Читаем без скачивания Он строит, она строит, я строю - Любовь Каверина

— До свидания, юная леди. Очень приятно было с вами познакомиться.

Ругали, наверно, папу на парткоме. Заставляли, как меня во втором классе в заплатанном платье, стоять перед всеми. А ведь он запросто мог бы их всех высмеять: взял бы и изобразил Слона и Моську, потом алле-гоп! — кульбит вправо. Вынул огромный носовой платок, пустил два фонтана слез а-а-а, про-сти-те, тетеньки, дяденьки…больше не бу-уду! Нет, собрание — это тебе не на работе, тут должно быть все серьезно.

— Что закручинилась, дивчина? Не пропадет твой батько. Ему уже и самому наскучило тянуть цирковую лямку. Все настоятельнее зовет перышко. Пора не шутейно браться за письмо.

Может, партсобрание и вправду поймет, что папа не простой артист, что он еще и режиссер, и руководитель студии? Нельзя же из-за какой-то бабушки выгонять человека с работы.

— Ну, хватит об этом. Как, ты говоришь, фамилия твоей подружки?

— Лебедкина.

— Полагаю, не от слова «лебедь», а от чуда современной механизации — лебедки.

— Почему?

— В бедрах она, тово-с, тяжеловата.

Нехорошо так видеть людей — сразу со всеми недостатками. Это зачеркивает человека.

— Пап, Лара — самая красивая девочка в классе. Прямо как киноактриса. Даже лучше: у актрис завивка шестимесячная, а у Лары волосы сами вьются.

— Видишь ли, дочь моя, пока ты была маленькой девочкой, это даже хорошо, что ты водилась с бледными цветами петербургских дворов. Но теперь ты должна искать интеллигентных друзей.

Что значит интеллигентных? Вот у Аси, например, мама — актриса, а бросила ее. Кем ее считать? Или у Ларуси — мама бухгалтер, папа в отставке, зато у них единственных отдельная квартира. И потом, разве детей можно мерить по родителям? Вон Лара сколько прочла. И знает гораздо больше меня.

— Так, из каковских твоя «Лебедянская»? Полагаю — из купецеских. «Белолица, кругла, весела, как котенок у печки»…

— Ничего она не купчиха, у нее папа и мама в милиции работают.

— Что-о? Сдаюсь. Ни слова критики в адрес родной советской милиции. Я как Остап Бендер — чту уголовный кодекс.

Нет. Я не хочу так видеть людей, как папа. Разрезать их на куски и рассматривать все по отдельности. Это несправедливо. Особенно с близкими людьми. Мама — это просто мама, а не фигура, рост, интеллигентность. Подруга — это просто подруга, даже если она сто раз толстая. Родных и друзей любят за то, что когда ты с ними, у тебя все тело поет.

Занятия в школе еще только начались, а я уже начисто забыла про дачу. Поэтому, когда мама сказала, что мы сегодня поедем штукатурить фасад, я сначала решила, что она шутит.

— Мам, но ведь у нас песка нет.

— Я ездила на неделе и привезла машину.

— А рабочие?

— Анюта приедет с сыновьями, и обещала прихватить кого-нибудь с завода.

Опять Анюта! Прямо прилипла к нашей даче!

— Мам, ты дала ей ключ, а она взяла и сосновую лестницу финна-молчуна заляпала безобразной коричневой краской. Ну что она распоряжается?!

— Что поделаешь, крашенное дерево дольше стоит.

— Ага, а она потом все про нас бабушке рассказывает, а та в партком пишет. И вообще, эта Анюта легкого поведения!

— Что-о?! Ты соображаешь, что ты говоришь?! Человек всю жизнь работает! Двух мужей потеряла! Двух сыновей одна подняла! А ты, что ты-то сама сделала? Ты хоть копейку заработала, чтоб так высокомерно о людях судить?!

Как я могу зарабатывать деньги, если в моей возрасте никого на работу не берут? И потом, я же никогда ничего не прошу: ни пальто, ни платьев, как другие девчонки. Ем много? Можно попробовать есть в два раза меньше. Можно и совсем не есть. И вообще, что я такого неправильного про Анюту сказала? Я сама видела, как она с рабочими хихикает, как они ее за бока щиплют. Как это называется?

Та— ак, получается, если Анюта для нашей дачи нужна -так она хорошая, а я бесполезна, так я — плохая? Что ж, теперь дача сама будет ставить оценки за поведение!

— Куда это мои прекрасные дамы собрались? Никак на дачу?

— Пап, скажи маме, что уже поздно фасад штукатурить. Дождями все смоет.

— Лучше ты сама скажи отцу, что у нас в этом году истек срок сдачи дома приемной комиссии. И что теперь за каждый просроченный месяц с нас будут взимать пени.

— Ну, не думаю, чтоб с этой комиссией так уж круто обстояло дело. Вон Раскины третий год, как просрочили, — и ничего, не платят.

— У Раскиных своя голова, а у меня своя. Я не могу позволить, чтобы у меня отобрали дачу. Она мне слишком дорого стоила.

— Та-ак. А я в дачу ничего не вкладывал?! Хорошо, оставим это. Вы едете на дачу, а как же гости?

— Какие гости? Ах да, забыла…

— Ну, как же — отмечаем мое заколоченное окно в Европу.

— А ты заранее не мог предупредить? Или ты полагаешь, что уборка, продукты, готовка — все это совершается по мановению волшебной палочки?

— Может быть и «по мановению»… Квалификация шеф-повара «Астории» вас устроит?

— Вполне. Впрочем, я бы предпочла из «Европейской».

— Пожелание принято. Прошу дорогих дам не задерживаться после восьми.

Не хорошо мы сделали, что бросили папу на растерзание торжественному обеду. Как он один управится? Мы обычно целую неделю на гостей тратили: и убрать, и в Елисеевский съездить, и приготовить?…

Но дачу тоже не бросишь. Хоть она и предпочитает мне Анюту.

— Мам, ты на меня сердишься?

— Ну что ты!

— А почему молчишь всю дорогу?

— Беспокоюсь, как там рабочие? Уже начали раствор замешивать? Прокопались мы с тобой.

— А кто же им откроет?

— Анна Григорьевна.

Ага, понятно. Вот и она. Распоряжается, какие ведра брать, какие оставить, куда что носить, как леса переставлять. Конечно, она полезная, но все равно развратная.

— Знаешь, доча, мы в этом году ни разу в лес не выбрались, а говорят, опят уродилось видимо-невидимо. Взяла бы ты корзинку, да сбегала на пихтовую горку.

Ура— а! За грибами послали! Где моя больша -ая корзина?! Пихты, сосны, слышали — мама на меня больше не сердится! Ворона, слышала? То-то же — нечего и каркать. Ой, до чего же лес красивый! Так бы и съела каждое деревце! Как же я могла забыть, какие у сосенок упругие веселые лапы. «Дай, Джим, на счастье лапу мне, такую лапу не видал я сроду». Это все город виноват: швыряет головой о каменные стены, не мудрено, что всю память отшибает. И зачем только люди свои комнаты шкафами да диванами в игрушечные города превращают? Сделали бы лучше из своей комнаты лес.

Ой, и вправду опята! А я-то думала, меня просто так отправили, чтоб под ногами не болталась. Да сколько же их! С двух пней корзина наберется. Нужно поторопиться их собрать и бежать обратно. А то там все на наш дом работают, а я тут прохлаждаюсь, веточками-кустиками любуюсь.

— Вот и молодая хозяюшка вернулась. Ну-ка, покажи, что в корзинке-то?

«Хозяюшка» — придумает же Анюта… Разве у хозяев бывают ноги по колено мокрые?. И руки, как у рака.?

— Ах, хороши опятки! Люблю их маринованными. Их, между прочим, и солить, и жарить, и сушить можно. Вот у нас в деревне бывало…

— Пришла, дочура, молодец. Нам нужно торопиться. Если твой отец и вправду наприглашал гостей, то неудобно опаздывать.

— Опятки, говорю, отборные. Прямо один к одному.

— Так вы, Анна Григорьевна, возьмите их себе. Замаринуйте. Зимой будет самое милое дело.

Ого! Анюте все мои опята! Она, видите ли, их любит! Мы, может, тоже их любим!

— Да, молодой-то хозяюшке, поди, жалко опяток-то?.

Причем тут «жалко»? Раз мама решила отдать — пусть отдает. Только зачем сюсюкать: «Ням-ням-ням, деточка, угости тетю конфеткой».

— Ну, что вы! Берите, берите. Она у нас девочка добрая.

— Вот и хорошо, что ты добрая. А то если будешь жадничать, люди подумают, что ты еврейка. Думаешь, моим парням еврейка нужна?

Мало ей грибов, она еще и обзывается! И мама за меня не заступилась. Не сказала ей, что между грибами, евреями и штукатуркой нет никакой связи

Ну и ладно. Я тоже промолчу. Возьму ведро, спущусь в подвал и буду вычерпывать воду. Может, тогда хотя бы дом заметит, что я полезная?

— Мартышка, ты что тут затеяла? Ехать же надо.

На— адо же! Про меня вспомнили! Гости, поди, уж и собрались давно. Ждут-пождут хозяев, на пыльные углы посматривают. Художник взял от скуки журнал, валяющийся на стуле, Писатель машинально поправил разбросанные по столу недопечатанные листы. Дамы сидят на диване и стараются не замечать мещанскую тахту, простодушно высовывающуюся из-за шкафа. Светские гости ждут светски опаздывающих хозяев. Вот, наконец, дверь распахивается и изящно влетает папа: «Извините, но у меня вместо ресторанного обеда котлеты из кулинарии и две свежеиспеченных шутки. Надеюсь, первосортный юмор заменит первосортный бифштекс из „Астории“?

Впрочем, не исключено, что первыми до дома доберемся мы, ибо мы уже вышли на финишную прямую. И тогда: «Ах, извините, мы задержались — штукатурили дом. Сами понимаете, настоящая интеллигенция сначала землю попашет, а потом уже попишет стихи».