Читаем без скачивания Там, где билось мое сердце - Себастьян Фолкс

Я установил максимальный междустрочный интервал, чтобы удобней было вносить потом правку. Вычислил: если печатать по три страницы в день, то на книгу уйдет девяносто дней, то есть комнату надо снять как минимум на три месяца. За работу я садился утром, в середине дня выходил пройтись и перекусить, примерно в пять – снова за машинку и трудился до ужина. Вечером читал. Очень медленно, но дело все-таки продвигалось: пачка чистых листков становилась все тоньше, соответственно, количество заполненных текстом росло. Чем-то это все напоминало строительство стены: клади кирпичик за кирпичиком.

Невозможно было втиснуть в книгу все случаи из моей врачебной практики, хотя каждый из них повлиял и на мое восприятие жизни, и на мое отношение к Луизе.

Когда я работал в клинике под Бирмингемом, как раз начался бум наркомании. В награду за долгие зимы в окружении неизлечимых сумасшедших мне разрешили в течение полугода ездить в Эдинбургский исследовательский институт. Там, несмотря на весьма скудные возможности, пытались выяснить, что происходит в мозгу героинового наркомана. Предполагалось, что под воздействием героина почти полностью блокируется префронтальная кора (участки мозга, ответственные за принятие решений и адекватное поведение). Но! Одновременно происходит колоссальный выброс дофамина – вещества, дающего ощущение удовольствия. У человека возникает неодолимая потребность испытывать блаженство снова и снова.

Ничего сенсационного в исследовании не было, но мне тогда вспомнилось и кое-что еще. Физиология секса. В самом деле, подумал я, чувство влюбленности и физического влечения тоже порождает сладкую зависимость. Я был потрясен сходством своей модели отношения к Луизе с моделью переживаний, испытываемых пациентами, страдающими мономанией. Позже этот термин был заменен на другой – обсессивно-компульсивное расстройство. Я предложил шотландским коллегам провести замеры серотонина у двух групп добровольцев: влюбленных и наркоманов. Но, к сожалению, на подобные эксперименты не нашлось ни времени, ни денег.

Безусловно, состояние любовной привязанности провоцирует изменения в мозгу. Они так же реальны, как «голоса» Диего, которому было не важно, что на самом деле их нет. Наука о мозге не особо рьяно занимается метафизическими проявлениями болезни и не очень-то рассчитывает на появление более совершенных сканнеров и прочих сверхчувствительных приборов, которые помогут разгадать тайны невидимых процессов и взаимодействий. Так что мне оставалось только размышлять о странностях феномена, который мы, люди, называем словом «любовь».

Это единственное чувство, ради которого мы готовы изменить свою жизнь. Никакому другому (если иметь в виду непредсказуемое воздействие химических реакций в мозгу) мы не позволяем лишить нас способности трезво оценивать ситуацию. Ни один психически здоровый индивид не решится кардинально изменить свою жизнь на почве зависти, ярости или отчаянья. Но мы готовы ринуться в любую авантюру, если нами движет «любовь».

Более того, иррациональные порывы влюбленных восхищают общество, которое им рукоплещет. Влюбленным предоставляют льготы, поскольку их помолвки, свадьбы, трудовые подвиги и смертная мука обусловлены мощным выбросом дофамина в организме. Все это очень странно, думал я. Возможно, мне просто хотелось верить, что мое исступленное обожание Луизы – лишь побочный эффект некорректного воздействия нейромедиаторов.

Подобные размышления в структуру книги совершенно не вписывались, и незадолго до отъезда я написал на эту тему статью и отдал ее в журнал, где меня уже печатали. К моему изумлению, опубликовали ее без единой купюры под крупным заголовком: «Любовь лишь людская выдумка». Эта фраза стала очень популярной. Какое-то время мне названивали сотрудники редакций и радиостанций, уверенные, что имеют дело с махровым рационалистом, который сводит все эмоциональное богатство человеческой жизни к синаптическим контактам. Пришлось терпеливо объяснять, что не на того напали и что я смотрю на мир более широко.

На ланч я обычно ходил в небольшой ресторанчик «Феликс», расположенный на площади в пятнадцати минутах ходьбы от моего жилища. Туда можно было забрести в любое время, заказать малосольную лососину с укропом или колбаски со специями. Пил я местное пиво, темное и довольно слабое.

Однажды я увидел проходившую мимо ресторана Анну из туристической конторы и машинально помахал ей. Анна остановилась и, наклонившись, посмотрела на меня через стекло. Я кивнул ей, приглашая зайти. Она разрешила угостить ее горячим шоколадом. Лицо у нее было бледным, под глазами залегли темные круги. Она спросила, как у меня продвигается книга.

– Книга продвигается. Я печатаю.

– Вы заранее, с самого утра, представляете, о чем будете писать?

– Иногда представляю. Когда хочу рассказать о чем-то конкретном или изложить какую-то теорию, но со своими поправками.

– С поправками?

– Да. Моя книга как раз о том, что многие представления, бытующие в нашей области, возможно, не совсем верны.

Она не спросила, какую «область» я имею в виду. Помешала ложечкой шоколад, развернула чашку ручкой от себя и обхватила ее обеими ладонями.

– А когда не представляете? – спросила она.

– Сижу и жду. Если никаких идей нет, начинаю записывать все, что придет в голову. Я уже понял, что надо писать хоть что-то, иначе нужных мыслей не дождешься. Важно настроиться, расписаться.

– Ясно.

Она посмотрела в окно. Она всегда словно что-то высматривала вдалеке.

– Вы здешняя?

– Я? Нет. Приехала почти пять лет назад.

Мне было интересно побольше о ней узнать, но она отвечала нехотя, и я не стал рисковать.

– А какие у вас на сегодня дела?

– Пойду смотреть дома и квартиры для внесения в наш гостевой реестр.

– И где они?

– В разных частях города.

– Пешком будете ходить?

– Пешком.

– А можно мне с вами?

Сам не знаю, как эти слова сорвались у меня с языка.

– Ладно, но прямо сейчас, – сказала Анна очень серьезно, будто вообще не умела улыбаться.

Я расплатился, и мы вышли на холодную улицу. Шагала она быстро, я старался не отставать. Первой осматривали квартиру в сером многоквартирном доме. Лифт был сломан, и мы долго поднимались на четвертый этаж.

Квартира принадлежала пожилым супругам, которые собрались переехать в дом на окраине, а это жилье сдать.

Чувствовалось, что им уже пора на покой. Пока Анна осматривала квартиру, старик что-то щебетал, как потревоженная в клетке птица. Интонация была умоляющей, но догадаться почему, я не мог. Жена гремела на кухне посудой. Нас уговорили выпить черного чаю с очень крошливым печеньем.

Анна потом объяснила: она говорила им, что необходимо сделать ремонт и провести горячую воду. В тот день мы посмотрели еще три квартиры.

– А как вам живется в вашей комнате? – спросила Анна.

– Не люкс, конечно, – сказал я, – но там здорово.

– Я тоже так думаю. Я сама там жила в первое время.

– А сейчас где?

Она махнула рукой, показывая в сторону.

– Там, за кафедральным собором.

– Хорошая квартира?

– Конечно. У меня был большой выбор.

Уже стемнело, а я напечатал сегодня всего одну страницу. И даже на расстоянии чувствовал укор покинутой машинки.

– Можно мне и в следующий раз к вам присоединиться? – спросил я. – Приятно с кем-то пообщаться.

– В пятницу я снова пойду по квартирам. И у «Феликса» буду примерно в то же время, что сегодня. Если придете в «Феликс»…

– А телефон у вас есть? – спросил я, но она уже успела отойти и не обернулась.

С того дня я довольно часто ходил с Анной по домам, квартирам, комнатам, маленьким гостиницам, которые она осматривала на предмет возможного проживания туристов. Как же одиноко человеку, если он ищет дружбы с сотрудницей турбюро, у которой ни разу не был дома и даже фамилии ее не знает…

Но я люблю ходить пешком. И город я узнавал все лучше. Анна попутно показывала мне ресторанчики и книжные магазины, где продавались книги на иностранных языках.

Когда я не ходил с Анной по квартирам, то заглядывал в кино. Это был хороший способ отвлечься от «Немногих избранных». Чаще всего я смотрел душераздирающие мелодрамы или незатейливые комедии, простодушные герои которых постоянно падают в ведро с известкой – если ведро не падает на них. Однажды в качестве члена дневного «клуба киноманов» (абонемент туда стоил столько же, сколько один билет на вечерний сеанс) я неожиданно попал на порнофильм. Его действие разворачивалось в стенах женского монастыря. На афише не было и намека на «стилистику» фильма. Они тут подобными мелочами не заморачивались.

Анна не называла точных дней, но вскоре я и сам определил, что мимо «Феликса» она проходит по вторникам и пятницам. Иногда требовалось проинспектировать всего парочку квартир, иногда больше, но, чтобы оценить состояние каждой, достаточно было одного взгляда. Случалось, что мы ходили по адресам почти до семи. Разговор обычно крутился вокруг все тех же квартир, изредка вскользь касаясь истории города.