Читаем без скачивания Пришпоренный - Сесил Скотт Форестер

Хорнблауэр повел трубой дальше вдоль берега. Вдруг он вздрогнул и сглотнул от возбуждения. Характерный люггерный парус французского каботажного судна огибал мыс Сен-Матье. За ним еще два — и еще. Неужели кучка каботажных судов пытается прорваться в Брест среди бела дня на глазах у «Отчаянного»? Очень маловероятно. Загремели пушки — видимо, стреляла полевая батарея. За каботажными судами появился английский фрегат, за ним другой; их стало видно, когда маленькие суденышки начали поворачивать оверштаг. Когда же суденышки легли на другой галс, ясно стало, что они не несут флагов.

— Призы, сэр. А это «Наяда» и «Дорида» — сказал Буш. Видимо, два британских фрегата проползли под покровом тьмы через пролив Фур в обход Уэссана и захватили каботажные суда, укрывшиеся в заливчиках Ле Конке. Без сомнения, отличная операция, но если бы батарея Пти Мину не была взорвана, призы не удалось бы сюда привести. Фрегаты легли на другой галс, следуя в кильватере каботажных судов, словно пастушьи собаки за стадом овец. Они с триумфом вели свои призы к Прибрежной эскадре с тем, чтобы отправить их в Англию для продажи. Буш опустил подзорную трубу и смотрел прямо на Хорнблауэра. К ним подошел Провс.

— Шесть призов, сэр, — сказал Буш.

— На тысячу фунтов потянет каждый, сэр, — заметил Провс. — Больше, если это флотские припасы, а я думаю, оно так и есть. Шесть тысяч фунтов. Семь тысяч. И продать их можно без хлопот, сэр.

В соответствии с королевской декларацией, изданной сразу по объявлении войны, призы, захваченные Королевским Флотом, становились полной собственностью тех, кто их захватил. Такова традиция.

— А мы были вне пределов видимости, сэр, — сказал Буш.

Та же декларация включала в себя условие: стоимость призов, за вычетом адмиральской доли, делилась между всеми кораблями, находившимися в пределах видимости на момент, когда захваченное судно спустило флаг.

— Мы и не могли там быть, — сказал Хорнблауэр. Он честно подразумевал, что «Отчаянный» был слишком занят наблюдениями за Гулем. Однако слова его были поняты превратно.

— Нет, сэр, пока… — Буш вовремя оборвал фразу, в которой иначе можно было бы усмотреть бунт против начальства. Он чуть было не сказал: «пока нами командует адмирал Паркер», но остановился, поняв, что Хорнблауэр имел в виду.

— Одна восьмая составит почти тысячу фунтов, — продолжал Провс.

Восьмая часть стоимости призов, по декларации, делилась между лейтенантами и штурманами, принимавшими участие в захвате. Хорнблауэр делал свои подсчеты. Две восьмых делили между собой капитаны, и, если б «Отчаянный» участвовал в операции вместе с «Наядой» и «Доридой», Хорнблауэр стал бы богаче на пятьсот фунтов.

— А ведь это мы открыли им путь, сэр, — продолжал Провс.

— Это вы, сэр… — Буш во второй раз оборвал фразу.

— Таковы прелести войны, — весело сказал Хорнблауэр. — Вернее, ее неприятности.

Он был твердо убежден в порочности всей системы призовых денег, которая, по его мнению, снижала боевые качества флота. Он сказал себе, что просто зелен виноград, что считал бы иначе, случись ему заработать много призовых денег. Но сейчас он не мог себя переубедить.

— Эй, на баке! — закричал Пул, стоявший возле нактоуза. — Бросать лот на русленях!

Три старших офицера, стоявшие у коечных сеток, вздрогнули, возвращаясь к действительности. У Хорнблауэра мороз пробежал по коже. Он впал в непростительную беспечность. Он совершенно забыл, какой задал курс. «Отчаянный» преспокойно несся навстречу опасности, еще немного, и он сел бы на мель. Это всецело вина Хорнблауэра, результат его невнимательности. Сейчас не было времени укорять себя. Он сказал громко, стараясь, чтоб голос его не дрожал.

— Спасибо, мистер Пул. Отмените этот приказ. Положите судно на другой галс, пожалуйста.

Буш и Провс выглядели, как побитые псы. Это была их обязанность, в особенности Провса, предупредить капитана, что «Отчаянному» грозит навигационная опасность. Они прятали глаза, притворясь, будто с неподдельным интересом следят, как Пул поворачивает судно оверштаг. Заскрипели перебрасопливаемые реи, паруса захлопали и снова наполнились, ветер задул на лица офицеров с другой стороны.

— Руль круто под ветер! — скомандовал Пул, заканчивая маневр. — Фока-галс! Булини выбрать!

«Отчаянный» лег на новый курс, подальше от коварного берега, к которому так неосторожно приблизился. Опасность миновала.

— Вы видите, джентльмены, — холодно сказал Хорнблауэр. Он подождал, пока Буш и Провс повернутся к нему, и продолжил. — Вы видите, джентльмены, что система призовых денег имеет много недостатков. Я только что узнал еще об одном, и вы, я надеюсь тоже. Все, спасибо.

Они поплелись прочь. Хорнблауэр остался у коечных сеток, жестоко себя ругая. Это первый случай беспечности в его десятилетней морской карьере. Он делал ошибки по незнанию, по неловкости, но никогда прежде по беспечности. Если б вахтенный офицер оказался дураком, они сейчас сидели бы на мели. Если б «Отчаянный» сел на мель в ясную погоду при слабом ветре, Хорнблауэр был бы конченым человеком. Трибунал, увольнение со службы, и потом?.. В приступе самобичевания Хорнблауэр говорил себе, что не сумеет заработать на хлеб даже себе, не говоря уже о Марии. Он мог бы, возможно, завербоваться простым матросом, но при своих неловкости и рассеянности вскоре стал бы жертвой кошек и боцманской трости. Лучше смерть. Его зазнобило.

Теперь он обратил внимание на Пула, бесстрастно стоявшего у нактоуза. Что побудило его приказать, чтоб бросали лот? Была ли это обычная осторожность, или тактичный способ привлечь внимание капитана? Теперешнее поведение Пула не давало ключа к разгадке. С начала плавания Хорнблауэр внимательно изучал своих офицеров. Он не заметил за Пулом особой изобретательности или такта, однако готов был признать, что они вполне могли присутствовать скрытно. В любом случае, он должен предположить их наличие. Хорнблауэр неспешно прошел на шканцы.

— Спасибо, мистер Пул, — сказал он медленно и очень отчетливо.

Пул козырнул в ответ, но его простодушное лицо ничего не выразило. Хорнблауэр пошел дальше — заинтригованный и даже довольный, что его вопрос остался без ответа. Это ненадолго отвлекло его от мучительных укоров совести.

Полученный урок тревожил его все лето. Если б не муки совести, в эти золотые месяцы блокада Бреста была бы для «Отчаянного» и Хорнблауэра увеселительной прогулкой по морю, хотя прогулкой и жутковатой. Некие светские богословы выдвинули теорию, согласно которой грешники в аду вынуждены бесконечно повторять грехи, совершенные ими при жизни, к бесконечной скуке и пресыщению. Так и Хорнблауэр провел эти приятные месяцы, занимаясь приятными делами, пока не почувствовал, что сыт ими по горло. День за днем, ночь за ночью в продолжении самого чудесного лета, какое знало человечество, «Отчаянный» курсировал на подступах к Бресту. Он приближался к Гулю в конце прилива и осторожно отходил в безопасность к концу отлива. Он подсчитывал численность французского флота и докладывал результаты наблюдений адмиралу Паркеру. Он дрейфовал по спокойному морю под слабым ветерком. Когда ветер дул с запада, он отходил подальше от подветренного берега; когда ветер дул с востока, лавировал обратно, чтоб сторожить засевших в логове французов.