Читаем без скачивания Пора свиданий - Жюльетта Бенцони

— Я слышал, как мой кузен уехал, и решил заглянуть на минутку, милая козочка. Всю ночь я не спал, вспоминая тебя. К счастью, эта проклятая ночь кончилась, и теперь ты моя.

Его жирная рука потянулась к плечу, прикрытому простыней, и нетерпеливо скользнула под нее, желая прикоснуться к мягкой нежной коже. Катрин застонала: это было плечо, укушенное Жилем. Ла Тремуйль поспешно отдернул руку и, остолбенев, принялся рассматривать кровь на ней.

— Сжальтесь, — упрашивала Катрин, — не трогайте меня. Мне больно!

Вместо ответа Ла Тремуйль отбросил одеяло. Его взору предстало покрытое синяками, царапинами, запачканное кровью тело. Толстый камергер побагровел от злости.

— Грязная собака! Как он посмел проделать такое, когда она предназначалась мне! Он мне за это дорого заплатит!

Катрин с замиранием сердца наблюдала за этой дрожащей, словно желе, массой. Но Ла Тремуйль принял ее удивление за страх. С неожиданной нежностью он аккуратно прикрыл шелковым одеялом истерзанное тело.

— Не бойся, малышка! Я тебе не сделаю ничего плохого… Я не бесчувственная скотина и слишком ценю красоту, чтобы пользоваться ею по варварски. Ты принадлежишь мне, а он посмел бить тебя, всю изранил, тогда как тебе с утра надлежало быть у меня…

«Вероятно, — подумала Катрин, — такое он не может простить: ведь Жиль осмелился испортить вещь, уже принадлежавшую ему. Его возмущение было бы не менее энергично, если бы побили его собаку, лошадь или испортили ювелирное украшение…» И она решила этим воспользоваться.

— Сеньор, — запричитала она, — не могли бы вы прислать служанку, чтобы она занялась моим плечом. Мне так больно!

— Я пошлю к тебе не только служанок, но и слуг. Они немедленно перенесут тебя ко мне, милая Чалан… Так тебя зовут? За тобой будут ухаживать, лечить; я подожду твоего полного выздоровления.

— Да… но как же мессир де Рэ?

Злая складка пролегла в уголках толстогубого, жирного рта.

— Ты больше о нем не услышишь! Ко мне никто не смеет входить без моего разрешения, и он в том числе! Он хорошо знает, что, если ослушается, я немедленно отправлю его в Анжу, в родовое имение. Подожди, я сейчас вернусь.

Он уже уходил, но, влекомый страстью, не в силах сдержать себя, ласково погладил Катрин поверх одеяла.

— Скорее поправляйся, малышка! Ведь ты будешь ласкова со мной? Не так ли?

— Я ваша покорная слуга, сеньор… — пробормотала Катрин, боявшаяся возбудить его чувства, — но сейчас мне так плохо, так плохо…

Он с сожалением убрал руку, потрепав ее по щеке.

— Ну, будь умницей! Поправляйся! Я жду от тебя море удовольствий!

Он удалился так стремительно, что Катрин не успела и рта раскрыть. Дверь громко захлопнулась. Не желая больше ни о чем думать, молодая женщина закрыла глаза, ожидая прихода слуг. Мысль о том, что она идет к Ла Тремуйлю, не страшила ее. Ничто не могло быть хуже, чем присутствие Жиля де Рэ… И потом, разве не за этим она приехала сюда: попасть в логово своего врага?

Через некоторое время к ней явились две старые служанки, страшные и морщинистые, напоминавшие цыганскую «фюри дай». Ее раны промыли, смазали мазью, перевязали. Все это сделали совершенно молча. Они удивительно походили друг на друга в своих черных платьях и скорее напоминали плакальщиц, но руки у них были ловкие и нежные. Когда все необходимое было сделано, Катрин почувствовала себя значительно лучше. Она поблагодарила, но старушки только молча поклонились и уселись в ногах кровати, где замерли в неподвижной позе, словно два старых сучка. Потом одна из них хлопнула в ладоши, и в комнату вошли Двое слуг с носилками, на которые старушки усадили Катрин, переодетую в чистую рубашку, белую далматику и прикрытую шерстяным одеялом.

Кортеж двинулся по узкой лестнице на верхний этаж к двери, у которой ожидали слуги с факелами. Один из них наклонился, когда носилки поравнялись с ним, и Катрин чуть было не вскрикнула от удивления. В слуге, одетом в ливрею с голубыми орлами Ла Тремуйля, бородатом и длинноволосом, она признала Тристана Эрмита.

Она даже не пыталась понять, как он здесь очутился. Ей стало спокойнее, она была не одна среди врагов. Закрыв глаза, она проследовала в свою новую тюрьму.

Глава пятая. ГОСПОЖА ДЕ ЛА ТРЕМУЙЛЬ

Торжественность, с которой Катрин устроили на новом месте, показала, какое большое значение главный камергер придавал своей персоне. Когда ее привели в одну из боковых башен, примыкающих к донжону, она прежде всего увидела роскошную кровать, закрытую занавесями из красной саржи, занимавшую большую часть этой комнатки с малюсеньким окном. Ее заботливо уложили на мягкий матрац и оставили под наблюдением двух старух, что ей не доставило никакого удовольствия. Одна из них все время находилась в комнате, сидя в ногах кровати, неподвижная и молчаливая, как каменная статуя.

Вскоре молодая женщина открыла причину этой молчаливости: обе женщины-близнецы были немые. Когда-то им вырезали языки, чтобы они не выдавали секретов. Как сказал Ла Тремуйль, они родом из Греции, но неизвестно, какими путями попали на невольничий рынок в Александрию, а оттуда — к королю Карлу VII. Главный камергер выиграл их в шахматы у принца Орлеанского. С тех пор Криссула и Ница преданно служили ему и знали о самых темных сторонах его жизни. Они были так похожи, что даже через пять дней знакомства Катрин их не различала.

Постоянное присутствие этих женщин утомляло. Она предпочитала одиночество этим молчаливым теням, этим лицам, на которых живыми остались только глаза, скрывавшие чужие тайны. Катрин становилось не по себе, когда она ловила их взгляды. К тому же радость, которую она испытала, узнав Тристана, улетучилась.

Она надеялась, что он зайдет к ней в ближайшее время, но, кроме Ла Тремуйля, ни один мужчина не переступил порога ее комнаты. Только старые гречанки имели, видимо, право на это.

Раз в два дня к ней приходил главный камергер, и это было большим испытанием для молодой женщины. Он проявлял по отношению к ней приветливость, коробившую ее, тем более что она была вынуждена отвечать любезностями, приправленными унижением, как это следовало делать бедной дочери кочевого племени.

Ей приходилось поглубже забираться в постель и притворяться более слабой и больной, чем это было на самом деле. Она боялась, как бы он не потребовал быть «милой» с ним. Сама идея близости с этим жирным боровом холодила душу. Она желала ему смерти и ненавидела всем сердцем, она жаждала отомстить ему за Арно, за своих родных и за себя, покарать этого подлого тирана, повергшего в нищету и руины целое королевство. Ей приходилось каждый раз прилагать нечеловеческие усилия, чтобы не выдавать своих истинных чувств и улыбаться. Она заставляла себя думать о том моменте, когда ее враг будет мертв. Это придавало ей новые силы.