Читаем без скачивания Бен-Гур - Льюис Уоллес

Глава 9

Страсти по гонкам колесниц

Как правило, нет лучше способа заслужить неприязнь людей, чем вести себя хорошо в то время, когда они ведут себя плохо. Маллух, однако, оказался счастливым исключением из правил. Происшествие, свидетелем которого он оказался, высоко подняло Бен-Гура в его глазах, поскольку он не мог отрицать его отвагу и ловкость. Если бы Маллуху удалось еще узнать кое-что из прошлого молодого человека, то дневная добыча могла бы стать весьма значительной для Симонидиса.

С этой точки зрения из всего, что он сейчас узнал, два факта были самыми значимыми – предмет его изучения был евреем и сыном знатного римлянина. Еще одно заключение, которое могло оказаться важным, только-только начало складываться в проницательном уме эмиссара: между Мессалой и сыном дуумвира существовала некоего рода связь. Но что это была за связь, и каким образом превратить предположение в уверенность? Пока Маллух ломал над этим голову, Бен-Гур сам пришел ему на помощь. Взяв своего спутника под руку, он вытащил его из толпы, которая уже перенесла свой интерес снова на старого жреца и знаменитый источник.

– Добрый Маллух, – остановившись, спросил он своего нового знакомого, – скажи, может ли человек забыть свою мать?

Вопрос был задан резко, едва ли не грубо и относился к тем, которые приводят спрашиваемого человека в замешательство. Маллух взглянул на Бен-Гура, ожидая хоть некоторой расшифровки вопроса, но увидел только два ярких пятна румянца, горящие на щеках молодого человека, а в его глазах – с трудом скрываемые слезы. Поэтому на заданный вопрос он ответил почти механически:

– Нет! – А затем с пылом страсти добавил: – Никогда!

Затем, несколько мгновений спустя, начиная приходить в себя:

– Если он израильтянин – никогда!

Наконец, окончательно придя в себя, сказал:

– Первое, что я выучил в синагоге, была Шема[59], а потом – речения сына Сирахова: «Делом и словом почитай отца твоего и мать, чтобы пришло на тебя благословение от них»[60].

Пятна румянца на щеках Бен-Гура заполыхали еще ярче.

– Эти слова возвращают меня снова в мое детство; а еще, Маллух, они доказывают, что ты истинный еврей. Думаю, что могу верить тебе.

Бен-Гур выпустил из пальцев руку Маллуха, за которую держался, запахнул на груди складки своего одеяния и прижал их к груди, словно для того, чтобы утишить боль.

– Мой отец, – сказал он, – носил доброе имя и почитался многими в Иерусалиме, где он жил. Моя мать до самой своей смерти пребывала в расцвете женственности; нечего и говорить, что она была добра и прекрасна; законом ее был закон добра, она молилась за всех встречных и улыбкой приветствовала каждый новый день. У меня еще была младшая сестра, мы жили вместе и были так счастливы, что я по крайней мере никогда не видел причин усомниться в речении старого рабби, говорившего: «Господь не может быть повсюду, поэтому он создал матерей». Однажды произошел несчастный случай со знатным римлянином, как раз тогда, когда он ехал мимо нашего дома во главе когорты солдат. Легионеры взломали ворота нашего дома, ворвались и схватили нас. С тех пор я больше не видел ни сестры, ни матери. Я даже не могу сказать, живы они или мертвы. Ничего не знаю о том, что сталось с ними. Но, Маллух, тот человек в колеснице присутствовал при этом. Он отдал нас в руки наших палачей; он слышал, как наша мать молила за своих детей, и только смеялся, когда ее оттаскивали от нас. Не знаю, что глубже врезалось мне в память – любовь или ненависть. Сегодня я узнал его еще издалека – и, Маллух… – Бен-Гур схватил слушавшего его человека за руку. – Он, Маллух, знает тайну, за которую я готов заплатить жизнью: только он может сказать мне, жива ли моя мать и где она сейчас. Если она – нет, они, – поскольку такие страдания сделали их единым существом, – если же они мертвы, он может рассказать мне, где они умерли и от чего и где их кости ждут, чтобы я их похоронил.

– А если он этого не сделает?

– Да, не сделает.

– Но почему?

– Я еврей, а он римлянин.

– Но у римлян тоже есть языки, а евреи, хоть и всеми презираемы, мастера на всякие хитрости.

– Обвести вокруг пальца такого, как он? Не выйдет; да и, кроме того, это только часть проблемы. Все имущество моего отца было конфисковано.

Маллух медленно кивнул головой скорее в знак того, что он понимает данный довод. Затем он снова спросил:

– Но он тебя не узнал?

– Он не сможет меня узнать. Я получил пожизненный приговор, и меня уже давным-давно считают мертвым.

– Удивительно только, что ты не набросился на него.

– Тогда бы он навечно потерял для меня всякую ценность. Мне пришлось бы убить его, а смерть, как ты знаешь, хранит тайны лучше ненавистного, но живого римлянина.

Человек, который, имея столько поводов для мщения, столь спокойно откладывает месть, должен быть совершенно уверен в своем будущем или иметь наготове что-нибудь получше обыкновенной мести. Интерес, который питал к молодому человеку Маллух, сменился раздумьями; он уже не ощущал себя эмиссаром, выполняющим поручение. Получилось так, что Бен-Гур на свой страх и риск обратился к нему, Маллуху, за помощью. Другими словами, Маллух был уже готов служить ему от чистого сердца и с искренним восхищением.

Помолчав несколько минут, Бен-Гур снова заговорил:

– Я не хочу покушаться на его жизнь, добрый Маллух; тайна, которую он хранит, служит ему лучшей защитой. Но я все-таки хочу покарать его и, если ты мне поможешь, постараюсь это сделать.

– Он римлянин, – без колебаний ответил Маллух, – а я происхожу из колена Иудина. Я помогу тебе. Если хочешь, я готов принести клятву – самую торжественную клятву.

– Дай мне руку, этого будет вполне достаточно.

После того как они пожали друг другу руки, Бен-Гур с облегчением произнес:

– То, что я хочу поручить тебе, друг мой, не отяготит твою совесть. Пойдем отсюда.

Они двинулись по дорожке, которая вела направо, пересекая тот луг, о котором шла речь в описании Кастальского ключа. Бен-Гур первым нарушил молчание:

– Знаешь ли ты шейха Илдерима Щедрого?

– Да.

– А где находится этот его Пальмовый сад? Хотя нет, лучше скажи мне, Маллух, как далеко до него от селения Дафны?

При этом вопросе Маллухом овладели некоторые сомнения. Вспомнив красоту женщины, которая у источника явно проявила интерес к его спутнику, он спросил себя: неужели человек, так скорбящий по пропавшей матери, уступит соблазну любви? Однако он все же ответил:

– Пальмовый сад расположен за селением в двух часах езды на лошади или в часе – на быстром верблюде.

– Спасибо, и выручи меня своими познаниями еще раз. Скажи – те игры, о которых ты мне рассказывал, – о них знает много народу? И когда они должны состояться?

Вопросы были несколько неожиданны; и если они и не устранили сомнений Маллуха, то по крайней мере разбудили его любопытство.

– О да, это будет роскошное зрелище! Префект[61] – несметный богач и не хочет потерять свое место. Так что с целью обрести себе друга при дворе он пойдет на любые хлопоты ради консула Максентия, который прибыл сюда, чтобы завершить все приготовления к походу против парфян[62]. Какие деньги бывают вложены в подобные приготовления, жители Антиохии знают по своему опыту – им предлагается поучаствовать в организации приема столь значительного лица. Еще месяц назад глашатаи объявили во всех четырех кварталах города, что в цирке состоится чествование. Само имя префекта служит уже гарантией пышности и разнообразия зрелищ, особенно здесь, на Востоке. Все города и острова пришлют сюда своих представителей и самых знаменитых спортсменов. Обещаны неслыханные награды победителям.

– А ваш цирк – я слышал, он второй по величине и уступает только Колизею?

– Ты имеешь в виду цирк в Риме? Ну, наш вмещает двести тысяч зрителей, ваш на семьдесят пять тысяч больше. Ваш цирк построен из мрамора, как и наш; все оборудование в точности как и у вас.

– И правила те же самые?

Маллух улыбнулся этому вопросу.

– Если бы Антиохия осмелилась ввести свои собственные, Рим не был бы владыкой мира. Здесь действуют те же правила, что и в Колизее, за одним лишь исключением: там в одном заезде могут участвовать не более четырех колесниц, а здесь стартуют все, сколько есть.

– Так же водится и у греков, – заметил Бен-Гур.

– Да, Антиохия ближе к Греции, чем к Риму.

– Так что, Маллух, я могу участвовать со своей собственной колесницей?

– Со своей колесницей и со своими лошадьми. Правила это разрешают.

Маллух, не сводивший глаз с лица Бен-Гура, заметил, что озабоченность сменилась на нем выражением удовлетворения.

– Еще одно, Маллух. Когда состоится празднество?