Читаем без скачивания Три побоища – от Калки до Куликовской битвы (сборник) - Виктор Поротников

Помимо этого открылись и другие злодейства ливонцев. В крепостном рву русичи обнаружили девять нагих обезображенных женских тел – это были те из невольниц, которых немцы отдали наемникам-эстам. Содержать рабынь наемникам было негде, поскольку они сами ютились в небольших тесных домиках. Потому-то несчастных женщин после насилий и издевательств наемники просто убивали и сбрасывали их бездыханные тела со стены в ров.

Наемники-эсты не только охраняли невольников и несли стражу на стенах крепости, они также ловили беглецов и служили палачами. За это невольники ненавидели эстов сильнее немцев.

Пятунка Евсеич и несколько других смердов, опознавших среди мертвых невольниц своих сестер и дочерей, попросили Александра Ярославича отдать им несколько наемников-эстов на самосуд.

– Не вы их будете судить, а я буду их карать за такие злодеяния! – сказал смердам Александр Ярославич. – Среди эстов есть те, кто до прихода ливонцев платил дань Новгороду и клялся нам в вечной дружбе. Переметнувшись на сторону ливонцев, эсты запятнали себя еще и предательством, вдобавок к свершенным ими жестокостям.

По приказу Александра Ярославича, в низине рядом с крепостью были установлены виселицы, на которых были повешены пленные наемники-эсты, все до одного.

Копорскую крепость русичи сожгли, побросав в бушевавшее пламя и трупы убитых ливонцев.

Пленные немцы были приведены в Новгород, их участь зависела от дальнейших враждебных или миролюбивых действий Ливонского ордена.

Часть вторая

Глава первая

Русалка

Стремительность, с какой Александр Невский захватил и разрушил Копорье, добавила к его славе удачливого полководца еще больше блеска. Те из новгородских бояр, кто желал войны с Ливонским орденом, полагали, что пришла пора за все рассчитаться с ливонцами сполна. В боярской думе звучали воинственные речи о том, что немцев нужно выбить из Пскова и Изборска, отбросить их от Чудского озера. Кто-то даже настаивал на том, чтобы отвоевать у ливонцев город Юрьев.

Александр Ярославич и сам собирался в поход на Псков. Князь не спешил с выступлением из Новгорода, так как основательно готовился к походу, понимая, что если немцы запрутся во Пскове, то выбить их оттуда будет очень непросто. Псков имел высокую деревянную внешнюю стену и сложенный из камня детинец – Кром. Осаждать Псков в летнюю пору было тем труднее, поскольку город с трех сторон омывают воды реки Великой и ее притока, речки Псковы.

В Новгороде ожидалось прибытие младшего брата Александра Ярославича, Андрея, с суздальской дружиной. Были разосланы гонцы в Ладогу, Порхов и Русу, где тоже был объявлен сбор ратников. Помимо этого новгородцы призвали своих давних союзников чудских и ижорских князьков, которые и в прежние времена помогали Новгороду в противостоянии то с данами, то со свеями. Чудь и ижора приняли от русичей православную веру, освоили русский язык, ставший разговорным среди различных лесных финно-угорских племен. Насаждение данами и немцами латинской веры, новых поборов и своего языка вызывало резкое недовольство среди чуди и их соседей, которые уже уверовали в единого христианского бога и не могли понять, почему католические священники настроены так враждебно к православным церковным обрядам.

В награду за смекалку и отвагу, проявленные при взятии Копорья, Александр Ярославич одарил Бедослава конем и кошелем, полным серебряных монет. Это были немецкие деньги из личной казны комтура Ауэрбаха.

Теперь отношение Ивана Мелентьевича к Бедославу резко поменялось. Купец больше не задирал нос перед ним. Еще бы! Бедослав не просто разбогател, но вступил в дружину Александра Невского!

Когда Бедослав и Василиса пожаловали в гости к Ивану Мелентьевичу, чтобы забрать у него дочь Василисы, тот был любезен и улыбчив, сыпал остротами и упрашивал сестру отведать его угощения. Василиса была замкнута и неразговорчива. Одевая дочь, она не обращала внимания на брата, не слушала его остроты. Весь ее вид говорил, что она не забыла унижения, перенесенные ею в доме Якова Катыря по вине Ивана Мелентьевича. Не забыла и не собиралась прощать брата, поступившего с нею как с рабыней.

Иван Мелентьевич старался разговорить Бедослава, расспрашивая его то о житье в Переславле-Залесском, то о взятии Копорья. Однако Бедослав на велеречие Ивана Мелентьевича отвечал в основном коротко «да» и «нет». Беседа у них явно не клеилась.

Видя, что гости собрались уходить, Иван Мелентьевич произнес с огорчением в голосе:

– Ну вот, даже за столом не посидели, словно мы и не родня! Эдак не хорошо.

Василиса наградила брата неприязненным взглядом и молча толкнула дверь плечом. Свою маленькую дочь она держала за руку.

Бедослав задержался на пороге, обернувшись к Ивану Мелентьевичу.

– Помнится, купец, ты сказал мне как-то, что тебе не по чину сидеть за одним столом со мной, – промолвил он. – Помнишь ли?

– Да что ты, друже! – Иван Мелентьевич заулыбался, замахал руками. – Я уже это давно позабыл!

– Ты позабыл, а я нет, – холодно добавил Бедослав.

И скрылся за дверью.

Не осмелился портить отношения с Бедославом и Михей Соколятник. Он позволил Василисе с дочерью поселиться в тереме ее бывшего мужа после того, как Бедослав попросил его об этом. Под одной крышей с Василисой жил и Бедослав в ожидании выступления полков в сторону Пскова. Гридничий Данислав не принуждал Бедослава постоянно находиться на княжеском подворье и заступать в караулы, зная, как благоволит к нему Александр Ярославич. Бедослав приходил на княжеское подворье лишь по зову гридничего.

Обычно Данислав посылал за Бедославом его дружка Семена Куницу.

Так было и на этот раз.

Семен Куница пришел в терем Василисы и передал повеление гридничего Бедославу:

– Собирайся, друже! – сказал он. – Объявлен общий сбор дружины. Князь намерен разведать пути-дороги до Порхова и дальше, до верховьев реки Великой. Как поведал мне Данислав, имеется у Александра Ярославича задумка подойти ко Пскову не с востока, а с запада. Оттуда немцы войско наше явно не ждут.

Бедослав живо собрался и обнял на прощание Василису, которая подала ему шлем и красный плащ.

Проходя по улице мимо дома купца Смиряты Прокловича, два приятеля увидели возле открытых ворот Лукерью, следившую за тем, как два мужичка сгружают с воза напиленные и наколотые березовые поленья.

– Здравствуй, Луша! – окликнул соседку Бедослав. – Я гляжу, ты все цветешь!

– Здравствуй, соколик! – весело ответила Лукерья. – Что это за удалец с тобой рядом идет? Я уже не первый раз его тут вижу, вроде он не здешний?

– Земляк это мой, – сказал Бедослав, замедлив шаг. – Семеном его кличут. Ты бы мужа поостереглась, Луша. Вряд ли Смиряте понравится, что ты посторонним мужчинам улыбки даришь.

Лукерья беспечно махнула рукой, намеренно выгнув спину, чтобы подчеркнуть свою округлую грудь. Был месяц май. В садах цвела сирень и рябина. В этот солнечный день Лукерья вышла из дома, чтобы покрасоваться в новом длинном платье с оборками и длинными рукавами. Платье было голубое, с желтыми и серебристыми узорами, не славянского кроя, оно было куплено на торгу у купцов-фрягов.

– Ты же знаешь, Бедослав, что мужа своего я вот здесь держу! – Лукерья сжала пальцы правой руки в кулак и слегка потрясла им перед собой. При этом проказница лукаво косила глазами на Семена Куницу, который разглядывал ее с явным интересом. – К тому же Смири дома нету. Он вчера укатил с товаром в Смоленск. Ох и тоскливо мне будет по ночам одной! – с печальным вздохом добавила Лукерья, поправляя на шее янтарное ожерелье.

– Заходи вечерком к Василисе, вместе тоску и разгоните, – сказал Бедослав и двинулся дальше по улице, потянув за собой Семена. – В поход мы уходим, так что Василиса тоже одна-одинешенька остается. Прощай покуда, Луша!

– Надолго ли в поход? – бросила Лукерья вслед Бедославу.

Бедослав не оглянулся, удаляясь по улице.

– Ненадолго, красавица! – ответил Семен, подмигнув Лукерье. – До Порхова и обратно. Как вернусь, разыщу тебя!

– Буду ждать тебя, удалец! – Лукерья помахала рукой Семену.

Бедослав принялся было выговаривать приятелю, что тот поступает слишком безоглядно, назначая свидание замужней женщине. К тому же Лукерья имеет славу в своем околотке, которая ее совсем не красит. Видя, что его слова и предостережения проходят явно мимо ушей Семена, Бедослав замолчал.

Недалеко от торжища, на многолюдном перекрестке улиц Пробойной и Славной, Бедослава вдруг остановили трое крепких молодцев в ярких рубахах и суконных добротных портах, заправленных в кожаные сапоги. На узорных поясах у этой троицы висели кинжалы в ножнах, у одного в руках была увесистая палка, похожая на дубинку.

– Погодь-ка, друг! – сказал один из парней с черной повязкой на левом глазу, преградив путь Бедославу. – Узнаешь меня?