Читаем без скачивания Евангелие от Люцифера - Пол Кристофер

— Что-то я не врубаюсь.

— Ну скажи, если ты католик, где ты хранишь свечи?

— Со всеми остальными свечами, — ответил он.

— Именно, — сказала Финн.

Она приблизилась к каменному каскаду и обогнула его с одного края.

— Что «именно»? — спросил Хилтс, осторожно подойдя к ней сзади.

— По-моему, я нашла это, — прошептала она.

— Да что «это»?

— Свечу.

Девушка переместилась на два фута вправо и исчезла у него на глазах. Хилтс недоумевающе вытаращился, водя фонариком по похожей на окаменевший водопад глыбе древнего камня. Никаких следов!

— Где ты?

— Прямо перед тобой, — произнес ее бестелесный голос.

Неожиданно она снова очутилась перед ним: луч фонарика озарил сверкающие воодушевлением глаза и мокрые волосы.

— Как ты это сделала?

— Это же «Пещеры чудес», а не что-нибудь. Чудо.

— Покажи мне.

— Дай мне свет и возьми мою руку.

Он вложил ладонь в ее руку и пожал. Она пожала в ответ, и Хилтс вручил ей фонарик. Неожиданно пещера погрузилась в кромешный мрак. Она потянула его за руку, и он скользнул с ней за каменный занавес.

Хилтс оказался в тесной щели, непосредственно позади завесы из оплывшего камня, настолько тесной, что он чувствовал спиной твердую сырую скалу. В какой-то жуткой расщелине, каменной кишке.

— Ну ничего себе!

— Все в порядке.

В тесном пространстве эхом раздался щелчок, вправо ударил луч света, и он увидел идущий в том направлении узкий коридор. Такой узкий, что в нем не было места развернуться.

— Ты шутишь.

— Пошли.

Она стала протискиваться по проходу, и ему ничего не оставалось, как последовать за ней или остаться в полной тьме. Беда в том, что чем дальше он продвигался, тем сильнее ему становилось не по себе. В голову лезли самые неприятные мысли о землетрясениях, обвалах, грязевых потоках, затоплении усилившимся дождем и прочих нерадостных перспективах. Что-то в духе Фрейда — Юнга — Стивена Кинга; сродни детскому страху быть погребенным заживо или тому легкому мандражу, который испытывает почти каждый, когда поезд заезжает в скальный тоннель.

Он зашаркал вперед, сосредоточившись на ощущении мягких подушечек на ее ладони и изгибе крепко державших его руку пальцев. Она была маленькой и легкой, как ребенок, но упертой, как сержант на плацу. А моменты, подобные этому, похоже, способствовали выявлению ее внутренней силы, стального стержня, способного противостоять самому худшему как со стороны человека, так и со стороны стихии. Видимо, то был мощный инстинкт выживания, закодированный в ее ДНК и пронесенный через миллионы лет и череду поколений.

— Посмотри, — прошептала она.

Хилтс спохватился, сообразив, что шел с закрытыми глазами, и открыл их. Прямо впереди тоннель, по-видимому, расширялся. Финн потянулась свободной рукой и коснулась камня.

— Это сработано, — сказала она.

— В каком смысле?

— Лаз не природный. Он проделан в скале человеческими руками.

Она переместилась еще на несколько футов, и Хилтс почувствовал себя так, будто его выпустили из тюрьмы. Появилась относительная возможность движения: как минимум фут свободного пространства по обе стороны.

Хилтс понял, что она права. В бледном свете фонаря на камне были различимы отметины от инструмента. Кто-то когда-то спустился в этой забытой Богом дыре под землю и вырубил в скальной толще коридор.

Дальше они уже не протискивались, а шли, скоро поняв, что коридор полого идет под уклон. Порой им попадались участки нетронутого, необработанного камня — видимо, в этом месте направление, выбранное неведомыми подземными строителями, совпало с природным тоннелем. Вспомнив об известковом намыве в пещере, Хилтс высказал предположение, что здесь могла протекать подземная река. Финн с ним согласилась.

Так или иначе, их путешествие под землей продолжалось целый час. Хилтс чертовски продрог и проголодался настолько, что чашка самого скверного кофе из придорожной забегаловки показалась бы божественным нектаром. Клаустрофобия несколько ослабла, но не исчезла. Час пути вглубь означал, что, если они будут выбираться тем же путем, назад тоже придется тащиться целый час, и это не воодушевляло: воображение снова стало услужливо подсказывать образы всяческих спелеологических кошмаров. Слава богу, тут по крайней мере не встречалось летучих мышей и прочих такого рода прелестей.

Хилтс как раз думал о том, что эта прогулка не в его вкусе, поскольку он, в конце-то концов, специалист по пустыням, а не по лазанью в трубах ливневой канализации, но неожиданно узкая тропа закончилась. Они увидели свет.

— Боже мой! — прошептала Финн, шагнув из прохода.

— Иисусе! — выдохнул Хилтс. Оба были правы.

Купольный свод вздымался над тем местом, где они стояли, не меньше чем на сто футов, и половина этого расстояния оставалась до пола гигантской каверны. Таинственный свет исходил из тысячи ниш, заполненных десятью тысячами изваяний, вышедших более тысячи лет назад из-под резцов лучших египетских камнерезов.

Разумеется, даже спланировать, не говоря уже о том, чтобы построить это превосходившее Сикстинскую капеллу и собор Святого Петра подземное святилище в течение одной человеческой жизни, не представлялось возможным. Здесь имелись изображения всех ангелов, пророков и святых, известных библейской истории, отображены все таинства и вся благодать веры, от Пришествия до Воскресения, от Сада до Ковчега. Поражающий воображение водоворот образов восходил со дна к куполу, словно возносясь к небесам. Это зрелище более чем захватывало дух, более чем повергало в благоговейный трепет. То был дар невыразимой красоты, без малейшего намека на «отмщение и воздаяние», божественное или какое-либо еще.

Вокруг основания этого гигантского зала были выдолблены маленькие пещеры: входы в некоторые из них до сих пор перекрывались массивными деревянными дверями, другие, открытые, зияли пустыми глазницами проемов. Кельи или погребальные камеры. Некогда, давным-давно, это место было обитаемо, ныне же казалось лишь исполинской, возведенной на века и сокрытой от взоров тайной усыпальницей.

Финн и Хилтс замерли на месте, завороженные невероятным масштабом и пропорциями того, что видели и в сравнении с чем чувствовали себя пигмеями: здесь запросто поместилась бы нью-йоркская статуя Свободы, а гора Рашмор с выбитыми на ее склоне 18-метровыми портретами президентов Вашингтона, Джефферсона, Рузвельта и Линкольна показалась бы мелочью.

— Что же это? — прошептала Финн.

Обнаружив впереди ряд высеченных в камне ступеней, она, задрав голову и вытянув шею, стала медленно спускаться на дно огромной пещеры. Будь Великая пирамида в Гизе полой, она могла бы выглядеть так. Целый мир внутри мира.

— Много лет тому назад, во времена Томаса Вудворда, это место называли гротом Иеремии, — прозвучал разнесшийся эхом по огромному залу голос, и из теней в дальней его стороне в их направлении выступил старик. — Безусловно, это одно из имен, ассоциирующихся с Гробом Господним. Место не то, но, что интересно, ассоциация сохраняется.

Он шел по полу, огибая штабеля и груды круглых кувшинов с узкими горлышками, подобных глиняным вместилищам свитков Мертвого моря в Кумране.

— Вудворд действительно волей случая попал сюда, но он был пьяницей и завзятым грешником, так что никто ему не поверил. Хранители просто купили его молчание и сотрудничество, снабжая его выпивкой.

Финн всмотрелась в мерцающий полумрак, разглядывая появившегося на виду старца. Он был высок ростом и лишь немного сутулился, слегка опираясь на тяжелую трость, а в свободной руке держал кожаный сверток или свиток, перевязанный блестящей золотой цепочкой. Его седые, коротко, почти по-военному постриженные волосы отливали сталью. На нем были старые вельветовые брюки, темно-синий вязаный свитер, который мог бы принадлежать моряку, старые, высокие, застегивающиеся на пуговицы ботинки и очки в стальной оправе. В голосе угадывался выговор Среднего Запада и еще что-то, говорившее о знаниях, полученных давным-давно, в далеких, чужих краях. Сердце Финн затрепетало: она поняла, что старец чем-то неуловимым напоминает ей отца.

— Кто вы?

— Последний из Хранителей.

— Хранителей?

— Хранителей этого места. Его служителей, если угодно, — промолвил он с грустной улыбкой. — В каком-то смысле привратник или надзиратель, пекущийся об Истинном Слове Христовом.

— Я не понимаю, — пробормотал Хилтс. — Это место, подземелье на краю света… Немыслимо и невероятно.

— А что такое Ливийская пустыня как не край света? Уж во всяком случае, по отношению к Риму в период расцвета империи. Или Иерусалим — дальняя провинция и по существу то же захолустье. Для Моисея краем света являлся Синай, а для жителя Нью-Йорка — тут вы маху не дали — им остается эта часть Иллинойса. Эйнштейн был прав, мистер Хилтс, все относительно. Я мог бы поведать вам множество невероятных историй о «крае света»: о потерянном флоте тамплиеров, о бороздившей океаны эскадре царя Соломона, чей храм с соблюдением всех пропорций воспроизведен в Сикстинской капелле, о Нострадамусе, о новом Иерусалиме, который пытается основать ваш безумный друг Адамсон.