняемого таким дэвом[92]? К тому же я предупреждал тебя, что нужно быть осторожным, дело очень тонкое.

— Не верите — зайдите поищите, — грубо ответил Караахмад.

У Танти перехватило дыхание. Он повернулся к Джандару, хотел что-то сказать, но только промычал, затем, опомнившись, гневно спросил Караахмада:

— Кто он, тот силач, что с тобой справился?

— Какой-то джигит… Они, похоже, давно знались.

Караахмад рассказал о вчерашней драке, но о том, что противник оказался сильней его, промолчал. Отговорился тем, что не захотел поднимать лишнего шума и отдал девушку. Он был доволен, что встретился с Танти в темноте. Иначе один вид распухшей физиономии мог бы положить конец его славе уличного героя.

Танти трясся от злости. Он боялся разоблачения и в то же время досадовал, что не удалось потешить друга редкостной забавой. Байбача принялся всячески корить джигита. Но Караахмад, уже получивший с Танти за услугу порядочную сумму, теперь не стеснялся. С грубостью уличного бродяги он сказал насмешливо:

— Больше таких дел мне не поручайте, байбача. Прежде, чем за такое дело браться, надо, сняв тюбетейку, обдумать все хорошенько… Мы вам не воробья вытащили из гнезда — живого человека выкрали из закрытого двора и на извозчике по такому большому городу сумели провезти. Во всем виноваты вы сами. Видно, язык не сумели придержать…

Танти-байбача резко повернулся и, не простившись, пошел вслед за Джандаром-вагонщиком. Дорогой приятели не обмолвились ни одним словом. Джандар, холодно простившись, повернул к своему кварталу. Танти-байбача некоторое время задержался на перекрестке. «Что же это за джигит? С кем она зналась? — раскуривая папиросу, думал он. — Кто сумел раскрыть тайну?» Не находя ответов на эти вопросы, он торопливо зашагал к Салиму-байбаче.